Дело Зили-султана

* * *

Вообще персы очень любят развлечения или, иначе говоря, тамашá. Иной раз кажется, что именно тамаша составляют главное содержание их жизни. Среди любимых развлечений шаха были скачки. Случаются они довольно редко, но мне повезло, я попал как раз в нужное время.

Стоит сказать, что помимо обычных скачек проводятся здесь и другие, экзотические. Скажем, европейцы от скуки устраивают гонки на ишаках или даже конно-пешие состязания. В таком забеге обычно участвуют трое: например, француз-чиновник, немецкий инструктор и ну, хотя бы наш дорогой штабс-ротмистр Б. При этом немец и француз бегут пешком как угорелые, а Б. скачет на лошади. Подобное соревнование может показаться диким и бессмысленным, поскольку лошадь всегда обгонит человека. Однако не все так просто. Дело в том, что дистанция забега совсем короткая – сто футов. Как известно, человек стартует быстрее лошади. Так вот, пешеходы успевают на старте вырваться вперед, и интрига состоит в том, успеет ли всадник их догнать на таком коротком пути.

Но, как уже говорилось, раз в год тут бывали и настоящие скачки, на которые стекались десятки тысяч зрителей.

Скаковой круг в Тегеране находится за городом. Окружность его составляет две с половиной версты. В центре круга разбит сад, где стоит конный памятник шахиншаху. Сад окружен высоким забором, так что даже из ложи властелина всего круга не видать и на какое-то время скачущие лошади скрываются из глаз. Двухэтажное здание, где помещаются шахские ложи, со стороны ипподрома не имеет стен. Часть лож завешивают решетками – там располагаются жемчужины шахского гарема. В оставшихся ложах размещается дипломатический корпус. Простые же ханы, министры и генералы вынуждены обходиться шатрами и палатками на некотором расстоянии от этих импровизированных трибун.

Мы с Насер ад-Дином, разумеется, сидели в его личной ложе, созерцая бурливое людское море прямо под ногами. Еще до нашего приезда сюда явились пехотные полки, наша казачья бригада и даже, неизвестно зачем, персидская артиллерия. Войска были расставлены вокруг ипподрома, за ними теснилась публика.

Как мне сказали, в день скачек зрители прибывают сюда еще с рассветом, норовя занять самое удобное место. В толпе я увидел множество женщин, с ног до головы закутанных в чадры, оставлявшие только дырочки для глаз. Почти все они держались группами, которые возглавляли немолодые уже матроны. Тут же с криками шныряли разносчики еды.

Но ничего не начнется, пока не явится гарем шаха и сам Насер ад-Дин, сопровождаемый конными полицейскими в пестрых костюмах и скороходами в красных кафтанах, в длинных чулках и в шапках, убранных цветами. Золотую карету шаха сопровождает полицеймейстер, следом за ней едет 150 стражников-гулямов. При приближении шаха к кругу и при входе его в собственную ложу войска берут на караул, играет музыка.

Когда шах наконец уселся на трон в своей ложе, его окружили приближенные, музыка стихла, и представление началось.

В качестве жокеев на скачках обычно выступают мальчики 13–15 лет. Сначала все лошади проходят перед шахом, показывая себя, потом остаются только те, которые участвуют в забеге. Раздается сигнал – и скачка начинается.

Я, признаться, думал, что все взоры будут устремлены на состязания, но вышло совсем иначе. Публика делала все что угодно, только не следила за скачками. Тут ели, пили, курили кальян, болтали и шпионили друг за другом. Против шахской ложи вывели двух слонов, одетых в дорогие попоны. Тут же вышли и мальчики в мужских и женских костюмах и начали танцевать, делая в адрес друг друга такие рискованные телодвижения, что вогнали в краску дипломатических дам.

Я понял, что скачки как таковые здесь никого не интересуют, тем более что и призы были сравнительно небольшие – 150 туманов, чуть меньше пятисот рублей. Правда, равнодушной оставалась только знать, простой народ вошел в экстаз и стал бросать под ноги скачущим палки и камни – очевидно, желая, чтобы они скакали быстрее.

