Под маской, или Сила женщины

— Какая мелодраматическая особа! Я, пожалуй, завтра все-таки уеду.

Люсия рассмеялась, ей было приятно, что он вышел, чтобы принести ей чашку чаю со стола, за которым разворачивалась очередная сцена. Миссис Ковентри снова опустилась в кресло, обессилев от суеты, последовавшей за обмороком. Белла хлопотала вокруг, а Эдвард, которому хотелось как можно скорее накормить бледную гувернантку, неуклюже заваривал чай, бросив сперва на кузину умоляющий взгляд, который она проигнорировала. Когда он уронил чехол для чайника и вскрикнул от неожиданности, мисс Мюир тихонько шагнула поближе и произнесла, улыбнувшись и застенчиво посмотрев на молодого человека:

— Позвольте мне приступить к обязанностям и налить всем чаю. Я умею создавать уют. Передайте ситечко, пожалуйста. Я сама все приготовлю, только скажите, какой чай предпочитает ваша матушка.

Эдвард пододвинул к столу стул и начал подшучивать над собственной неумелостью, а мисс Мюир взялась за дело — каждое ее движение было выверенным и грациозным, было просто приятно за ней наблюдать. Ковентри, уже получив из ее рук дымящуюся чашку, немного постоял рядом, чтобы понаблюдать за девушкой, пока он задавал пару вопросов своему брату. Мисс Мюир его не замечала, будто он был статуей, а когда он обратился к ней, встала, не дослушав, и понесла сахарницу миссис Ковентри, которую явно очаровали скромность и домовитость новой гувернантки.

— Право же, милочка, вы настоящее сокровище. Такого чая я не пила с тех пор, как умерла бедная моя горничная Эллис. Белле так не заварить, а мисс Люсия вечно забывает про сливки. Похоже, вы что ни делаете, все делаете толково, такое утешение!

— Позвольте мне всегда делать это для вас. Мне в удовольствие, мадам. — И мисс Мюир вернулась на место, причем на щеках проступил легкий румянец, который был ей весьма к лицу.

— Брат спросил, был ли молодой Сидни дома, когда вы оттуда уезжали, — сказал Эдвард, ибо Джеральд не потрудился повторить свой вопрос.

Мисс Мюир устремила взгляд на Ковентри и ответила — губы слегка дрожали:

— Нет, он уже несколько недель как уехал.

Молодой человек вернулся к кузине и, плюхнувшись рядом с ней на кушетку, объявил:

— Нет, я завтра не уеду, пробуду здесь три этих дня.

— Почему? — спросила Люсия.

Понизив голос, он проговорил, многозначительно кивнув в сторону гувернантки:

— Есть у меня подозрения, что тайна Сидни связана именно с ней. Он в последнее время был сам не свой, а потом куда-то отбыл, не сказав ни слова. Люблю я, когда романтические истории из книг разыгрываются в реальной жизни, главное, чтобы они были не слишком затянуты и сложны.

— Ты находишь ее миловидной?

— Вовсе нет, удивительно нескладной и маленькой.

— С чего же ты взял, что Сидни в нее влюбился?

— Да он вообще странный, любит все чувствительное и прочее в таком духе.

— Ты о чем, Джеральд?

— А вот заставь мисс Мюир взглянуть на тебя так же, как и на меня, и все поймешь. Хочешь еще чашку, Юнона?

— Да, пожалуйста. — Люсии нравилось, когда он ей прислуживал, ибо больше ни для одной женщины, кроме матери, он до такого не снисходил.

Но прежде чем Джеральд с его медлительностью успел встать с кушетки, мисс Мюир скользнула к ним с еще одной чашкой на подносе, а когда Люсия взяла чашку, холодно кивнув, девушка тихо произнесла:

— Думаю, будет честно сообщить вам, что у меня исключительно острый слух и я волей-неволей слышу все, о чем говорят в комнате. То, что вы говорите обо мне, не имеет никакого значения, но, возможно, вам вздумается обсудить нечто, вовсе не предназначающееся для моих ушей. Поэтому считаю своим долгом вас предупредить. — И она отошла так же беззвучно, как и подошла.

— И как тебе это понравится? — прошептал Ковентри кузине, а та сидела, глядя девушке вслед с явным смятением.

— Какое неудобное приобретение! Я очень сожалею, что настояла на ее приезде, ибо твоей матери она, судя по всему, пришлась по душе, и избавиться от нее будет непросто, — произнесла Люсия голосом одновременно и сердитым, и веселым.

— Тише, она слышит каждое твое слово. Вижу это по выражению ее лица, потому что Нед говорит про лошадей, а у нее вид такой же надменный, как и у тебя, а это что-то да значит. Клянусь богом, чем дальше, тем интереснее.

— Ш-ш, она заговорила, хочу послушать. — И Люсия коснулась ладонью губ кузена. Он поцеловал ей руку, а потом стал лениво покручивать кольца на тонких пальчиках.

