Янтарный след

* * *

Назавтра все поднялись еще до рассвета – всем до одного не терпелось покинуть Дневной остров и пуститься в дальнейший путь. И впрямь они загостились – провели здесь десять дней вместо одного! Оставляя Дневной остров, Снефрид испытывала чувство, близкое к сожалению – эти дни были так насыщены событиями, новыми впечатлениями, знаниями, чувствами, немыслимым в ее прежней жизни опытом, что растянулись в памяти лет на десять. Здесь она ощутила в себе присутствие богини и узнала о ней то, чего не рассказывают на йольских пирах. Она сроднилась с этим местом и едва верила, что каких-то десять дней назад с трепетом сходила на этот белый берег, усыпанный известняковой крошкой, будто в мир иной.

В немалой степени те ее чувства оправдались. Асвард Соболь и его спутники же не испытывали ничего особенного, кроме радости, что наконец могут продолжить путь. Снефрид подумала: если бы она и в самом деле была бы женой Асварда или Хлёдвира и совершала такие поездки – она слышала о нескольких женщинах, которые сопровождали мужей, – то привыкла бы к этим островам, переходам, стоянкам и не видела бы в них ничего особенного.

Но нет. Ее путешествие – не простая торговая поездка. Встав на путь Фрейи, Снефрид продвигалась по янтарным искрам слез богини, и ее открытия в этом пути будут не те, что у ее спутников.

Не прошло и дня, как Снефрид в этом убедилась. В этот раз морской переход оказался коротким – еще до вечера впереди, где-то на полпути между синим морем и таким же синим небом, появилась более темная полоска – густо-синяя с зеленоватым отливом.

– А вот и остров Одина! – заприметив его со своего возвышения, Асвард показал Снефрид вперед. – Вон как быстро дошли! Здесь переночуем, но стоять больше не будем, завтра же дальше!

– Остров Одина? – Снефрид вздрогнула и обернулась к Асварду. – Почему… он так называется?

– Да говорят, что там могила Одина. Он там похоронен.

– Что? – Еще более изумленная, Снефрид целиком повернулась к Асварду. – Один похоронен на этом острове?

– Так рассказывают. Я с молодости слышал. Что когда он погиб в битве Затмения Богов, его там похоронили.

– Кто похоронил?

– Ну, кто из богов выживет? Бальдр и его брат Хёд вернутся из Хель… Видар, Вали… Моди, Магни – сыновья Тора.

– Кто выживет, тот и будет хоронить своих погибших, – поддержал Вегейр Щепка. – Это известное дело.

– Там даже показывают одно место – болото, а на нем валун серого гранита. Больше на всем острове гранита нет, значит, это та самая могила и есть. Мы, если не очень поздно приходим, носим туда жертвы. Отнесем, если не стемнеет еще. Сможешь сходить посмотреть. Правда, для такой могилы вид не очень – просто болотце, а на нем камень, даже не очень-то и большой. Ни кургана, ни каменного корабля, ни даже надписи какой на том камне – ничего такого, заметного.

– Асвард, что ты говоришь? – Лейви понял изумление Снефрид. – Затмения Богов еще не было. Один еще не погиб, рано его хоронить!

– Да? – Асвард удивился этой мысли. – Я как-то не подумал…

– Затмение Богов описано в пророчестве! – напомнила Снефрид. – Это было видение вёльвы мертвых. Его еще не случилось, и Один жив!

«Один не может умереть!» – вспомнился ей голос Фрейи. Он ведь уже умер однажды…

– А может, там похоронен какой-то другой Один! – заметил Торберг Филин.

