Батареи Магнусхольма

— Естественно, сочту за честь помочь, — усмехнулся Лабрюйер.

Но Берта, которой полагалось бы сейчас поблагодарить и уйти, явно собиралась еще о чем-то попросить.

— Господин Лабрюйер… вы ведь служили в рижской полиции?.. — неуверенно спросила она.

— Да, но очень давно.

— Вы взялись найти отравителя собачек… это потому, что вам понравилась мадмуазель Мари?..

— Нет, просто собачек жалко.

— Я знаю, вы были на конюшне, говорили с конюхами… я боюсь, господин Лабрюйер! Я боюсь, что буду главной подозреваемой!

— Но почему?

— Потому что… все дело в поклоннике! Мари считает будто она отбила у меня поклонника! Того самого, который обещал подарить ей других собачек! Да, я была с ним два раза у Отто Шварца, и что же? Он всего лишь угостил меня пирожными с кофе. Обычная вежливость, господин Лабрюйер, клянусь, между нами ничего не было! А она уверена, что я попытаюсь его вернуть! И что я собираюсь ей мстить! Это же просто смешно! Кто я — и кто она? Господин Лабрюйер, знаете, что я вам скажу? Она сама отравила своих собак!

— Как это — сама?!

Это была уж вовсе неожиданная новость.

— Очень просто! Мы, цирковые, ведь видим, кто сам дрессирует своих животных, а кто покупает уже выдрессированных. Собаки не слушались ее на манеже, понимаете? Она с ними не работала! Ей не было жаль их отравить — она их не знала и не любила! Она сделает все, чтобы следы привели ко мне! Вы ведь уже знаете, что в шорной стояла банка с крысиным ядом? А я постоянно заглядывала в шорную к Орлову. Я приносила туда цветы и украшения для сбруи, когда его не было, просто оставляла на полке. И меня там многие видели. Теперь понимаете? Она — бедная, несчастная, ее лишили собачек, этот толстый дурак обещал подарить ей королевских пуделей! А я — злая, жестокая, мерзкая тварь!

Фрау Берта вскочила, встал и Лабрюйер.

— Нельзя же так волноваться! — воскликнул он.

— Она хитрая! Вы не знаете этих скромниц, этих сереньких мышек! Ей не цирк нужен — ей нужен богатый мужчина! Они — хитрые, они такие хитрые, что всех перехитрят! Почему ее взяли в программу — с плохо вышколенными собаками? Как вы думаете? А? А вы подумайте, господин Лабрюйер! Я никогда себе такого не позволяла. Я не ангел, но если я кого полюблю — то с тем мужчиной и буду, а за деньги, за покровительство — нет, нет, это гадко! Боже мой, боже мой…

Фрау Берту явственно качнуло, Лабрюйер подхватил ее под локоть.

— Простите, — прошептала она. — Я такая нервная… Дайте, я сяду… Вы ищете эту пьянчужку Анну — а она уже нашла! И придумала вранье! Анна докажет, что она в тот вечер была где-нибудь в Митаве!

— Но если собак отравила фрейлен Скворцова, при чем тут Анна? — удивился Лабрюйер.

— Чтобы все сошлось на мне, как вы не понимаете? Боже мой, боже мой… Чтобы я оказалась единственной, кому это выгодно! Послушайте, я клянусь — я не травила этих проклятых собак! Чем угодно клянусь! У меня если голубь заболеет — мы с Эммой его выхаживаем, мои лошади самые чистые, я на корме не экономлю, а Мари велела варить собакам кашу с тухлым мясом! Сказала — если поварить подольше, будет хорошо, вы понимаете? Мы, цирковые, все это видим!

— Вы разволновались. Может, стакан воды? Или чего покрепче? — предложил Лабрюйер.

— У вас найдется коньяк?

— Я пошлю мальчика в лавку. Пича! Ян! Кто-нибудь! Лавка у нас за углом, а крепких напитков я не держу. Я, видите ли, в свое время пил не то чтобы беспробудно, а основательно, — объяснил Лабрюйер. — С меня хватит. Не хочу, чтобы под рукой всегда был этот соблазн.

