Сестры из Сен-Круа

7

Рэйчел подъехала к дому своей бабушки, Роуз Карсон, перед самым обедом и короткой перебежкой под проливным дождем добралась до двери. Бабушка, такая же страстная поборница независимости, как и Рэйчел, жила на первом этаже в специальном доме для престарелых и инвалидов на окраине города. С прежней квартирой она рассталась, как только Рэйчел съехала от нее, и теперь с комфортом обосновалась в Котсуолд-Корт, где на ее независимость никто не посягал, но в случае необходимости всегда можно было обратиться к коменданту. Была у нее в квартире и крошечная кухонька, где при желании можно было готовить еду, но обед ежедневно подавали в полдень в общей столовой. Роуз Карсон это целиком устраивало.

У Рэйчел был свой ключ, и, чтобы не вынуждать бабушку лишний раз подходить к двери, она открыла сама и крикнула:

— Привет, бабушка, это я!

Бабушка сидела в гостиной, ее инвалидное кресло стояло у окна, из которого открывался вид на мокнущий под дождем сад. На коленях лежало вышивание, но в иголке, брошенной рядом на столе, не было нитки, и аккуратно сложенная местная газета осталась, по-видимому, непрочитанной. Бабушкино лицо озарилось улыбкой, когда Рэйчел шагнула в комнату и подошла к ней — с объятиями и шоколадными конфетами, купленными накануне в магазинчике в Чарлтон Амброуз.

— Привет, дорогая! Какая прелесть — «Черная магия», мои любимые! — Апатия, в которой бабушка, кажется, пребывала до сих пор, мигом слетела, и она развернулась на вращающемся кресле спиной к окну. — Ну и погодка сегодня! Обед будет готов примерно через полчаса. Может, нальешь нам обеим чего-нибудь выпить?

— Да, сейчас. Ох и холодина у тебя тут, бабушка! — посетовала Рэйчел. — Ты бы не выключала камин.

Рэйчел подошла к камину и нажала на кнопку. Газ с тихим сипением загорелся, и в комнате сразу стало как-то веселее.

— Да я почти никогда и не выключаю, — спокойно ответила бабушка. Она уже привыкла к тому, что Рэйчел вечно упрекает ее за скупость, но это была уже ее вторая натура. Всю жизнь ей приходилось считать каждый пенни, и она не могла заставить себя тратить деньги на газ, когда одеяло на коленях и шаль на плечах отлично греют. Рэйчел с нежностью посмотрела на нее и включила еще торшер. Комната наполнилась теплым светом, и от этого вид за окном стал казаться еще более унылым.

«Чего-нибудь выпить» у бабушки означало бокал сладкого хереса. Рэйчел подошла к шкафчику в углу и налила два бокала.

— Как прошла неделя? — спросила она, протягивая один стакан бабушке, а с другим усаживаясь напротив камина. Они немного поболтали, а затем Рэйчел достала запеканку, стоявшую у бабушки в духовке.

— Между прочим, — сказала Рэйчел, — мне нужно тебе кое-что передать. Один человек по имени Ник Поттер шлет тебе привет.

Бабушка весело удивилась:

— Да ты что? Это который волшебник?

Рэйчел рассмеялась.

— Нет, — серьезно сказала она. — Тот — Гарри Поттер! А этот самый обыкновенный человек.

— Вот как? И почему же вдруг этот самый обыкновенный человек передает мне приветы?

— Я сказала ему, что поеду к тебе сегодня, вот он и передал.

— Как мило с его стороны, — сказала бабушка с задумчивой улыбкой. — Передай и ему привет от меня.

— Передам, если увижу, — небрежно сказала Рэйчел.

За обедом Рэйчел начала рассказывать бабушке об Эшгроуве.

— Да, я видела твою статью в «Кроникл», — сказала бабушка, — там столько всего о Чарлтон Амброуз. Очень интересно. Я ведь жила там в детстве, ты знаешь.

Это было сказано не вопросительно, а утвердительно, и Рэйчел удивленно подняла взгляд.

— Нет. Я этого не знала. Когда ты там жила?

