Король Теней

Глава восемнадцатая

Когда мать расплакалась, а отец сорвал голос криком, Адам наконец рассказал родителям, почему его щеки были все в синяках, а рубашка забрызгана кровью. Он не хотел этого делать, потому что это значило рассказать и об удовольствии, которое он испытал, и он знал, что произойдет, когда история будет озвучена. Он говорил, стоя перед камином, и наблюдал, как руки его матери взлетают вверх, чтобы закрыть рот и подавить крик, а отец отшатывается от него, словно его ударили.

В течение следующего часа раздался стук в дверь, которого Адам ожидал. Но когда Черный Ворон открыл дверь, чтобы впустить краснолицего мэра и седобородого шерифа Оксли, Адам был спокоен. Что-то в нем изменилось, чего он пока не мог объяснить, поэтому он остался сидеть в своем кресле перед камином, когда мужчины собрались вокруг него. Мать заняла позицию у него за спиной, положив руки ему на плечи. Она дрожала, а Адам был спокоен и смотрел на собравшихся так, словно ему было плевать на весь мир.

— Этот мальчишка, — свирепствовал мэр Килер, — ослепил моего сына! Ударил его камнем и вырвал ему глаз. Я требую справедливости! Сейчас же!

— Наш сын защищался, — пролепетала Эстер Блэк. — Не больше и не меньше.

На мгновение воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в очаге. Затем мэр обратил злобный взгляд голубых глаз на викария.

— Вы позволяете своей жене говорить до того, как ей разрешат?

Черный Ворон начал было отвечать, но затем опустил взгляд в пол, и Адам понял, что, несмотря на всю неистовую ярость и решительное многословие отца в субботу, сейчас он был поражен и… напуган. В этот момент на глаза Адама навернулись слезы, потому что он увидел ужасную правду, заставившую его пожалеть, что он сам не ослеп.

— Я скажу вам, чего я хочу, — продолжал Килер, теперь уже обратившись к шерифу. — Я хочу, чтобы этого мальчишку посадили в тюрьму сегодня же вечером! Хочу, чтобы он провел в колодках не менее двух дней и ночей, а после этого вернулся за решетку, пока судья Гатри не приедет сюда и не вынесет приговор. Это ясно?

— Вы хотите посадить нашего сына в тюрьму за то, что он защищался? — Щеки Эстер покраснели, а в глазах загорелся огонь.

— То, что вы называете защитой, — возразил мэр, — было почти убийством. Мальчики просто веселились. Они сказали, что собирались бросить его в озеро, только и всего. По-вашему, это достаточная причина, чтобы ослепить моего мальчика? — Килер обратил свой рассвирепевший взгляд на Адама. — А ты сидишь тут, такой самодовольный! Тебе есть, что сказать?

Адам на мгновение задумался, а затем кивнул и ответил.

— Да, сэр. Я не думаю, что ваших идей достаточно. Почему бы вам не пойти дальше и не приказать отрубить мне голову и…

— Замолчи! — рявкнул Енох и потянулся, чтобы схватить сына за подбородок. — Следи за своим языком в присутствии мэра!

Адам злобно улыбнулся отцу в лицо и отвел его руку в сторону.

— Я не буду стоять в стороне и терпеть это, — сказала Эстер. — Я не стану, ясно вам? Посмотрите на синяки на лице моего мальчика!

— Синяки заживают, — ответил Килер. — А то, что сделали с моим мальчиком… — Он внезапно задрожал, как будто реальность оказалась для него слишком тяжелой. — Это не заживет! — воскликнул он, его голос был хриплым. Он отвернулся от Эстер и посмотрел на Еноха. — Теперь слушайте меня, викарий. Неважно, как это случилось, но это случилось, и то чудовище, которое вы называете сыном, заплатит за это. Шериф, поднимите его!

— Енох! — выкрикнула Эстер. — Не дай им этого сделать!

