Неудача Кунцевича

Глава 2

Протез был так хорош, что Клопп передвигался только с тростью, да и хромал, как ему казалось, почти незаметно.

Фурро жили на углу рю дю Вье пон де Севр и рю де Катр шемине, рядом с магазином Пышмана, который торговал русскими продуктами. У Пышмана можно было найти все что угодно — от черного хлеба до черной икры. «Надо будет на обратном пути заглянуть, огурчиков соленых купить и икорки баклажанной», — подумал Клопп, проходя мимо магазина и кланяясь сидевшему на лавочке хозяину.

— У Сюртэ ажаны[30] кончились? — спросил месье Фурро, разлив по рюмкам «смирновскую» и протянув одну из них Клоппу — помянем.

Выпили.

— Они считают, что для этого розыска надобен человек, знающий русскую колонию изнутри. Я думаю, в этом есть здравый смысл, — ответил Клопп, цепляя на вилку кусок селедки.

— Лягушатникам дай волю, они все свои дела на нас, русских, переложат, — хрустнул соленым огурцом Фурро. — Да я, собственно, не против, ищите, Осип Григорьевич, по мне пусть хоть черт лысый ищет, лишь бы толк был!

— Спасибо, месье Фурро. Скажите, а почему в тот день дочь возвращалась домой так поздно?

— Вы хотели сказать, рано? Она работала на Монмартре, официанткой в ресторане. Раньше жила в отеле рядом со службой, но в последнее время дела в ресторане пошли плохо, ей урезали жалование, и платить 250 франков за комнату ей стало не по карману. Вот и моталась каждый день туда-обратно.

— Понятно. Позвольте осмотреть комнату Лауры?

— Ажаны перевернули там все вверх дном, я всю ночь потратил, чтобы прибраться, Мадлен пыталась помочь, но… Только какую-нибудь вещь Ларочкину в руки возьмет — в слезы… Впрочем, извольте, если считаете нужным.

Комнатка покойной мадемуазель была маленькой и нарядной. Старый гардероб, узкая кровать, книжная полка на стене, тумбочка и столик с большим зеркалом составляли всю ее обстановку. На подоконнике сидели белый плюшевый медведь и розовый заяц, в шкафу висели три платья, плащ и зимнее пальто, в тумбочке стояла шкатулка с бижутерией. Было совершенно непонятно, что тут можно было разбирать всю ночь.

— В моей молодости барышни заводили себе эдакие, знаете ли, альбомы. Сейчас это разве не распространено у молодежи? — спросил Осип Григорьевич хозяина, закрывая прикроватную тумбочку.

— Когда в гимназии училась, писала в какие-то тетрадки, их полиция забрала. Но как на службу пошла — не до тетрадок стало, спать было некогда.

— Понятно. Позвольте, я платье осмотрю?

— Они и платье смотрели, выгребли из карманов все бумажки, даже старые билеты на метро с собой унесли.

Клопп все же снял с вешалки пальто и поочередно сунул руку в карманы. Один вывернул. Низ кармана был зашит крупным стежком.

— Сейчас шьют из такой ткани, что через месяц карманы рвутся, если кладешь в них что-нибудь тяжелее двухфранковой монеты, — посетовал месье Фурро.

— Это да, — сказал отставной полицейский, ощупывая низ пальто. — Не будете ли любезны дать мне ножницы или нож?

— Пожалуйста. — Отец убитой вышел из комнаты и вскоре вернулся с большими ножницами с выкрашенными зеленой краской ручками.

Осип Григорьевич поддел и разрезал нитку, сунул руку за подкладку и извлек на свет божий осьмушку бумаги.

— Что это? — Фурро вытянул шею, стараясь разобрать надписи на листочке.

— Это счет об аренде ящика в десятом почтовом бюро на пляс Марсель Сенба. Не знаете, зачем ваша дочь абонировала его в октябре прошлого года?

— Как вы без ассансера[31] обходитесь? — посетовал Клопп, останавливаясь у подъезда и вытирая платком пот со лба.

— Привыкли, — сказал Фурро, — а что, в вашем доме подъемная машина имеется? Это какая же у вас лайя[32]!

— Я особняком живу[33], — похвалился Осип Григорьевич. — У меня даже огородик есть.

— Счастливый вы человек!

На почте затруднений не возникло. Директор бюро, выслушав просителей и внимательно разглядев квитанцию, попросил справку мэрии о смерти Лауры Фурро и выписку о ее рождении. Все эти документы Огюст Генрихович предусмотрительно захватил с собой, причем выписка из метрической книги церкви Казанской иконы Божией Матери села Константиново Рязанской губернии и уезда была снабжена переводом на французский.

