Неудача Кунцевича

— А ведь и вправду, как мы об этом не подумали! — всплеснул руками Рош. — Мальчишка-то жив?

— Вы меня за изверга-то не держите, записку отнес и свалил в город, я ему денег на метро дал сверху. Нарядился я в свою старую куртку, потому как знал, что от удара кровь хлынет и на одежду может попасть, а эту было не жалко. Ларка Навахина в лес завела, поболтали они, она в сторону дома пошла, а я дело сделал…

— А Фурро по своей инициативе убили?

— Нет, Солдатов приказал. Когда я об убийстве ему доложил, он аж взбеленился. «Дурак вы, говорит, Иван Алексеевич, а еще товарищ прокурора! Одну проблему решили, а другую создали. Девчонка завтра в газетах об убийстве прочитает и сразу в полицию побежит». «Не побежит, — говорю, — испугается». «А вдруг не испугается? Нам что, сидеть и дожидаться, как она себя поведет? Нет, братец, ты уж будь любезен, избавь меня от такого удовольствия». Деваться было некуда. Где Лаурка живет, я знал — возил ее до дому. Спрятался я под парадной лестницей, консьержек-то в Биянкуре нет, ну и ее тоже…

— А кто додумался на испанца все свалить?

— Патрон, будь он неладен. О том, что вы во второй раз в кабак приходили и про любовь Навахина и Лауры спрашивали, я в тот же вечер узнал, когда зашел в «Джигита» поужинать, об этом весь ресторан гудел. Доложил патрону. А тот говорит: «Дела у нас были с покойником, да такие, что ГПУ за это с меня спросить может. Убийство им показалось очень подозрительным. Едут сюда из Москвы специалисты, чтобы это дело расследовать. Надобно их на ложный след навести, чтобы они ко мне не прицепились». Подумали мы, подумали, да и придумали. Где испанец живет, я еще раньше для патрона узнал, на всякий случай. По ночам Себастьян работал — по ресторанам ходил, вербовал народ в армию Франко, домой возвращался под утро. Когда графиня согласилась вам про него рассказать, я ночью в его дом пробрался, а когда он вернулся — долбанул по голове. Потом под дулом револьвера заставил рапорт написать, потом морфий вколол, да столько, чтобы он наверняка окочурился. А потом читаю в газетах о перестрелке и взрывах и думаю, как же нам повезло! Правда, вы этих ребят недавно взяли, и, как в газетах пишут, они рассказали, что пришли за месье Муньосом в связи с другим делом, надоели им его рекрутерские занятия, но кто же им поверил бы! Эх, надо было штык утопить…

— А почему вы именно мадемуазель Вербицкую выбрали? — спросил д’Эврэ. — Вас что-то связывало?

— Хотел бы я, чтобы у нас отношения были покороче, намекал на это, да не в ее, видно, я вкусе. А выбрал как самую наивную, добрую и глупую.

— Задавить ее вам тоже Солдатов приказал?

— Нет, когда она мне про то, что ею ГПУ интересуется, рассказала, я уже сам решение принял. Да вы помешали.

Невозвращенец Солдатов сидел у письменного стола в конспиративной квартире Сюрте Насьональ и писал для еженедельного журнала «Иллюстрированная Россия» очерк о нелегкой жизни сотрудников Советского торгпредства в Париже. Писал он чистую правду.

«Особенно зорко следят за тем, чтобы пребывающие за границей коммунисты не пустили здесь корней.

Так, наем квартиры или, что еще хуже, покупка мебели почти автоматически влекут за собой отправку неосторожного в Москву: столь буржуазные замашки позволяют предположить, что данный коммунист втайне помышляет о «невозвращенстве» и устраивается надолго на «гнилом Западе»… Это копание доходит до геркулесовых столпов: например, проверяют, шьют ли себе здесь служащие, в числе прочего гардероба, зимнее пальто… Смысл этой проверки такой: если вы думаете рано или поздно возвратиться в Москву, то вполне нормально было бы с вашей стороны, если бы вы пошили себе шубу. А раз вы довольствуетесь «западноевропейским» демисезонным пальто, значит, замышляете что-то неладное. Посему не угодно ли вам отправиться в Москву «для проверки»…

Я столь подробно остановился на этих деталях, дабы читатели могли сообразить, почему я, выйдя из кабинета торгпреда, почувствовал себя обреченным…»

В это время у двери позвонили, и Солдатов прервал свои занятия. В прихожей послышались голоса — его охранник пререкался с неожиданными гостями. Судя по голосам, гостей было несколько. Наконец разговор смолк и пришедшие направились к комнате, где сидел Солдатов. Дверь открылась, и невозвращенец увидел на пороге нескольких мужчин. Один из них сказал:

— Месье Солдатов, вам придется проехать с нами.

7 июля 1939 года в 4 часа 50 минут в Версале перед тюрьмой Сан-Пьер был приведен в исполнение приговор суда присяжных Департамента Сены — за организацию трех убийств, одно из которых не было доведено до конца по независящим от воли осужденного обстоятельствам, был обезглавлен иностранный подданный Василий Солдатов. Это была одна из последних публичных казней во Франции: из-за непристойного поведения наблюдавшей за казнью толпы и скандальных фотоотчетов в прессе последующие казни устраивались на территории тюрем в отсутствие посторонних лиц.

Иван Корнилов за два убийства и покушение на убийство был навечно сослан в каторжные работы на остров Дьявола во Французской Гвиане. Суд учел его чистосердечное раскаяние, способствовавшее раскрытию преступлений и изобличению соучастника. С каторги бывший товарищ прокурора не вернулся.