— Там жили мои бабушка с дедушкой, — сказала Роуз. — Когда я родилась, мама вернулась домой, к ним. Мой отец погиб на войне во Франции. Я его никогда не видела.

Рэйчел изумленно уставилась на бабушку.

— Я ничего об этом не знала! — сказала она. — То есть я знала, что твой отец погиб в Первую мировую, но не знала, что ты жила в Чарлтон Амброуз. Я думала, ты всегда жила в Белкастере. А где был твой дом? Долго ты там жила?

— С перерывами — лет до четырнадцати, пожалуй, — ответила бабушка.

— До четырнадцати! — Рэйчел покачала головой. — Выходит, ты была там, когда сажали Эшгроув!

— Выходит, так, — согласилась бабушка.

— А ты помнишь, как это было?

— Смутно помню, как люди стояли в деревенской роще и сажали деревья, — сказала бабушка, — но я тогда совсем не понимала, к чему это.

— Но бабушка, это же потрясающе! Ты это видела своими глазами! А ты не можешь вспомнить кого-нибудь из жителей деревни… семьи какие-нибудь?

Бабушка засмеялась.

— Милая, мне же всего четыре года было.

— Но ты же говоришь, что до четырнадцати там жила.

— В основном да, но я там почти никого не помню. Мы жили очень уединенно.

— Значит, ты не знаешь никого из тех, кто там сейчас живет?

Бабушка покачала головой:

— Нет, никого.

«Как странно, — думала Рэйчел, глядя на бабушку, свою милую бабушку, которая когда-то без малейших колебаний забрала ее к себе после гибели родителей в автокатастрофе. — Я столько лет с ней прожила и так мало знаю о ее молодости. Она никогда об этом не рассказывает, да я ведь, — виновато подумала Рэйчел, — никогда и не спрашивала».

Она сказала это вслух, и бабушка грустно улыбнулась.

— Все это было так давно, — ответила она. — Я не говорила об этом, потому что старалась забыть. Детство у меня было не самое счастливое.

— Так ты все детство провела в Чарлтон Амброуз? Я и не знала, — снова сказала Рэйчел.

— Не все. Мы с мамой уехали оттуда, но потом она умерла и мне пришлось вернуться и жить с бабушкой и дедушкой. Они взяли меня к себе из чувства долга, и я ушла от них, как только окончила школу.

— Из чувства долга?

— Да. Видишь ли, они меня не одобряли, — глаза у бабушки заблестели. — Я была позором семьи. Мои родители были не женаты! Отец погиб, так и не успев сделать маму законной женой.

— Ты-то в этом никак не виновата, — возразила Рэйчел.

— Да, но тогда мир был совсем другим, — напомнила ей бабушка. — Порядочные девушки не беременели. Моя мать хоть и была всего-навсего дочерью мелкого фермера, но воспитывали ее в самых строгих правилах. Я была дитя позора. Поначалу они, кажется, пытались представить дело так, будто мама вышла замуж и сразу же овдовела, но после войны правда выплыла наружу, и хотя они еще какое-то время держались за эту легенду, им никто не верил, а брачного свидетельства, которое можно было бы ткнуть сплетникам под нос, у них, конечно, не было.

— Ох, бабушка, как ужасно! — воскликнула Рэйчел. — Бедная твоя мама и бедная ты.

— Вот поэтому мы и уехали в город, — сказала бабушка. — Мне тогда было лет пять-шесть. Мама работала в пабе буфетчицей — ей дали комнату и позволили поселиться вместе со мной, но с условием, что я буду помогать по хозяйству, как только смогу.

— Как, в пять лет? — воскликнула Рэйчел.

— Я уже могла вытирать пыль и полировать дверные ручки, и очень рано научилась гладить. — Она улыбнулась. — Потом все это мне пригодилось, когда я решила уйти от бабушки с дедушкой. Мне удалось устроиться помощницей горничной.

— А что случилось с твоей матерью?

Бабушкино лицо окаменело.

— Заболела и умерла. Мне никто не говорил, что с ней случилось, и я до сих пор не знаю наверняка. Теперь-то я догадываюсь, что, судя по всему, часть ее работы заключалась в том, чтобы быть любезной с хозяином, понимаешь? Я его ненавидела и боялась. Он был жирный, сальный и вонючий. Терпеть не могла, когда он подходил близко. Он все тыкал в меня пальцем. А палец у него был похож на грязную сардельку.