Месье Фурро заполнил пару каких-то бланков, передал их директору и получил взамен маленький плоский ключик от одиннадцатого ящика.

В ящике было одно-единственное письмо в желтом конверте, штемпель отправителя на котором носил обозначение 13-го бюро (17, рю Клозель — Париж IX).

Осип Григорьевич попросил у почтовика нож, аккуратно вскрыл конверт и достал из него лист дорогой писчей бумаги, исписанный кириллическими буквами.

— Ей писал какой-то русский! — воскликнул Фурро.

— Я бы сказал — советский.

Инспектор достал из кармана пачку сигарет, увидел, что она пустая, смял и выбросил в корзину для мусора. Потом выдвинул ящик стола, порылся в нем, нашел новую пачку «Gitanes Maryland», выудил сигарету, закурил.

— Итак, мадемуазель Фурро имела близкого друга, которому было удобно отправлять корреспонденцию из тринадцатого почтового бюро. Имя этого друга начинается на М., и он до недавнего времени жил в России. Так?

— Уверенно можно говорить лишь о последнем обстоятельстве. Русские эмигранты, давно покинувшие Родину, пишут по правилам дореволюционной орфографии, которая в значительной степени отличается от новой, советской, а граждане СССР — наоборот. Я несколько лет назад забыл про это и чуть не поплатился жизнью. — Видя, что хозяин кабинета закурил, Клопп тоже достал сигареты. — Что касается других ваших утверждений, то они довольно спорны. Если бы писем было несколько и все они были бы отправлены из 13-го бюро, тогда да, можно было бы смело говорить о том, что сердечный друг мадемуазель Фурро обитает где-то рядом. Но одно письмо он мог отправить с рю Клозель, случайно оказавшись в этом районе.

— Хорошо, на этот счет я с вами соглашусь, но имя? Если под письмом стоит подпись «твой М.», вряд ли его писал какой-то В. или Х., не правда ли? Не шпионы же они, в конце концов, чтобы подписываться чужими именами!

— Я бы с вами согласился, если бы речь шла о французских именах. Но у нас, русских, все чуть-чуть сложнее. Полное имя моей жены, например, — Анастасия. Но я зову ее Настя. Сын у меня — Иван, а для друзей он Ваня. Поэтому и наш корреспондент мог быть не Михаилом или Максимом, а Дмитрием, например.

— Дмитрием?

— Да, уменьшительное имя у Дмитрия Митя[34].

— Да, сложновато у вас с именами. Ладно, идем дальше. Из текста письма следует, что друг Лауры просит ее о встрече, чтобы поговорить о важном деле, так?

— При этом жалуется, что она игнорирует его многочисленные просьбы встретиться… Судя по подписи: «Я надеюсь, что все еще твой, М.», отношения между ними были далеки от идеальных. И вот эта фраза: «Поступить так, как ты хочешь, я не могу, я много раз тебе уже про это писал…» Что хочет беременная незамужняя женщина от отца своего ребенка?

— Замуж она за него хочет.

— Правильно, месье инспектор. А вот хочет ли этого он? И может ли? Первое, что приходит в голову, — будущий папаша женат и не желает расставаться с законной супругой. А если он советский человек — то и не может, в СССР разводы не приветствуются, а уж среди лиц, допущенных к путешествиям за границу, и вовсе категорически запрещены!

— При чем здесь заграничные поездки? И откуда вы знаете про запрет на разводы?

— С кем мне только не приходится общаться в моем кабачке, месье инспектор. Невозвращенцы ко мне тоже заходят.

Слово «невозвращенцы» Клопп перевел как «non-revenus»[35], чем окончательно запутал полицейского.

— Я ничего не понял, но поверю вам на слово. Получается, что у М. был хороший повод покончить с мадемуазель Фурро. Кстати, а почему он писал ей по-русски?

— Я пообщался с ее отцом, он абсолютный русак. Очевидно, что в семье говорили на моем родном языке. Видимо, Лаура знала русский лучше, чем ее корреспондент — французский.

— Понятно. Получается, что после того, как мадемуазель Фурро несколько раз отказалась встретиться с М., он сам встретил ее и зарезал. Постойте… Нет, не сходится.

— Что не сходится?

— Да я уж подумал, а не Дмитрий ли это Навахин.

— Советский банкир, которого нашли убитым в Булонском лесу?

— Да. Но он мадемуазель Фурро убить никак не мог, его самого зарезали за день до ее смерти.

— Точно?

— Обижаете, господин Клопп. Я по долгу службы обязан следить за всеми выдающимися преступлениями рядом с моим участком, да и ориентировка нам приходила.