— Подождите… — Голос Черного Ворона был бледной тенью его субботнего выступления. — Пожалуйста… мэр, шериф… разве мы не можем…

— Нет, мы не можем, — перебил Килер. — Мы забираем его. И я скажу вам еще одну правду: я виню вас так же сильно, как этого мальчишку. Может быть, вы и учили его Книге Бытия и всему остальному, но ничто не поможет, если в его душе живет дьявол! Да! Именно дьявол мог причинить такую чудовищную боль моему Дэви! Посмотрите на него, он же сидит и ухмыляется, будто он горд собой! Что, негодяй? Почувствовал себя мужчиной, причинив вред моему мальчику? Жители тоже будут ухмыляться, когда тебя поведут в тюрьму, дрянное ты отродье! Забирайте мальчишку, Оксли!

Прежде чем шериф успел ответить, Эстер крепче сжала плечи Адама. Она умоляюще посмотрела на Оксли, и слезы потекли по ее щекам.

— Пожалуйста, сэр, — взмолилась она, ее голос был мягким и трепещущим. — Я умоляю вас! Пожалуйста…

Оксли уставился в пол.

— Мне очень жаль, миссис Блэк. Мне правда очень жаль. Но… это моя работа.

— Хорошо, — сокрушенно ответила она. — Хорошо, но я попрошу вас об одной вещи. Я умоляю вас обоих позволить мне провести еще одну ночь с моим сыном. Утром… вы можете прийти за ним, и он пойдет с вами. Но… не сейчас, прошу вас. Не так. Подарите мне эту последнюю ночь, прошу вас.

— Чтобы он до рассвета сбежал? — Килер скрестил руки на своей бочкообразной груди и замер. — Я говорю «нет». Оксли?

Шерифу понадобилось некоторое время, чтобы ответить, потому что он, казалось, был куда больше заинтересован в том, чтобы ковырять ботинком пол.

— Ну… — протянул он наконец. — Может быть, в том, что она говорит, есть смысл. Я имею в виду, может, за всю ту хорошую работу, что они проделали, они заслуживают некоторого… послабления, и стоит дать ей то, что она просит?

— Моя жена Люси сейчас сидит с нашим ослепшим сыном, который корчится от боли, и ей плевать на «хорошую работу» этих двоих! Пошли они на хер со своими запросами!

— Следите за языком! — сказал Оксли, вложив в это все свои силы. — Вы находитесь в святом доме!

— Если ты позволишь этому мальчишке остаться здесь, он уйдет. Запомни это!

— Куда ему идти? — спросила Эстер. — Ему же всего четырнадцать лет.

— Когда мне было четырнадцать, я уже два года работал в угольной шахте! — зарычал Килер. Его гневное опухшее лицо повернулось к Еноху. — А что скажете вы?

Язык Черного Ворона высунулся, чтобы облизать губы. Он хотел заговорить, но не произнес ни слова и продолжил стоять — безмолвно, как каменные плиты, усеивающие кладбище шахтеров, от которых отвернулась удача.

— Вот, что я скажу, — объявил Оксли. — Как шериф, я здесь принимаю решения. Эстер, вы с Енохом подготовите мальчика к рассвету?

— Подготовим.

— Для меня этого достаточно. Наше время здесь истекло, мэр.

— Вы пожалеете, Оксли! Вы совершаете большую ошибку и, клянусь Богом, вы за это заплатите!

— Я даю им ночь, — сказал шериф, его тон был бескомпромиссным. — Мне жаль Дэви, и судья Гатри назначит приговор, когда приедет сюда в следующем месяце. Но на сегодня наше время здесь истекло. Идемте. Я не хочу, чтобы вы возвращались сюда без меня сегодня вечером, вы поняли? Я серьезно, Джеррод. Давайте оставим их в покое.

Килер мог бы продолжить свирепствовать, но вместо того, подобно Черному Ворону, превратился в соляной столп. Каким бы могущественным ни был мэр, последнее слово и окончательная власть принадлежали шерифу.

Оксли подошел к двери, открыл ее навстречу ветреному вечеру и придержал ее для Килера, который повернулся к Эстер и сказал:

— С первыми лучами солнца я вернусь. Попомни мои слова, женщина.

Дверь закрылась.

В камине тихо потрескивали дрова. Несколько минут в комнате царила тишина, затем раздался хриплый надтреснутый голос:

— Встань.

— Енох! Оставь его в покое! Разве он не...

