Приключения Оливера Твиста [англ. и рус. параллельные тексты]

OLIVER TWIST OR THE PARISH BOY'S PROGRESS BY CHARLES DICKENS
Чарльз Диккенс. Приключения Оливера Твиста

CHAPTER I TREATS OF THE PLACE WHERE OLIVER TWIST WAS BORN AND OF THE CIRCUMSTANCES ATTENDING HIS BIRTH
ГЛАВА I повествует о месте, где родился Оливер Твист, и обстоятельствах, сопутствовавших его рождению

Among other public buildings in a certain town, which for many reasons it will be prudent to refrain from mentioning, and to which I will assign no fictitious name, there is one anciently common to most towns, great or small: to wit, a workhouse; and in this workhouse was born; on a day and date which I need not trouble myself to repeat, inasmuch as it can be of no possible consequence to the reader, in this stage of the business at all events; the item of mortality whose name is prefixed to the head of this chapter.

Среди общественных зданий в некоем городе, который по многим причинам благоразумнее будет не называть и которому я не дам никакого вымышленного наименования, находится здание, издавна встречающееся почти во всех городах, больших и малых, именно - работный дом *. И в этом работном доме родился, - я могу себя не утруждать указанием дня и числа, так как это не имеет никакого значения для читателя, во всяком случае на данной стадии повествования, - родился смертный, чье имя предшествует началу этой главы.

For a long time after it was ushered into this world of sorrow and trouble, by the parish surgeon, it remained a matter of considerable doubt whether the child would survive to bear any name at all; in which case it is somewhat more than probable that these memoirs would never have appeared; or, if they had, that being comprised within a couple of pages, they would have possessed the inestimable merit of being the most concise and faithful specimen of biography, extant in the literature of any age or country.

Когда приходский врач * ввел его в сей мир печали и скорбей, долгое время казалось весьма сомнительным, выживет ли ребенок, чтобы получить какое бы то ни было имя; по всей вероятности, эти мемуары никогда не вышли бы в свет, а если бы вышли, то заняли бы не более двух-трех страниц и благодаря этому бесценному качеству являли бы собою самый краткий и правдивый образец биографии из всех сохранившихся в литературе любого века или любой страны.

Although I am not disposed to maintain that the being born in a workhouse, is in itself the most fortunate and enviable circumstance that can possibly befall a human being, I do mean to say that in this particular instance, it was the best thing for Oliver Twist that could by possibility have occurred.

Хотя я не склонен утверждать, что рождение в работном доме само по себе самая счастливая и завидная участь, какая может выпасть на долю человека, тем не менее я полагаю, что при данных условиях это было наилучшим для Оливера Твиста.

The fact is, that there was considerable difficulty in inducing Oliver to take upon himself the office of respiration,-a troublesome practice, but one which custom has rendered necessary to our easy existence; and for some time he lay gasping on a little flock mattress, rather unequally poised between this world and the next: the balance being decidedly in favour of the latter.

Потому что весьма трудно было добиться, чтобы Оливер Твист взял на себя заботу о своем дыхании, а это занятие хлопотливое, хотя обычай сделал его необходимым для нашего безболезненного существования. В течение некоторого времени он лежал, задыхающийся, на шерстяном матрасике, находясь в неустойчивом равновесии между этим миром и грядущим и решительно склоняясь в пользу последнего.

Now, if, during this brief period, Oliver had been surrounded by careful grandmothers, anxious aunts, experienced nurses, and doctors of profound wisdom, he would most inevitably and indubitably have been killed in no time.

Если бы на протяжении этого короткого промежутка времени Оливер был окружен заботливыми бабушками, встревоженными тетками, опытными сиделками и премудрыми докторами, он неизбежно и, несомненно был бы загублен.

There being nobody by, however, but a pauper old woman, who was rendered rather misty by an unwonted allowance of beer; and a parish surgeon who did such matters by contract; Oliver and Nature fought out the point between them.

Но так как никого поблизости не было, кроме нищей старухи, у которой голова затуманилась от непривычной порции пива, и приходского врача, исполнявшего свои обязанности по договору, Оливер и Природа вдвоем выиграли битву.

The result was, that, after a few struggles, Oliver breathed, sneezed, and proceeded to advertise to the inmates of the workhouse the fact of a new burden having been imposed upon the parish, by setting up as loud a cry as could reasonably have been expected from a male infant who had not been possessed of that very useful appendage, a voice, for a much longer space of time than three minutes and a quarter.

