Неудача Кунцевича

Глава 11

По случаю юбилея ресторан закрыли для всех посетителей. Участников застолья было немного — семейство Клоппов со специально прибывшим по этому случаю из Эстонии Иваном, да Кунцевич с Татьяной Федоровной. Другими друзьями Осип Григорьевич за три проведенных во Франции года обзавестись не успел.

Работники хозяина любили, и повар постарался — и поросенок с хреном, и пирожки, и заливное из белой рыбы были великолепны.

— Да-с, бежит времечко, — сказал Мечислав Николаевич. — Кажется, как будто сам вчера пятьдесят праздновал, а уже семьдесят пять на носу. Но я не грущу, да и ты, Осип, не грусти.

— Вот-вот, Мечислав Николаевич, хоть вы ему попеняете, а то совсем расклеился — третий день ходит как в воду опущенный, — сказала Анастасия Александровна. — Но что же поделать, если в мире все так устроено? Да и в старости есть свои плюсы. Либидо угасает, за юбками бегать не хочется, а это ж какая экономия! И нервов, и денег.

— Какая же это старость — пятьдесят лет? — возмутился юбиляр.

— Значит, все-таки хочется еще побегать, да? — ехидно поинтересовалась супруга.

Когда гости собрались уходить, Клопп отозвал Кунцевича в сторону:

— Нам надобно серьезно поговорить. Ты завтра на службе?

— Куда я от нее, проклятой, денусь!

Заработав в середине двадцатых известную сумму денег, Мечислав Николаевич вложил их в дело — на паях с соседом, инженером Короновым, арендовал помещение и открыл молочно-гастрономический магазин. Но через год свою долю продал, посчитав, что занятие торговлей не для него. Однако довольно скоро бывший чиновник Департамента полиции об этом сильно пожалел — дело у Коронова процветало, а доходы Кунцевича резко упали. Пришлось наниматься к бывшему деловому партнеру в продавцы.

Винно-гастрономический магазин-столовая «Богренель», находился в доме 15 на одноименной улице в пятнадцатом арондисмане[65] Парижа, в двух шагах от остановки метро. Предприятие предлагало большой выбор горячих и холодных закусок, в том числе для балов и вечеров, уверяя, что качество товаров и их цены — вне конкуренции. И вправду, в заведении можно было перекусить дежурным блюдом за 2.50, выпить большую рюмку хорошей водки за франк с четвертью, приобрести окорок по 22 франка за килограмм, купить от одной двадцатой до целого билета Свипстейка[66].

Клопп явился в магазин за десять минут до закрытия и застал Кунцевича за работой — бывший начальник ловко завернул в бумагу хороший кусок приятно пахнущего окорока и передал его миловидной покупательнице:

— Ешьте с удовольствием, мадам, и приходите еще!

Увидев Осипа Григорьевича, Мечислав Николаевич сказал молодому продавцу:

— Поль, дружище, десять минут поработаешь без меня?

— Конечно, Слава.

Через пять минут они вышли на улицу и сели за столик в ближайшем кафе.

— Да-с, — пожевал губами Мечислав Николаевич, внимательно выслушав собеседника, — ситуация. Но выбора у тебя нет. За родную мать нужно и душу дьяволу отдавать. Но они же не твою душу просят взамен за ее свободу?

— Практически, — скривился Клопп. — Они считают, что аферу с продуктами организовал человек из парижского Торгпредства. Мол, не мог Навахин без него действовать. Да и рапорт испанца у них, как и у меня, сомнения вызвал, уж больно он подробно написан. Только я подумал, что его писали для комиссара Роша, а ГПУ решило, что он писан для Москвы.

— Так пусть сами и разбираются со своим человеком.

— Они не могут, он «выбрал свободу». Сначала поехал было в Москву по их вызову, но в Польше спрыгнул с поезда, вернулся в Париж и попросил политического убежища. Французские власти его спрятали, и ГПУ не может до него добраться.

— ГПУ хочет, чтобы до него добрался ты?

— Нет, они хотят, чтобы я нашел доказательства его вины и представил их французским властям. Тогда этот невозвращенец вместо убежища поедет на площадь перед тюрьмой Санте[67], как организатор двойного убийства.

— То есть они хотят, чтобы ты выполнил работу французского детектива? Послушай, а как они вообще на тебя вышли?

— В газете про меня прочитали. Рош решил публично поблагодарить русского эмигранта месье Клопп.

Кунцевич молчал, размышляя.

— Я считаю, что твоя честь не пострадает, — сказал он наконец. — Ты займешься тем, чем занимался всю жизнь — изобличишь вора и убийцу, а в этом нет ничего зазорного. Да и судить его будет не тройка ОГПУ, а французский суд. С присяжными и адвокатом. Я думаю, тут нет никакой сделки с совестью. Ну а жизнь матери — превыше всего. Я свою даже не помню, она умерла, когда мне было четыре года, но если бы я попал в такую ситуацию — не думал бы ни минуты.

— Ты правда так считаешь? — голос Клоппа задрожал.

— Да. Только… Какие они тебе могут предложить гарантии?

— Это я продумал. Я потребую от гепеушника письменного поручения на бланке посольства, с подписью и печатью, а также официального разрешения на отправление маме писем и посылок. И если она перестанет выходить на связь, предам это письмо огласке.

— Ты думаешь, наличие такого документа их остановит?

— Не знаю, но ничего другого я придумать не смог.

— А как твоя мамаша будет отвечать на письма? Она же неграмотная.

— В России двадцать лет борются с неграмотностью, так что читать-писать мать научилась. Я получаю от нее письма через месье Годованникова. У него есть какой-то человек в Москве, мать пишет мне на его адрес, а этот человек переправляет письма во Францию. Как только, не дай бог, конечно, письма от матери перестанут приходить, я опубликую документ.

— Но если в русском Париже узнают о твоих шашнях с ГПУ, тебе руки никто не подаст!

— Ты же сам только что сказал, Мечислав Николаевич, что если дьявол требует душу в обмен на жизнь матери, надо соглашаться. Давай лучше обсудим, как мне изобличать невозвращенца.

— В первую очередь я бы выяснил у твоих новых друзей, знал ли месье Навахин испанский.

«Вот что постоянно вертелось в моей пустой голове!» — подумал Осип Григорьевич.