Однако, увидев остров поближе, Снефрид поняла, почему молва связывает его с Одином – присутствие божественного духа в нем ощущалось совершенно ясно. Как и Дневной остров, он был сложен в основном известняками, но попадался и песчаник, и плоские берега пестрели разнообразием красок: белой, светло-песчаной, рыжей и желтой, бурой, зеленой, черной, – и все это, плавно спускаясь к воде, переходило в серый, а потом голубой цвет морских волн. Было видно, как руки древних великанов лепили его, будто пекли блины, выливая на свою исполинскую каменную сковороду тесто то из одной муки, то из другой. На плоских берегах белая известковая щебенка полосами чередовалась с рыжей, и эти цвета еще ярче оттенялись полосками мелкой светло-зеленой травки. Где-то усыпанная серым камнем низина переходила прямо в синюю морскую гладь, а где-то более крутой черновато-бурый берег спускался к воде заметно выраженными уступами, как ступенями. Давненько боги-создатели не ходили по этим ступеням – они порядочно обросли зелеными водорослями. В прибрежных заводях, усеянных камнями, вода была то синей, то зеленой, а то густо-лиловой, как вересковый цвет. А на возвышенной части берега стояло одинокое дерево, кривое от морских ветров, будто усталый, но стойкий дозорный с копьем на границе божественных владений. Заметив его, Снефрид вспомнила Хеймдалля с его копьем в девятипалой правой руке, когда он встретил разгневанную Фрейю у ворот Асгарда.

Обогнув остров, три корабля пристали к восточному берегу. Много времени это не заняло – остров Одина был очень мал, и чтобы весь его обойти кругом, потребовалось бы сделать всего три роздыха, как сказал Снефрид Асвард. На острове заросли перемежались солончаковыми пустошами и болотцами, но все же можно было набрать дров для костра. Для Снефрид поставили шатер, корабли накрыли парусами, превратив их в своеобразный дом – душновато, но спасает от ветра и дождя.

Как сказал Асвард, на острове никто сейчас не жил, и Снефрид встретила эту весть с облегчением: хотя бы на одну ночь это обещало ей покой. Однако мысли о «могиле Одина» не шли из головы. Когда сварили кашу и все сели есть, об этом снова зашел разговор.

– Я думаю, здесь похоронен не тот Один, который в Асгарде, – сказал Хлёдвир, – а тот, который правил в Уппсале и дал начало роду Инглингов.

– Да разве это какой-то другой Один? – удивились хирдманы.

– Их разве было несколько?

– Но не мог же один и тот же бог править одновременно в Уппсале и в Асгарде!

– Почему не мог? Он же бог!

– Может, здесь когда-то было его святилище?

– Но почему здесь? Тут и людей-то нет, а на других островах в этой части моря живут эйсты, а не свеи.

– Но такой красивый островок, удивительный, уединенный очень подходит для жительства бога! – воскликнула Снефрид.

Она хорошо помнила, как уже виделась со Стариком и его семейством на похожем островке. Что если пройтись по нему – и снова наткнешься на каменную хижину, которая изнутри куда просторнее, чем выглядит снаружи, а возле очага сидят Старик со Старухой, поджидая своих сыновей-оборотней?

– Я слышал другое, – вступил в беседу Кетиль. – Что Один не похоронен на этом острове, а жил здесь во время своего изгнания из Асгарда.

Тут уже все удивились.

– Изгнания?

– Разве он когда-то оттуда изгонялся?

– Да кто же может изгнать самого Одина?

– Говорят, было дело. Я в точности не знаю, но слышал намеки. Что его изгнали оттуда на десять лет в наказание за то, что он колдовал, переодеваясь в женское платье… – Кетиль хитро покосился на Хлёдвира.

– Это все сказки! – надменно ответил Хлёдвир. – Очень надо Одину заниматься таким вздором!

Но Снефрид эта мысль показалась вполне правдоподобной – для жительства бога, изгнанного из Асгарда, этот необитаемый островок с его удивительными слоистыми берегами очень даже подходил.

Перед сном Снефрид осмелилась, уже в сумерках, дойти до дерева-дозорного; под ногами ее скрипела усеянная темно-серым камнем береговая полоса, и ей казалось, будто она идет по Дрожащему Пути, что ведет к воротам Асгарда. По пути внимательно смотрела под ноги, благо было еще достаточно светло, и нашла три темных, красноватых кусочка янтаря. Зажала их в руке с успокоительным чувством – она идет верной дорогой, не отклоняясь от пути Фрейи.

