Дело Зили-султана

* * *

Я стал полным кавалером всех персидских орденов, которые только можно было вручить иностранцу. Шахиншах уже не шутя предлагал мне любой пост на выбор, кроме первого визиря и военного министра, но я деликатно отказался, сославшись на недостаток способностей к государственному управлению. Это предложение навеяло на меня грусть, я вспомнил, что мне говорила на этот счет когда-то Элен. Но, впрочем, долго грустить не приходилось, пора было возвращаться домой.

Но прежде чем отправиться домой, нужно было закончить еще одно дело. Я отправился на Машк-Мейдан, в казармы Персидской казачьей бригады.

Караваева я застал на службе. Отдав ему честь, официально сообщил, что с завтрашнего дня увольняюсь со службы и возвращаюсь в Россию.

– Вы думаете, это так просто, господин ротмистр? – нахмурился полковник. – Вы что же, в каком-нибудь штатском министерстве служите?

– Господин полковник, я бы и рад послужить под вашим началом еще, но меня срочно переводят в другое место…

И я протянул Караваеву бумагу от посланника. Тот пробежал ее глазами, поморщился.

– А нам что прикажете делать? Целый полк остается без командира.

– Ах, Александр Николаевич – сказал я как мог прочувствованно, – все это время вы ведь как-то без меня обходились – и ничего. На худой конец пришлют вам из России другого офицера, гораздо лучше меня.

Караваев молчал. Потом посмотрел на меня прямо в упор.

– Не думал, что скажу такое, но… мне жаль, что вы уезжаете. Из вас мог бы получиться отличный казачий ротмистр.

– Благодарю за комплимент, Александр Николаевич.

Я хотел добавить, что, если бы он бросил разведку, из него тоже мог бы получиться хороший казачий полковник, но потом подумал, что субординация не позволяет мне таких пассажей. Все-таки я пока еще числюсь в действующей армии. Может быть, как-нибудь в другой раз, когда я увижу Караваева без мундира и эполет, я смогу быть более откровенным. Но не сейчас, нет, не сейчас.

Полковник, кажется, прочел мои мысли по лицу. Несколько секунд он неподвижно глядел на меня, потом вернул мне приказ.

– Не смею вас больше задерживать – сказал он, слегка улыбаясь. – Счастливого пути!

Я отдал ему честь и пошел к выходу. Последний раз, проходя, я взглянул на мастерские, на вечно грязный фонтан, на караулки с ленивыми персидскими солдатами, прямо в подштанниках сидящими на ковре. Не знаю почему, но, еще не покинув казачью дивизию, я испытывал по ней какую-то странную ностальгию. И это при том, что на службе мне удалось бывать общим счетом не более недели… Впрочем может быть, тосковал я как раз по этой причине – то есть потому, что слишком мало видел этой странной персидско-казачьей военной жизни.

У ворот меня ждал Ганцзалин. Точнее, не ждал, а наблюдал за очередными фокусами собравшихся на площади дервишей.

Один из дервишей протянул к нему руку за подаянием.

– У меня на родине в базарный день и не такие чудеса показывают, – презрительно заявил Ганцзалин, но все-таки дал дервишу пару кранов. Тот поднял руки вверх, благодаря отнюдь не дарителя, а прямо Всевышнего.

– Опять эти дервиши, опять эти суфии, никуда от них не деться – сказал я. – Кстати, о суфиях. Не заглянуть ли нам к одной общей знакомой?

Ганцзалин не возражал. Мы подъехали к дому Ясмин и постучали ручкой в дверь. Вышел знакомый уже мне привратник. Кажется, он тоже меня узнал.

– Добрый день – сказал я по-английски. – Могу я видеть госпожу Ясмин?

– Госпожа в отъезде, – отвечал привратник.

Я почему-то огорчился.

– Вот как… А скоро ли она вернется?

Привратник только головой покачал: никто не знает, госпожа уехала далеко и, вероятнее всего, надолго.

В задумчивости мы отправились домой.

– Ничего, – сказал Ганцзалин. – Не огорчайтесь. Бодливой корове бог рог не дает.

Я нахмурился.

– Какое отношение твоя глупая поговорка имеет к нашему случаю?

– Я имел в виду: не все коту масленица, будет и постный день, – безмятежно отвечал Ганцзалин.

Я выбранил его и велел не рассуждать о том, чего он не понимает. У меня и без того было прескверное настроение…

С шахом я попрощался самым нежным образом. На прощанье он подарил мне крупный бриллиант из своей сокровищницы. У него было собственное имя, он назывался «Лунный глаз». Глаз этот так сиял, что у более жадного, чем я, человека мог бы вызвать апоплексический удар. Но я, признаюсь, равнодушен к ювелирной красоте, поэтому сунул бриллиант в карман и тут же о нем забыл.

Гораздо более интересным показался мне другой сувенир: новейшая малокалиберная магазинная винтовка. Но этот сувенир я подарил себе сам, забрав его из арсенала разоруженной армии Зили-султана. Я знал, что наши оружейники как раз бьются над такой винтовкой, и посчитал, что русской армии подобный подарок придется очень кстати.