Рэйчел мгновенно представила себе владельца бара, и ее передернуло.

— Я была совсем маленькой, — продолжала бабушка, — но никогда не забуду его руки. Толстые пухлые руки с грязными ногтями. До сих пор передергивает, как вспомню. — На мгновение она прервала свой рассказ, и взгляд ее застыл, устремленный куда-то в пространство, а затем она улыбнулась Рэйчел. — В общем, однажды вечером мама поднялась наверх со стоном. У нас была только одна кровать, мы спали на ней вдвоем. Я уже лежала в постели, и мама легла рядом со мной. Помню, я очень испугалась, но она сказала, что ей вот-вот станет лучше. Лучше, конечно, не стало, а потом я заметила, что сквозь одеяло сочится кровь. Я стала кричать, и в конце концов на мой крик пришла хозяйская жена — сказать, чтобы я умолкла. Когда она увидела мою мать и кровь, и весь этот ужас, она взвизгнула и побежала за мужем. Меня унесли из комнаты, и я больше никогда не видела маму. Никто никогда не рассказывал мне, что с ней случилось — я знала, что она умерла, и больше ничего. Могу только предположить, что она сделала подпольный аборт.

Рэйчел взяла бабушкины руки в свои. Ее тарелка с недоеденной запеканкой стояла на столе, отодвинутая и забытая.

— И ты вернулась к бабушке с дедушкой?

— Бабушка приехала и забрала меня. Я знаю, что и так-то была ей не нужна, а то, что случилось, видимо, еще добавило нам скандальной славы. Мою мать похоронили на кладбище в Чарлтоне, и после этого о ней больше никто не вспоминал.

— Как чудовищно, бабушка! — ужаснулась Рэйчел. — Забыть родную дочь!

— По-моему, они давно уже не считали ее дочерью, — тихо сказала бабушка. — Они взяли меня к себе и кормили, пока я не доросла до того, чтобы самой зарабатывать — и я при первой же возможности ушла, не оглядываясь.

— Куда? — спросила Рэйчел. — Где ты работала?

— В Белстоне, в «Сент Мэри», — сказала бабушка, — в «Грейндж». Для меня было большим облегчением уехать от них, особенно от дедушки… и, думаю, они тоже были рады от меня отделаться.

— А почему от дедушки особенно? — спросила Рэйчел, но тут же поняла, что уже знает ответ. — Он не?..

— Не так, как ты думаешь, — ответила бабушка. — Ничего особенного, только трогал и… в общем, мне всегда было не по себе, когда я оставалась с ним наедине, и я старалась не оставаться.

— А твоя бабушка знала? Наверняка знала. Не могла же она не догадываться, что происходит?

Бабушка грустно улыбнулась.

— Я уверена, что догадывалась, но закрывала на это глаза. Знаешь, такие вещи всегда замалчивали. Во всяком случае, в приличных домах. Мужчины чаще всего были полными хозяевами в доме, и жены редко осмеливались им перечить. — Она вздохнула. — Я часто думаю, не поэтому ли моя мама тогда снова уехала — не приставал ли он и к ней. Может быть, она боялась за меня. Это только предположение, правды мы никогда не узнаем. Достаточно сказать, что я была счастлива сбежать на службу в «Грейндж», в относительную безопасность.

— Милая, милая бабушка! Как это все ужасно.

Рэйчел почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. До чего же непохоже было бабушкино детство на то, как она сама растила ее, Рэйчел, как любила, как делала все для того, чтобы она чувствовала себя желанным ребенком. Бабушка изо всех сил старалась заменить Рэйчел мать и отца. Поощряла все ее занятия — в школе и не только. В холодные зимние дни стояла у площадки и смотрела, как Рэйчел играет в хоккей, ходила на родительские собрания, на школьные спектакли и концерты и продолжала работать, когда ей уже давно пора было на покой — ради того, чтобы Рэйчел могла поступить в университет. Какой контраст с холодным домом, в котором пришлось жить самой бабушке!