Дело Зили-султана

* * *

К Зили-султану меня не пустили, сказали, что у него военный совет. Меня это несколько удивило. Что это значит? С кем он там совещается? Ведь это я его советник. Вышедший ко мне ленивый денщик – не секретарь даже – путая тюркские слова с персидскими, заявил что-то вроде, что доверия мне теперь нет, я ведь побывал в плену.

– Что же это, принц думает, что я переметнулся на сторону туркмен? – изумился я.

Денщик поднял глаза к небу, некоторое время что-то там разглядывал, потом повернулся ко мне спиной и, ничего не говоря, пошел прочь. Недоумевая, я направился к офицерскому шатру. Версия о моем предательстве Зили-султана казалось неубедительной даже мне. Я не был предателем, потому что никогда не был на его стороне. Я сразу приехал в Персию, чтобы шпионить и бороться с ним. И вот, после всех моих сокрушительных успехов я оказался если не у разбитого корыта, то, как минимум, в чрезвычайно двусмысленном положении.

Я зашел в шатер. При моем появлении все офицеры умолкли как один. Воцарилась тягостная тишина.

– Приветствую вас, господа – сказал я. – В такой жаркий день особенно приятно выпить шампанского с ледника. Как вы на это смотрите? Я угощаю.

И я кивнул буфетчику Мустафе. Но Мустафа отвел глаза.

– Мустафа, – сказал я по-тюркски, – принеси нам шампанского бутылочек пять.

– Нет шампанского, – пробурчал Мустафа, – кончилось вчера.

И молча вышел из шатра.

– Забавная вещь, – я не терял хладнокровия, – какая же может быть война без шампанского? Это же чистое варварство. Неужели придется переходить на водку?

Хмыкнул один только лейтенант Коулман, но тут же и затих испуганно.

– В таком случае распишем пульку, – предложил я. – У кого колода?

Однако перекинуться в карты желающих не было: офицеры как-то странно отворачивались и избегали моего взгляда. Ну и черт с вами, подумал я, как-нибудь обойдусь. В конце концов, миссия моя почти исполнена. Уже ясно, что англичане вооружают Зили-султана, осталось только, чтобы он обнаружил свое чудо-оружие и применил его. Это станет тем редким случаем, когда победителя будут судить, и судить сурово.

Выходя из шатра, я нос к носу столкнулся с сартипом, командовавшим личной охраной принца. Его, кажется, звали Тахир-дженаб, я не помнил точно, потому что мы с ним и двух слов не сказали. Но в этот раз пройти мимо не удалось – сартип перегородил мне дорогу. Его сопровождали четверо-караульных с примкнутыми штыками.

– Нестор-дженаб, сдайте оружие. Вы арестованы.

Я бросил быстрый взгляд по сторонам. Наверное, в жизни каждого шпиона наступает момент, когда он слышит эти слова. Если же он их не слышит, то он либо сверхъестественно хитер, либо не сделал ничего такого, за что бы его стоило арестовать. Главное, впрочем, состоит в том, чтобы вскоре за этими словами не прозвучала сакраментальная фраза: «Приговаривается к смертной казни». Все остальное можно пережить.

Итак, я арестован. Так вот, значит, о чем совещался Зили-султан в своем шатре в мое отсутствие! Разумеется, четыре солдата и сартип меня не удержат, я легко убегу, даже если им дан приказ стрелять в случае неповиновения. Вот только стоит ли поступать столь опрометчиво? Если меня и правда считают туркменским лазутчиком, то это просто смешно и подозрения эти я рассею несколькими словами, да и полковник Олдридж всегда подтвердит мою невиновность. Нет-нет, будем сохранять спокойствие. Хотя протокол есть протокол, и я бы хотел узнать кое-что перед тем, как отдать мой верный револьвер.

– По чьему приказу я арестован?

– Приказ принца.

Так, ну, хотя бы в этом я был прав. С другой стороны, кто еще здесь мог меня арестовать?

– И в чем же меня обвиняют?

Обвиняли меня в измене, больше ничего сартип не знал или не собирался говорить. Что ж, и в этом я прав. Ничего страшного, как-нибудь перетерпим. Ближайший разговор с его высочеством, я полагаю, все поставит на свои места.

Меня отвели на гауптвахту и заперли там. Я мог поклясться, что по дороге спину мне сверлил взгляд Ганцзалина. Я сделал незаметный жест, который означал: пока ничего не предпринимать. Жест, разумеется, был незаметен лишь для окружающих, Ганцзалин-то его видел прекрасно.