— Вы правы. У меня тоже было такое, — призналась фрау Берта. — Однажды я поняла, что мне каждый день необходимо полстакана киршвассера, это для дамы очень много… он довольно крепкий и сладкий, пьешь и получаешь удовольствие… А не выпьешь — не заснешь. Теперь я пью только ликеры в кондитерских и изредка — шампанское. Все почему-то считают, что артисток нужно поить шампанским. Глупо, правда?

Фрау Берта улыбнулась.

Улыбка у нее была хорошая, круглое личико вмиг делалось совсем детским.

Вышел Ян, выслушал поручение, получил деньги и ушел.

— Помогите мне, — уже почти успокоившись, сказала фрау Берта. — Наши подозревают меня, я должна оправдаться. Вам они ни слова не скажут! А между собой говорят, что это я отравила собак их ненаглядной птички… У мадмуазель Мари какая-то птичья русская фамилия. Я русского языка не знаю…

— Скворцова, — вспомнил Лабрюйер и перевел фамилию на немецкий язык.

— Она не похожа на скворца, — возразила фрау Берта. — Совсем не похожа. Во-первых, волосы. Где вы видели скворца такой масти? И у нее лицо — вы присмотритесь, у нее пустое лицо! Если его не намажешь и не нарумянишь — его нет! На улице ее можно принять за поденщицу или за прачку. Правда, если ей удачно накрасить глаза и правильно подрумянить, она может быть похожа на женщину из хорошего общества. Я буду к ней справедлива — она умеет себя вести! Даже странно, что девушка из мещанской семьи так воспитана.

— Да, — согласился Лабрюйер. — Может быть, ее семья была зажиточной, и ей наняли гувернантку?

— А потом семья разорилась, родители умерли, и мадмуазель Мари пришлось самой зарабатывать на жизнь? А знаете, это очень похоже на правду. Тогда понятно, почему она такая злая… Да, да, она хочет вернуть то, что утратила! И вернет любой ценой! Вы ведь встречали таких людей? Обязательно встречали!

— Да, — ответил Лабрюйер, — разумеется. Очень много мошенников и дам полусвета — как раз из разорившихся богатых семей…

— Главное условие — уехать туда, где тебя не знают, чтобы начать новую жизнь.

— И это верно…

Лабрюйер чувствовал себя неловко. Он немного устал от страстных речей разговорчивой артистки. И при этом радовался, что вот сидит с удивительно красивой женщиной, что эта женщина охотно с ним беседует, открыто говорит о таких вещах, которые добропорядочная рижская фрау изображает всякими экивоками.

Однако Мария Скворцова не производила впечатления женщины, которая злобно добивается реванша…

Впрочем, она не была рижанкой. Лабрюйер вдруг понял это. Она точно откуда-то приехала. Ему показалось, будто девица здешняя, но почему показалось? Он стал вспоминать. Мадмуазель Мари рассказала о себе, что попала в цирк по знакомству благодаря двоюродной сестре, бывшей замужем за дирижером циркового оркестра. Но где сказано, что цирковой дирижер сидит сиднем на одном месте? Сегодня он машет своей палочкой в Риге, а завтра — в Мадриде. И жениться на этой двоюродной сестре он мог хоть в Керчи, хоть в Вологде (некстати вспомнилось непонятное присловье старого актера Самсона Струйского). Марья Скворцова могла приехать к двоюродной сестре, опять же хоть из Керчи, хоть из Вологды, и не мешало бы один раз отыскать эти загадочные города на карте Российской империи.

— И держать язык за зубами, — добавила фрау Берта. — Моя Эмма видела ее с мужчиной. Эмма — образцовая служительница, уверяю вас. Она помогает мне дрессировать голубей. Это она придумала трюк со шляпой. Вы не видели мое выступление? В самом финале я надеваю на голову особую шляпу из лозы, на нее слетаются голуби. Представляете — я стою в живой шляпе! Она задержалась в цирке, потому что чистила клетки, и слышала, как Мари договаривается с мужчиной о свидании. А Эмма как раз рижанка, и она понимает по-русски. Тот мужчина называл Мари птичкой, это было в цирковом дворе, в закоулке, и Эмма его не разглядела. Она отбила у меня поклонника, очень солидного человека, а сама потихоньку бегает на свидания!