Признаюсь, мне эта привычка сразу показалась опасной, но в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Да и что я мог поделать, ведь шахиншах тут не я. Как и следовало ожидать, закончилась вся история печально. Напуганный бросаемыми камнями, один из скакунов споткнулся, и жокей его вылетел из седла. Проехав по земле несколько футов, он замер бездыханный.

Толпа взвыла от восторга, даже праздные вельможи соизволили взглянуть, что происходит. Но, впрочем, ничего особенного не воспоследовало. Мальчика быстро положили на доску и унесли, а скачки продолжились. Я услышал негромкое «ах» из ложи дипломатического корпуса и повернулся туда. Там сидела необыкновенно изящная барышня со светлыми волосами, в простом, но элегантном голубом платье и шляпке. Лицо ее частично прикрывала вуаль, но даже через вуаль угадывалась женщина необыкновенной красоты. Она закрыла веером рот, но ветер на миг откинул ее вуаль, и я увидел совершенно беззащитные голубые глаза.

– Сестра английского капитана Майкла Болдуина – сказал мне кто-то на ухо.

Я покосился на наглеца и увидел, что это тот самый мирпендж, которому я недавно прострелил шапку. Он смотрел на меня угодливо и в то же время как-то сально.

– Очень красивая женщина… – сказал он уже громче.

Я только поморщился, но нахал не отставал.

– Может быть, Нестор-дженаб не любит женщин? Может быть, ему больше нравятся мальчики?

Я встал и вышел из ложи. Мне надо было проветриться. Вдогонку мне мерзко хихикал мирпендж.

Выйдя из шахской ложи, я отправился вокруг ипподрома, ища место, где можно было бы вынырнуть из ликующей толпы зрителей. Не найдя ничего, я махнул рукой и пошел прямо сквозь толпу, не обращая внимания ни на снующих туда и сюда разносчиков, ни на вопящую и чавкающую публику. Это лицо в ложе, которое я вдруг увидел совсем рядом от себя, напомнило мне совсем другое лицо – женщины, которой я не видел уже много лет и жалел об этом больше всего на свете. Думаю, в жизни почти каждого мужчины случается безответная любовь. У иных она проходил бесследно, у кого-то – оставляет на сердце неизлечимые раны.

Наверное, они и не были по-настоящему похожи, единственное, что их роднило, это светлые волосы и беззащитный взгляд. Но взгляд этот был сильнее всего остального. Взгляд этот потом искал я в других женщинах – и боялся найти. И вот теперь я вдруг обнаруживаю его. И где – на ипподроме, за тысячи верст от родины!

В конце концов, я миновал толпу и шел теперь по дороге, ведущей к городу. Наверное, так, не помня себя, я бы и добрался до самой столицы, но за спиной моей вдруг послышались топот копыт и крики, похожие на наше русское «тпру!» Я оглянулся назад и увидел, что прямо на меня стремительно несется открытая коляска, запряженная тройкой. Лошади понесли, и кучер надсаживался, пытаясь их удержать. Экипаж опасно мотало из стороны в сторону, и я решил сойти на обочину, чтобы меня не задело. Но тут вдруг увидел, что в коляске сидит женщина – и тихо выругался. У меня сейчас было совершенно не то настроение, чтобы совершать подвиги. Да и вообще, в отличие от Ганцзалина, подвигов я не люблю, полагая, что разумный человек должен решать все вопросы цивилизованным путем. Но какой, скажите, есть цивилизованный способ остановить взбесившихся лошадей? Разве что выстрелить им в голову, да и то не годится – во-первых, жестоко, во-вторых, опасно для седоков.

Я вздохнул и все-таки посторонился с дороги несущегося возка. Не сомневаюсь, что если бы тут был наш дорогой штабс-ротмистр Б., он бы, не думая, кинулся на лошадей. Я же, не имея его отваги и лихости, вынужден был сначала подумать и уж потом кидаться. Как остановить лошадей, знают, кажется, все – нужно лишь удачно ухватить их за уздцы и повиснуть на них всем телом. Человеческий вес для лошадиной головы – нагрузка слишком серьезная. Главное тут, чтобы лошадь тебя не затоптала, пока ты висишь у нее на морде.

