Дело Зили-султана

* * *

Едва, как пишут в романах, кроваво-красное солнце опустилось за горизонт, громовое «ура!» раздалось на Артиллерийской площади со стороны Машк-Мейдана, и на площадь, размахивая саблями, ворвался славный Третий полк Персидской казачьей бригады. Полк, конечно, был не в полном составе, от силы сабель восемьдесят, но все это были испытанные мухаджиры, способные при случае и настоящим казакам дать бой. Впереди полка на своем белом Антиное несся отважный штабс-ротмистр Б., похожий на бога войны Ареса. Трусливые шахские пехотинцы, стоявшие в оцеплении, даже не подумали сопротивляться, а разбежались, как тараканы. Полицейские ферраши, увидев идущую на них казачью лаву, не выдержали и, закрывая головы руками, тоже бросились врассыпную. Скакавший впереди Б. подъехал к Царь-пушке, железной рукой подхватил сонного Ганцзалина и забросил его на луку седла.

Ганцзалин, поняв, что стал пленником, начал было яростно сопротивляться, но полковник шепнул ему пароль: «Я от Нестора Васильевича!» Мой сметливый помощник тут же перестал брыкаться, и бравый штабс-ротмистр вывез его с площади. Сам же полк, руководимый теперь урядником, выстроился на Топ-Мейдане и стал, как на параде, производить разные кавалерийские экзерциции.

Недалеко от площади, в переулках, Б. уже ждал закрытый экипаж, запряженный парой мулов. На козлах из соображений безопасности сидел ваш покорный слуга собственной персоной. Б. помог дезориентированному Ганцзалину залезть в карету, а мне напоследок помахал рукой.

– Куда вы теперь? – спросил я его.

– Как – куда? Командовать парадом, разумеется. Скорее всего – в последний раз. А потом поместье, Европа, Париж…

Он сладко зажмурился и так, не открывая глаз, дал шпоры коню. Ждать было больше нечего, я тряхнул вожжами, и мулы повлекли наш экипаж прочь, прочь отсюда, за город, во тьму, туда, где я приготовил для Ганцзалина надежное убежище.

Хорошо, что мулы знали дорогу, в противном случае я бы, конечно, не нашел пути в столь поздний час, даже несмотря на то, что ночь была светлая, лунная. Дело в том, что я хотел спрятать Ганцзалина в отдельно стоящей хижине в горах, которую за сущие гроши купил еще несколько дней назад. Кроме того, я приобрел у хозяина хижины и двух мулов. Это были обычные крестьянские клячи, но зато они хорошо знали дорогу от города до самой хижины и могли карабкаться по любым горным кручам.

Поездка наша прошла вполне благополучно. Хижина стояла укромно и была скрыта за скалами. Если не знать о ее существовании, наткнуться на нее было почти невозможно. Города отсюда не было видно, но это, пожалуй, и к лучшему. Последнюю сотню футов мы проделали пешком, карабкаясь по горным тропинкам.

В хижине я накормил и напоил моего злосчастного слугу, стараясь, впрочем, чтобы он не переел – после пары дней голодания от изобильной еды вполне мог случиться заворот кишок. Ганцзалин стучал ложкой по тарелке и ворчал, говоря, что я мог бы вытащить его из тюрьмы и пораньше.

– Зачем же ты, дуралей, полез в гарем? – не выдержал я.

Он прекратил есть и посмотрел на меня.

– Потому что у господина не было идей – сказал он очень серьезно.

У меня не было идей? Чего только не услышишь от этого бандита. Но даже если и так, все равно, прежде, чем что-то предпринимать, следовало спросить моего мнения. В результате я потратил прорву времени, пытаясь вытащить его из темницы, а дело между тем стоит.

– Дело стояло уже давно, – отвечал Ганцзалин. – Нечего нам торчать в Тегеране, здесь мы ничего не узнаем. Нам нужно к Зили-султану.

Я не спорил. Однако следовало кое-что учесть. Если эндерун знает о моей миссии (а он, судя по объявленной мне войне, о ней знает), то пытаться втереться в доверие к Зили-султану – дело безнадежное. Правда, к нашему положению очень хорошо подходит старая пословица: если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Если я не могу отправиться к Зили-султану, значит, он явится ко мне сам.