Духовная

Глава 4

Полина даже не догадывалась, как сильно изменится ее жизнь в доме генерала. Привыкшая к распорядку в обители, девушка и предположить не могла с какими сложностями столкнется в миру. С приездом Александры Михайловны Николай твёрдо дал понять, что сестре Агриппине лучше вернуться в монастырь, так как теперь заботы о Полине поручаются Александре Михайловне – женщине безупречной репутации, его крестной и близкой подруге его покойной матушки.

Этим же вечером, за ужином Полине озвучили распорядок ее жизни на ближайшие три недели, который вполне можно было бы сравнить с чрезвычайно ускоренной программой обучения Смольного института. За такой короткий срок Полине полагалось выучить все положенные танцы, столовый и придворный этикет, не говоря уже о том, чтобы обзавестись подобающим гардеробом. Ответственной за все эти преображения назначалась Александра Михайловна, которая прямо за ужином написала несколько записок и назначила аж четыре встречи на завтра. К удивлению Полины, одним из ее учителей предстояло стать и Штольцу. Ему полагалась оценить знание Полины в немецком и французском языках, а также разъяснить место генерала Юсупова при дворе и ее обязанности, как будущей хозяйки дома.

Николай же, который очевидно и был организатором ее учебной программы, от общения с Полиной решил устраниться. На том же ужине он заявил, что по делам гильдии вынужден уехать в Москву и планирует вернуться лишь к приему по случаю именин императрицы Александры Федоровны, тому самому событию, к которому Полине полагалось так усердно готовиться эти три недели. Данный прием должен был одновременно стать и первым выходом Полины в петербургское общество, и событием, где будет объявлено об их с Николаем свадьбе.

Дни понеслись с невероятной скоростью, отличия от жизни в монастыре были разительными. Полине казалось, что бессмысленная суета стала отныне ее постоянным спутником. На следующий же день прибыли учителя танцев и музыки и безжалостно раскритиковали её осанку. Затем пожаловал аляповатый господин, который забрал Полинины очки и запросил огромную цену за изготовление новомодного лорнета. Апофеозом стало появление модистки, которая привезла три чемодана готового платья «на первое время», а потом еще взялась снимать с Полины мерки, ужасаясь тому факту, что девушка совсем не носила корсетов, и потому посадить на ее фигуру «хоть что-то» будет неимоверно сложно.

Полина сносила все безропотно, повторяя себе, что это все ради благого дела. В какой-то момент она поймала себя на том, что сравнивает себя со всеми известными ей великомученицами, и сама же пристыдила себе за неуместное сравнение.

После обеда были занятия со Штольцем, который хоть и оценил познания Полины в латыни, однако отметил, что языком науки является немецкий, а языком света – французский, вот почему именно на этих языках Полине следовало бы сосредоточить свое внимание. Штольц был требователен и, казалось, не нуждался в отдыхе. В первый же день он просидел с Полиной в классной комнате шесть часов без перерыва, пока сам генерал не вошел и не пригласил их отужинать.

За ужином Полина молчала, что было крайне невежливо, по замечанию Александры Михайловны. И это замечание стало для Полины последней каплей. Поднявшись из-за стола, она попросила ее извинить и ушла в свою комнату.

***

Прошло много лет с тех пор, как Полина плакала в последний раз. Живя в монастыре, она навсегда уяснила разницу между страданиями и глупыми обидами. Ухаживая за чахоточными или больными оспой, которым оставалось жить несколько дней, она порой забывала поесть и поспать. Но во всем этом был смысл! Она знала, что делает что-то важное и нужное, а тут… Да какая вообще разница какая у нее осанка и тем более соотношение между плечами и талией, если у нее достаточно твердая рука, чтобы шить даже самые сложные раны? Кому вообще нужны эти танцы, если прямо сейчас в обители сестры заняты тем, чтобы помочь малышам-сиротам умыться перед сном? Злые слезы обиды встали в глазах девушки, и через них она смотрела на портрет предыдущей хозяйки комнаты. В эту самую минуту женщина с портрета олицетворяла собой всю бессмысленность светской жизни. Все то, что Полина считала пустым, фальшивым и развратным и от чего сбежала пять лет назад в монастырь.

Через час, когда гнев Полины поутих, в комнату постучали. Эта была Александра Михайловна. Она была в халате и явно собиралась ко сну.

– Дорогая моя, прошу вас простить мою строгость. Мне стоило быть деликатнее, но вы весь день держались так стойко. Боюсь, в этом беда сильных духом девушек, к которым вы, несомненно, относитесь. Окружающие порой забывают, что перед ними живое и чувствующее существо. Что меня, конечно, не оправдывает.

Видеть, как эта блестящая во всех отношениях дама просит прощение, было удивительно. Полина растерялась и, чуть замешкавшись, предложила гостье присесть отчасти потому, что слышать очередное обвинение в отсутствии манер у нее не было сил, но женщина лишь заботливо приобняла ее за плечи и шепнула:

– В другой раз, моя дорогая. Когда мы узнаем друг друга чуть лучше, и вы научитесь мне доверять. Пожалуйста, дайте нам шанс. Не судите книгу по обложке.

Затем Александра Михайловна перевела взгляд на портрет генеральши.

– Отвратительный портрет, я всегда считала его легкомысленным. Завтра обязательно покажу вам другие ее портреты.

С этими словами Александра Михайловна удалилась. А Полина сама удивилась, насколько легче ей стало после этих слов.