У нее теперь часто бывало такое чувство, будто ноги ее ступают по земле, а голова находится высоко в небе, выше облаков. Вокруг нее гремит гроза, сверкают молнии, и сам Тор, стоя в колеснице, запряженной белыми козлами, мчится вдогонку за турсами, чтобы метнуть в них свой не знающий промаха молот. За последнее время она узнала так много, что это знание не помещалось в голове. Миновало чуть больше половины месяца с тех пор, как она покинула истертые тысячами ног причалы вика Бьёрко – но за эти дни она прожила сотни, тысячи лет. Прожила их вместе с Фрейей и узнала о мире, может быть, больше, чем следует знать простому смертному.

Раньше, пока Снефрид было известно лишь то же, что и всем, она представляла себе Одина седобородым стариком, в синем плаще, под которым больше ничего и не видно, в серой шляпе, надвинутой на глаза, чтобы спрятать отсутствие правого глаза, с двумя воронами на плечах и двумя волками у ног. Теперь-то она знала, что он не такой. Что Один может быть каким угодно, может быть мужчиной зрелых лет или совсем молодым. С волосами светлыми или темными, с глазами любого цвета – причем будет казаться, что у него два здоровых зорких глаза. Облик его таков, что женщине было бы приятно его увидеть – такая мысль у нее мелькнула, и она сама испугалась. Здесь, на этом островке, Один казался слишком близким, чтобы стоило тревожить его даже мыслью. Так и виделось, как Бог Пути стоит на возвышенности, на том месте, где сейчас несет дозор кривое дерево, и долгим взглядом смотрит в морскую даль, а ветер рвет с его плеч серый плащ, и во́роны вьются над его головой, борясь с ветрами. Он никого не ждет, ни о чем не тоскует, ни о чем не сожалеет, а лишь вглядывается во вселенную и в глубины собственной души, оставаясь на месте и все же продолжая свой бесконечный путь… А на груди у него огромный шрам от копья – сам вид этого шрама ясно скажет о его божественной природе, ибо никакому человеку такого удара не пережить. Любой человек, получив такой удар в грудь, будет мертв, и шрам этот служит и знаком, и вместилищем сути Одина как бога, живущего на грани смерти.

Раньше каждое из сказаний о богах существовало для Снефрид само по себе, и казалось, их можно рассказывать в любом порядке. Теперь же они выстроились перед ней в ясной, довольно прочной последовательности. Один не с самого начала был верховным владыкой Асгарда – до него это место принадлежало Тюру, Хёниру, Ньёрду. Каким образом Один водворился на нем, Снефрид пока не знала. Но больше ее занимали мысли о том, как Один отнял у Фрейи часть власти над кольцом жизни и смерти. При ней каждый смертный проходил свой жизненный круг, ненадолго поселялся в ее палатах, называемых Многоместный Чертог, чтобы вскоре вновь возродиться в телах своих потомков. Новый Отец Павших положил этому конец – не для всех, но для многих. Один принес в мир мертвых разделение на достойных Валгаллы и на тех, чья участь – мрачная обитель Хель. Те и другие лишены возрождения, единственная прожитая жизнь станет основой их посмертия до самого затмения Богов. Из несчастных обитателей Хель набирает свое войско Одинов побратим, его тень – Локи. Но что подтолкнуло Одина к этому разделению, к посягательству на власть Фрейи? Он ведь не мог не понимать, что это приведет к вражде не только между ними двумя, но между родами асов и ванов. Его вынудила к этому решению беседа с его умершей матерью-великаншей, которая открыла ему правду о грядущем Затмении Богов. Приобретенное Одином знание перевернуло устройство мира, наполнило обитателями Валгаллу и Хель, вырвало тысячи и тысячи людей из кольца перерождений, из-под власти Фрейи… И она так до конца и не смирилась с этим, не поверила, что Один решился на это не из жажды власти, а из осознанной необходимости работать для возрождения мира…