Дело Зили-султана

* * *

– Эй, друг, – окликнул я узника по-тюркски.

Тот ничего не отвечал, только еще сильнее вжался в землю. Ах, вот оно что…

– Добрый вечер, полковник – сказал я по-английски. – Вот мы с вами и воссоединились. Это ведь вы наябедничали на меня туркменам?

Олдридж слегка пошевелился, лица его в темноте было не разобрать. Но я не унимался.

– Что вы им рассказали обо мне?

– Почему вы решили, что я им что-то сказал? – слабо отвечал полковник.

Я пожал плечами: догадаться нетрудно. Мы славно, почти дружески беседовали с Ходжи-баем, как вдруг ему сообщают нечто такое, что совершенно меняет его отношение ко мне. Ну, и само поведение полковника выглядит довольно недвусмысленно.

– Вы сказали ему, что мы вместе отправились на разведку? – спросил я. – Вместо того, чтобы придерживаться моей версии?

Полковник помолчал, потом пробормотал внезапно осипшим голосом.

– Меня пытали…

Мне стало жалко этого напыщенного индюка, который бог знает что о себе воображал, но при первом же столкновении с действительностью капитулировал безоговорочно и полностью.

– Очень жаль – сказал я. И бессердечно продолжил: – Очень жаль, что вы не выдержали этих пыток и предали меня, потому что теперь некому будет вытаскивать нас отсюда…

В яму упал отсвет костра, который развел наш караульный, и в темноте глаза полковника блеснули желтым светом.

– Но нас ведь не убьют? – спросил он. – Ведь нас не убьют, правда?

– Ну, меня, разумеется, не убьют, – отвечал я сурово. – Я слишком важная персона. За меня дадут хороший выкуп, так что беспокоиться мне не о чем.

– А мне? – спросил Олдридж. – Как же я?

– И вам не о чем беспокоиться. Если, конечно, у вас имеется сто тысяч фунтов на выкуп.

Англичанин был ошарашен. Сто тысяч? Но почему такая несуразная цифра, ведь это целое состояние. Я объяснил, что именно такую цифру заплатят за меня. Почему же за него должны просить меньше, я ведь простой русский казак, а он – настоящий английский полковник.

– Боже мой, – застонал он, – боже мой, за что мне это?!

Я попросил его перестать стенать, потому что мне нужно подумать. Он послушно затих, а я взялся за дело. Чаще всего люди совершают одну из двух самых распространенных ошибок. Первая – берутся за дело не думая, и вторая – начинают думать, не предприняв необходимых мер. В моем случае требовалось сначала кое-что сделать и только потом – думать.

Для начала я осмотрел нашу темницу. Обычный варварский зиндан, устроенный в образе ямы. Правда, выкопан хитро, глиняные стены устроены под небольшим углом: начнешь карабкаться – поползут, а то и просто обвалятся.

Ясно, что без помощи часового отсюда не выбраться. Я посвистел – раз, другой, третий. Никто не отзывался.

– Эй, друг, – крикнул я по-тюркски, – друг, отзовись!

Через несколько секунд в яму заглянул часовой. Его одутловатая физиономия неровно освещалась факелом.

– Друг, – сказал я, – мне надо до ветру…

– Можешь прямо там, – разрешил часовой.

– Но мне нужно и по большим делам, – не уступал я.

Однако и большие дела наш добрый стражник позволил мне делать прямо в яме. Но я не отступал: делать эти дела там же, где сплю, никак нельзя, иначе осквернюсь. Часовой почесал в затылке и спустя некоторое время сбросил мне оловянный кувшин. Я прикинул его вес на руке: легкий, но если кинуть точно и сильно…

– Предположим, – сказал полковник, – предположим, вы попадете – и что тогда? Даже если вы его оглушите и он упадет, что дальше? Как мы вылезем сами?

На этот вопрос ответ у меня был готов. Мы попросим часового вытащить наружу полный сосуд. Он спустит веревку, я схвачусь за нее и одновременно метну в него сосуд. Когда меня привели к зиндану, я обратил внимание, что веревка для спуска привязана к колышку, который вкопан в землю. Часовой упадет в яму, я оглушу его, по веревке вылезу наверх, а потом помогу выбраться и полковнику.

Слушая мой план, Олдридж глядел на меня с недоверием.

– Вы же не бросите меня здесь? – вдруг сказал полковник с дрожью в голосе.

– Вы меня раскусили, – вздохнул я. – Но не волнуйтесь, я не смогу вас бросить, даже если бы и очень желал. Порукой тому – ваш дурной характер. Если я вас брошу, вы поднимите крик, и меня тут же поймают.

После этих слов Олдридж немного успокоился. А я принялся за воплощение в жизнь плана нашего спасения. Пожурчав для маскировки в кувшин, я вылил содержимое тут же в углу и крикнул:

– Забирай!