В результате Оливер после недолгой борьбы вздохнул, чихнул и возвестил обитателям работного дома о новом бремени, ложившемся на приход, испустив такой громкий вопль, какой только можно было ожидать от младенца мужского пола, который три с четвертью минуты назад получил сей весьма полезный дар - голос.

As Oliver gave this first proof of the free and proper action of his lungs, the patchwork coverlet which was carelessly flung over the iron bedstead, rustled; the pale face of a young woman was raised feebly from the pillow; and a faint voice imperfectly articulated the words,

Как только Оливер обнаружил это первое доказательство надлежащей и свободной деятельности своих легких, лоскутное одеяло, небрежно брошенное на железную кровать, зашевелилось, бледное лицо молодой женщины приподнялось с подушки и слабый голос невнятно произнес:

' Let me see the child, and die.'

- Дайте мне посмотреть на ребенка - и умереть.

The surgeon had been sitting with his face turned towards the fire: giving the palms of his hands a warm and a rub alternately.

Врач сидел у камина, согревая и потирая ладони.

As the young woman spoke, he rose, and advancing to the bed's head, said, with more kindness than might have been expected of him:

Когда заговорила молодая женщина, он встал и, подойдя к изголовью, сказал ласковее, чем можно было от него ждать:

' Oh, you must not talk about dying yet.'

- Ну, вам еще рано говорить о смерти!

'Lor bless her dear heart, no!' interposed the nurse, hastily depositing in her pocket a green glass bottle, the contents of which she had been tasting in a corner with evident satisfaction.

- Конечно, боже избавь! - вмешалась сиделка, торопливо засовывая в карман зеленую бутылку, содержимое которой она с явным удовольствием смаковала в углу комнаты.

'Lor bless her dear heart, when she has lived as long as I have, sir, and had thirteen children of her own, and all on 'em dead except two, and them in the wurkus with me, she'll know better than to take on in that way, bless her dear heart!

- Боже избавь! Вот когда она проживет столько, сколько прожила я, сэр, да произведет на свет тринадцать ребят, и из них останутся в живых двое, да и те будут с нею в работном доме, вот тогда она образумится и не будет принимать все близко к сердцу!..

Think what it is to be a mother, there's a dear young lamb do.'

Подумайте, милая, о том, что значит быть матерью! Какой у вас милый ребеночек!

Apparently this consolatory perspective of a mother's prospects failed in producing its due effect.

По-видимому, эта утешительная перспектива материнства не произвела надлежащего впечатления.

The patient shook her head, and stretched out her hand towards the child.

Больная покачала головой и протянула руку к ребенку.

The surgeon deposited it in her arms.

Доктор передал его в ее объятия.

She imprinted her cold white lips passionately on its forehead; passed her hands over her face; gazed wildly round; shuddered; fell back-and died.

Она страстно прижалась холодными, бледными губами к его лбу, провела рукой по лицу, дико осмотрелась вокруг, вздрогнула, откинулась назад... и умерла.

They chafed her breast, hands, and temples; but the blood had stopped forever.

Ей растирали грудь, руки и виски, но сердце остановилось навеки.

They talked of hope and comfort.

Что-то говорили о надежде и успокоении.

They had been strangers too long.

Но этого она давно уже не ведала.

'It's all over, Mrs. Thingummy!' said the surgeon at last.

- Все кончено, миссис Тингами! - сказал, наконец, врач.

'Ah, poor dear, so it is!' said the nurse, picking up the cork of the green bottle, which had fallen out on the pillow, as she stooped to take up the child.

- Да, все кончено. Ах, бедняжка! - подтвердила сиделка, подхватывая пробку от зеленой бутылки, упавшую на подушку, когда она наклонилась, чтобы взять ребенка.

' Poor dear!'

- Бедняжка!

'You needn't mind sending up to me, if the child cries, nurse,' said the surgeon, putting on his gloves with great deliberation.

- Вам незачем посылать за мной, если ребенок будет кричать, - сказал врач, медленно натягивая перчатки.

'It's very likely it will be troublesome.

- Очень возможно, что он окажется беспокойным.

Give it a little gruel if it is.'

В таком случае дайте ему жидкой кашки.