Внезапно артистка расхохоталась.

— Так вы сумеете вывести эту особу на чистую воду? — спросила она. — Вы мне поможете? Конечно же поможете! Я по глазам вижу. У вас честные глаза и взгляд прямой. Не стыдитесь! Я за свою жизнь столько комплиментов выслушала, что имею право и сама сказать мужчине комплимент! Это даже будет справедливо! Разве вам никогда не говорили, какие у вас глаза?

Тут-то Лабрюйер и растерялся.

И впрямь — не говорили!

Никто и никогда.

Были, конечно, ласковые слова в известные моменты мужской жизни. Голубчиком называли, светиком, сердечком, мишкой косолапым — как у многих коренастых мужчин, у него была довольно мохнатая грудь, и эта золотистая шерстка его подругам страх как нравилась.

— Так, значит, мы обо всем договорились? — вдруг спросила фрау Берта.

Это означало завершение беседы. Внезапное, на взлете вдруг возникшего доверия, завершение.

— Договорились, фрау Берта. Когда вы собираетесь в зоологический сад?

— Я еще не знаю. Дня через два, может, через три. Еще нужно уговориться с газетчиками. У меня есть проспект вашего ателье, я взяла у Краузе, я вам заранее телефонирую. Помогите, пожалуйста, справиться со шляпой. И пошлите кого-нибудь за орманом.

— Но я хотел угостить вас коньяком.

Лабрюйер удивился — до чего же жалобно прозвучал его голос. Он вовсе не желал вкладывать в простые слова такой трагический смысл.

— А что мешает вам угостить меня коньяком в другой раз? Я не собираюсь уезжать — пусть лучше уезжает эта злобная птичка! Мы еще поедем вместе в зверинец… и я закажу вам карточки… Придержите поля!..

Фрау Берта повернулась к Лабрюйеру спиной, он увидел белую шейку под высоко подобранными волосами. Снова уловил аромат персидской сирени…

И ведь никаких иллюзий он не питал! Артисточка — вроде Валентины Селецкой, но не такая трепетная, не такая хрупкая. Тоже ищет мужчину, однако Селецкая была нежна и пассивна, нужный мужчина пришел — она ему отдалась, когда он оказался свободен — даже не попыталась за него бороться. Эта же готовилась к решительным сражениям. Эта, кажется, была бесстрашна…

Она ушла… нет, исчезла, оставив аромат, оставив повисшие в воздухе несказанные слова. Лабрюйер опустился на стул. Надо же, подумал он, совсем неожиданный сюрприз, подарок судьбы! Ввязался в дело о дохлой собаке — а оно вот как обернулось. Возможно, фрау Берта и права…

Некоторое время спустя явились Каролина и Пича. Каролина сразу взяла «Атом» и пошла проявлять пленку, а Пича радостно рассказал во всех подробностях, как шел за двумя топтунами и как исхитрился сделать кадры. Парня нужно было наградить.

— Мы скоро поедем в зоологический сад, — сказал Лабрюйер. — По такому случаю в школу не пойдешь, будешь помогать мне и фрау Каролине. А здесь останется Ян.

Радость была неимоверная.

Лабрюйер невольно вспомнил себя в Пичином возрасте. Рижане тогда и не помышляли о зоологическом саде. Выпросить у родителей пару копеек, чтобы побывать в передвижном зверинце, посмотреть на престарелого льва, слепого медведя, мартышек и козла с неимоверно закрученными рогами, уже было праздником.

Потом Каролина вынесла три карточки.

— Вот они, ваши топтуны. Петька у нас молодец. Узнаете?

— Да, этот — Пуйка. А насчет второго я спрошу у своих.

— Хорошо бы изловить Пуйку и допросить с пристрастием.

— Давайте карточки. Я их найду.

— Забирайте. И помогите мне — я выполнила заказ, нужно разложить товар по конвертам и надписать их.

Они взялись за работу, сверяясь с конторской книгой. Ян остался в салоне, Пичу отправили учить уроки.

— Птичка скачет весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий… — напевал Лабрюйер, раскладывая карточки по стопкам.