Я изготовился ухватить левой рукой веревку, а правой метнуть сосуд, но часовой все не шел.

– Эй, друг, – крикнул я, – все готово, забирай.

Когда я уже отчаялся докричаться, сверху раздался голос часового:

– Чего надо?!

– Забери кувшин!

– Неохота мараться, – отвечал тот. – Пусть постоит с вами до утра, утром будет другой часовой. Он заберет.

Я рассвирепел: мой прекрасно придуманный план срывался.

– Так не годится, – закричал я. – Он не может тут стоять, я осквернюсь.

– Вы, кяфиры, осквернены от рождения, – отвечал на это наш неуступчивый страж. – Жди до утра!

Однако ждать так долго в мои планы совершенно не входило, и я поднял такой шум, что туркмен все-таки заглянул в яму. Но только затем, чтобы швырнуть в меня камнем. К счастью, прицелиться как следует он не мог, и булыжник лишь слегка оцарапал мне лоб. Но давать ему второй шанс я не хотел и вынужден был замолчать.

Изобретательный наш план очевидно срывался. Вскоре должно было наступить утро, нас могли отправить вглубь Туркмении, уже в настоящую тюрьму, и сбежать оттуда было бы гораздо труднее. Очевидно, приходилось идти ва-банк.

– Эй, – крикнул я, – эй! Друг, отведи меня к Ходжи-баю. Мне нужно сказать ему кое-что важное о завтрашнем наступлении персов.

Наверху было тихо.

– Эй, – продолжал я, – ты меня слышишь? Если я не скажу, вас застанут врасплох, вас разгромят!

По-прежнему было тихо. Терять мне было нечего, и я крикнул:

– У Зили-султана есть страшное оружие – пулемет. Он убьет вас всех, если вы не дадите мне поговорить с Ходжи-баем!

Слово «пулемет» я сказал по-английски: «машин ган», просто потому, что в тюркском я такого слова не знал. Наверху раздался какой-то шорох. Воодушевленный, я закричал еще сильнее:

– Я все равно увижусь с Ходжи-баем! И скажу я ему, кто виноват в его разгроме!

Вдруг откуда-то с небес раздался негромкий, но очень знакомый голос:

– Тише!

Я даже не сразу понял, что голос этот говорил по-русски. На фоне постепенно светлеющего неба я увидел черную голову, заглянувшую внутрь.

– Господин, вы тут?

– Ганцзалин, черт тебя возьми! Да, мы тут, тут! Вытащи нас отсюда поживее…

– А что вы здесь делаете? – Ганцзалин, похоже, никуда не торопился.

– Что делаем? Пришли тебя спасать, дурачина ты эдакий. Я думал, ты или погиб, или в плену.

Ганцзалин на это отвечал, что он ни то и ни другое, но это я уже видел и без него. Через минуту и я, и полковник оказались наверху. Часовой наш лежал на спине и не шевелился.

– Он убит? – спросил Олдридж.

– Он спит, – отвечал я, потом повернулся к Ганцзалину: – Как отсюда выбраться?

Ганцзалин думал всего несколько секунд.

– Делаем так – сказал он. – Меня тут знают, я пойду впереди. Вы, господин, наденьте одежду туркмена и возьмите его карабин. Вы будете как бы часовой, и мы вдвоем ведем этого англичанина на допрос. Если нас остановят, говорить буду я.

Я только кивнул в ответ – я уже раздевал туркмена и напяливал на себя его штаны. К счастью, вся одежда у этих детей степи очень широкая и удобная, так что, хотя он был явно ниже меня ростом, все пришлось мне впору.

Осторожно, стараясь выбирать наименее освещенные участки, мы двинулись к выходу из лагеря. Шли мы в условленном порядке: впереди Ганцзалин, потом полковник, и заключал процессию ваш покорный слуга в качестве конвоира. Предательски быстро светало, так что прятаться уже не имело смысла, мы только надеялись, что никто нас не окликнет.

Мое всегдашнее везение в этот раз было на нашей стороне: нам удалось незамеченными выйти из лагеря.

– Слава Богу, – вздохнул полковник.

Мы Ганцзалином переглянулись. «Как вас угораздило связаться с таким идиотом?» – ясно говорил взгляд Ганцзалина.

– Полковник, – сказал я, – сейчас начинается самый опасный отрезок пути. Чтобы нас не подстрелили, придется ползти…

Полковник неожиданно воспротивился моим указаниям. На взгляд этого великого стратега, мы прекрасно прогулялись пешком по вражескому лагерю и вполне могли идти так же и по степи. Не слушая больше его идиотских рассуждений, Ганцзалин молча дал ему тяжелую затрещину. Полковник рухнул наземь. Рядом легли мы с Ганцзалином.

– Вперед! – скомандовал я и заработал локтями.

Из-за горизонта слева от нас медленно поднималось золотое степное солнце…