He put on his hat, and, pausing by the bed-side on his way to the door, added, 'She was a good-looking girl, too; where did she come from?'

- Он надел шляпу, направился к двери и, приостановившись у кровати, добавил: -Миловидная женщина... Откуда она пришла?

'She was brought here last night,' replied the old woman, 'by the overseer's order.

- Ее принесли сюда вчера вечером, - ответила старуха, - по распоряжению надзирателя.

She was found lying in the street.

Ее нашли лежащей на улице.

She had walked some distance, for her shoes were worn to pieces; but where she came from, or where she was going to, nobody knows.'

Она пришла издалека, башмаки у нее совсем истоптаны, но откуда и куда она шла - никто не знает.

The surgeon leaned over the body, and raised the left hand.

Врач наклонился к покойнице и поднял ее левую руку.

'The old story,' he said, shaking his head: 'no wedding-ring, I see.

- Старая история, - сказал он, покачивая головой.- Нет обручального кольца...

Ah! Good-night!'

Ну, спокойной ночи!

The medical gentleman walked away to dinner; and the nurse, having once more applied herself to the green bottle, sat down on a low chair before the fire, and proceeded to dress the infant.

Достойный медик отправился обедать, а сиделка, еще раз приложившись к зеленой бутылке, уселась на низкий стул у камина и принялась облачать младенца.

What an excellent example of the power of dress, young Oliver Twist was!

Каким превосходным доказательством могущества одеяния явился юный Оливер Твист!

Wrapped in the blanket which had hitherto formed his only covering, he might have been the child of a nobleman or a beggar; it would have been hard for the haughtiest stranger to have assigned him his proper station in society.

Закутанный в одеяло, которое было доселе единственным его покровом, он мог быть сыном дворянина и сыном нищего; самый родовитый человек едва ли смог бы определить подобающее ему место в обществе.

But now that he was enveloped in the old calico robes which had grown yellow in the same service, he was badged and ticketed, and fell into his place at once-a parish child-the orphan of a workhouse-the humble, half-starved drudge-to be cuffed and buffeted through the world-despised by all, and pitied by none.

Но теперь, когда его облачили в старую коленкоровую рубашонку, пожелтевшую от времени, он был отмечен и снабжен ярлыком и сразу занял свое место - приходского ребенка, сироты из работного дома, смиренного колодного бедняка, проходящего свой жизненный путь под градом ударов и пощечин, презираемого всеми и нигде не встречающего жалости.

Oliver cried lustily.

Оливер громко кричал.

If he could have known that he was an orphan, left to the tender mercies of church-wardens and overseers, perhaps he would have cried the louder.

Если бы мог он знать, что он сирота, оставленный на милосердное попечение церковных старост и надзирателей, быть может, он кричал бы еще громче.

CHAPTER II TREATS OF OLIVER TWIST'S GROWTH, EDUCATION, AND BOARD
ГЛАВА II повествует о том, как рос, воспитывался и как был вскормлен Оливер Твист.

For the next eight or ten months, Oliver was the victim of a systematic course of treachery and deception.

В течение следующих восьми или десяти месяцев Оливер был жертвой системы вероломства и обманов.

He was brought up by hand.

Его кормили из рожка.

The hungry and destitute situation of the infant orphan was duly reported by the workhouse authorities to the parish authorities.

О голодном малютке-сироте, лишенном самого необходимого, власти работного дома доложили надлежащим образом приходским властям.

The parish authorities inquired with dignity of the workhouse authorities, whether there was no female then domiciled in 'the house' who was in a situation to impart to Oliver Twist, the consolation and nourishment of which he stood in need.

Приходские власти с достоинством запросили властей работного дома о том, нет ли какой-нибудь особы женского пола, проживающей в доме, которая могла бы доставить Оливеру Твисту утешение и питание, столь для него необходимые.

The workhouse authorities replied with humility, that there was not.

На это власти работного дома ответили, что такой особы нет.

Upon this, the parish authorities magnanimously and humanely resolved, that Oliver should be 'farmed,' or, in other words, that he should be dispatched to a branch-workhouse some three miles off, where twenty or thirty other juvenile offenders against the poor-laws, rolled about the floor all day, without the inconvenience of too much food or too much clothing, under the parental superintendence of an elderly female, who received the culprits at and for the consideration of sevenpence-halfpenny per small head per week.