— Ты, заткни свой рот! Господи Боже, посмотри, в какую беду мы попали! Встань, я сказал!

Адам неспешно поднялся на ноги. Его первым побуждением было опустить подбородок в знак покорности, потому что его отца настиг «момент безумия», и запах его был страшен, почти как вонь горящего масла, пролитого из разбитой лампы, но вместо того он поднял голову и посмотрел в разъяренные, покрасневшие глаза.

— Ты, — процедил Черный Ворон сквозь зубы, — опозорил нас. Хуже! Ты принес сомнения в этот дом. В мой дом. В мою церковь. Ты хоть представляешь себе, что будут говорить люди о нас — обо мне — с этого дня и до следующей субботы? Неужели ты думаешь, что хоть кто-то продолжит слушать меня, когда узнает, что в сыне Еноха Блэка столько жестокости?! Не смей открывать свой поганый рот! — Он поднял руку и остановил ее у самого лица своей жены, которая и вправду открыла рот, чтобы возразить. Рука задрожала, сжалась в кулак и уперлась обратно в бок. —Ты слышал, что сказал Килер? Дьявол в душе. Ты слышал это, мальчик? На рассвете не он один будет говорить такое. Ты заставил их засомневаться в том, что я смогу вести к Богу свою паству, потому что я не могу привести к нему даже свою семью! Ты хоть представляешь себе, что ты наделал?! Вред, который ты причинил каждому мужчине, женщине и ребенку в этом городе?

— На меня напали, — сказал Адам. — Я должен был защищаться…

— ТЫ НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ НИЧЕГО ДЕЛАТЬ! — взревел Енох, и от ярости у него изо рта полетела слюна, а водянистые глаза вылезли из орбит. — ТЕБЕ НУЖНО БЫЛО ТОЛЬКО УЙТИ!

— Я не мог, — последовал спокойный ответ.

— Ты мог! Господи Боже, лучше бы они действительно бросили тебя в это проклятое озеро! О, Господи… о, Господи, что ты натворил… ты даже не понимаешь… — Енох приложил руку к своему влажному лбу и пошатнулся.

Эстер подалась вперед и сказала:

— Енох... пожалуйста, позволь ему... — Но она резко замолчала, когда рука, только что утиравшая лоб Черного Ворона, внезапно сжала ее горло. Со сдавленным вздохом она отстранилась, запнулась и чуть не упала на пол. Отступив назад, она оказалась в том участке комнаты, что был плотнее всего укрыт тенями.

Енох обратился к своей жене, глядя на сына пустыми и мертвыми глазами:

— Принеси ремень.

Она заколебалась, прижав обе руки к горлу, а затем отступила еще на несколько неуверенных шагов в угол и прижалась спиной к камням.

Черный Ворон прошел мимо нее к настенному крюку, на котором висел трехфутовый кусок кожи. Он снял его и приказал своему сыну:

— Сними рубашку и повернись.

Адам понял, что в его короткой жизни настал тот момент, когда пора отличать истинное от ложного. Странно, что он чувствовал себя настолько спокойным, настолько… контролирующим эту ситуацию, что его сердце почти не билось. Ему предстояло выбирать, что будет дальше. Только ему и никому больше. Он посмотрел на свою мать, съежившуюся в углу, затем на отца. Он увидел в глазах Еноха гнев и отвращение, но ни капли любви. Нет. Черный Ворон мог бы произнести множество слов во время своих шестичасовых субботних тирад, которые должны были вызвать страх перед Богом-разрушителем в его пастве, но этот маленький испуганный человек ни одного слова не сказал мэру и шерифу в защиту своего сына.

Нет, Адам больше не будет подчиняться приказам этого труса.

Когда он произнес это слово, его вытянутое лицо было спокойным, а голос тихим:

— Нет.

— Что ты сказал?

— Я повторю это, если нужно. Я сказал…

— Как ты смеешь!

— Что? — хмыкнул Адам. — Бросать тебе вызов? О, да. Я смею.

Услышав эти слова, Енох Блэк громко ахнул. Он отшатнулся на шаг, как будто его ударили по лицу острым камнем, но он выпрямился, стиснул зубы, обернул ремень вокруг своей руки и закрепил его.