Я побежал, примериваясь к догоняющему меня экипажу и, когда они со мной поравнялись, повис на уздечке левой пристяжной. Спустя несколько секунд коляска благополучно остановилась. Я выпрямился и, отряхиваясь, пошел прочь, к городу. На даму, сидящую в коляске, я даже не посмотрел. Да и что было смотреть, я уже видел сегодня эти светлые локоны и беззащитные глаза.

«Ах ты, Боже мой, как это все глупо и пошло, – думал я, – как в дурном романе. Сейчас она побежит за мной и скажет: «Вы спасли мне жизнь. Как вас зовут, храбрый рыцарь?»

Так я вышагивал по дороге, навострив слух, но никто за мной не гнался. Правда, спустя пару минут я снова услышал топот, но на этот раз размеренный и спокойный, и меня обогнала та самая коляска. Женщина, сидевшая в ней, равнодушно меня оглядела и отвернулась прочь.

Это показалось мне оригинальным. Где же восторженные крики, где раскрасневшиеся щечки, маленькие ручки, сжимающие мои ладони в страстном порыве благодарности? В конце концов, можно было хотя бы спасибо сказать. Я только головой покачал: вот уж, действительно, внешность обманчива.

Но тут я заметил, что коляска, теперь уже неторопливо ехавшая впереди меня, остановилась и никуда больше не двигалась. Я тем не менее продолжил свой путь. Но, поравнявшись с экипажем, не удержался и покосился влево. На меня глядели те самые голубые глаза, которые я видел в дипломатической ложе, но уже не беспомощные, а смеющиеся.

– Так это вы и есть таинственный Нестор-ага, про которого столько разговоров? – спросила незнакомка по-английски.

– А вы и есть та самая мисс Болдуин, о которой никто никогда не упоминает? – огрызнулся я, вспомнив, что говорил мне мирпендж.

Вероятно, меня тут сочтут грубияном. Но что, по-вашему, я должен был отвечать? Проблеять что-то вроде: «да, именно так, я и есть тот самый пресловутый Нестор-ага»? Интересно, почему это женщины полагают, что могут завоевать сердце любого мужчины, стоит только улыбнуться ему. Да, улыбка действует, но действует любая улыбка, а не только женская. И если мужчина отвечает на женскую улыбку, то вовсе не потому, что рассчитывает тут же этой самой улыбчивой женщиной овладеть. Мы, мужчины, вовсе не так примитивно устроены, мы в силах сопротивляться женскому кокетству. Во всяком случае, некоторые из нас. По крайней мере ваш покорный слуга.

– Вы можете звать меня просто Элен – сказала она. – Все-таки вы как-никак спасли мне жизнь, а это чего-то да стоит.

Ну, спасибо и на этом.

– Вы хотели сказать – Хелен? – уточнил я нехотя.

– Нет, именно Элен, – отвечала она.

– Насколько я знаю, Элен – французское имя.

– Моя мать была француженкой и дала мне французское имя. А вам нравится бель Франс? Вы были в Париже?

Я сухо отвечал, что в Париже был, и не один раз, и город этот не хуже любого другого.

– Почему вы такой бука? – спросила она. – Я вас раздражаю?

Так же хмуро я отвечал, что на свете нет человека, который бы мог меня раздражать без моего на то согласия. Она засмеялась и сказала, что все-таки я – человек запальчивый. На это я заметил ей, что во мне нет никакой запальчивости, я просто констатирую факт.

– А где ваш экипаж? – спросила она.

Я отвечал, что у меня нет экипажа, я приехал на ипподром в карете шаха. Тогда она пригласила меня сесть в свою коляску, потому что так ей будет удобнее разговаривать. Я сказал, что разговоры не входят в мои планы, однако в коляску все-таки вскочил – из чистой вежливости, разумеется.