— Я провела во Франции несколько лет, мадам, но подруга моя умерла. Я вернулась и жила у леди Сидни, пока… — Мюир помолчала, а потом добавила с расстановкой: — Пока не заболела. Речь шла о заразной лихорадке, и я по собственной воле отправилась в лечебницу, чтобы не подвергать леди Сидни опасности.

— Очень разумно, но вы уверены, что более не заразны? — встревоженно спросила миссис Ковентри.

— Совершенно уверена. Я уже давно поправилась, но предпочитала оставаться там, чем возвращаться к леди Сидни.

— Надеюсь, между вами не было размолвки? Или иных неприятностей?

— Размолвки не было, но… Впрочем, чего молчать? Вы имеете право знать правду, и я не стану делать глупой тайны из очень простой вещи. Поскольку здесь лишь члены вашей семьи, я скажу. Я не вернулась туда из-за молодого джентльмена. И, пожалуйста, не спрашивайте ни о чем больше.

— А, понятно. Вы поступили разумно и предусмотрительно, мисс Мюир. Я не стану больше касаться этой темы. Благодарю за откровенность. Белла, попрошу тебя не упоминать об этом при подругах: девушки, увы, все сплетницы, а если пойдут такие разговоры, леди Сидни очень расстроится.

— Очень добрососедский поступок со стороны леди С.: отправила эту опасную особу сюда, где она может ставить силки сразу на двух молодых джентльменов. Занятно только, почему это она, заловив Сидни, отпустила его, — пробормотал Ковентри кузине.

— Потому что этот титулованный идиот вызывает у нее крайнее презрение. — Эти слова мисс Мюир обронила прямо ему в ухо, когда нагнулась, чтобы взять свою шаль из угла дивана.

— Как, черт возьми, шаль туда попала? — вскричал Ковентри, вид у него был такой, будто он испытал очередное душевное движение. — Дерзости этой особе, однако, не занимать, и мне, честное слово, очень жаль Сидни, если он попытался ее поразить. Наверняка получил великолепную отповедь.

— Пойдем сыграем в бильярд. Ты обещал, и я не дам тебе нарушить слово, — прервала его Люсия и решительно встала, ибо столь очевидный интерес Джеральда к другой женщине совершенно не устраивал мисс Бофор.

— Как всегда — готов служить тебе верой и правдой. Матушка — очаровательная женщина, но на мой вкус наши вечерние посиделки несколько скучноваты, когда проходят в чисто семейном составе. Спокойной ночи, маман. — Он пожал матери руку (а он был ее радостью и гордостью), небрежно кивнул остальным и зашагал вслед за кузиной.

— Вот они и ушли, теперь можно уютненько обо всем поговорить, потому что Нед не помеха, ну прямо как его собаки, — сказала Белла, устраиваясь на скамеечке у материнских ног.

— Я всего лишь хотела вам сообщить, мисс Мюир, что у моей дочери никогда не было гувернантки и для шестнадцатилетней девушки она прискорбно отстает в развитии. Попрошу вас проводить с ней утренние часы и следить, чтобы она просвещалась как можно быстрее. После полудня вы будете гулять с ней или выезжать в экипаже, а вечера можете проводить здесь с нами или иначе, по своему усмотрению. В деревне мы живем очень тихо, ибо большое общество мне не по силам, и, когда сыновьям вздумается поразвлечься, они едут в другие места. Мисс Бофор надзирает за прислугой и вообще по мере сил выполняет мои обязанности. Здоровье у меня слабое, я весь день провожу у себя в комнате, выхожу только в полдень, когда ее проветривают. Месяц мы будем проверять, сможем ли с вами ужиться. Надеюсь, что все пройдет достаточно гладко.

— Я буду очень стараться, мадам.

Никто бы ни за что не поверил, что этот кроткий и бесстрастный голос — тот же, который несколько минут назад заставил Ковентри вздрогнуть, что на этом бледном покорном лице способно вспыхнуть яркое пламя, которое увидел молодой хозяин, когда мисс Мюир повернулась к нему, расслышав его слова.

Эдвард подумал про себя: «Бедняжечка! Как ей тяжко жилось! Пусть, пока она здесь, узнает хоть какую-то доброту». Свою филантропию он начал с того, что спросил, не устала ли она. Мисс Мюир подтвердила это, и Белла повела ее в светлую уютную комнатку, где и оставила, мило пожелав спокойной ночи и поцеловав в щеку.

После ухода Беллы мисс Мюир повела себя более чем странно. Первым делом она стиснула руки и пробормотала едва ли не с исступлением:

— На этот раз я не потерплю неудачу, если только смекалка и сила воли даны женщинам не просто так!

Она стояла неподвижно, с выражением почти свирепого презрения на лице, потом потрясла кулачком, будто угрожая какому-то незримому врагу. После этого она рассмеялась, передернула плечами, как это умеют делать француженки, и тихо произнесла, ни к кому не обращаясь:

— Да, последняя сцена непременно будет лучше первой. Mon dieu[1], как я устала и проголодалась!

Встав на колени перед сундучком, где лежали все ее вещи, она открыла его, вытащила фляжку и смешала в стакане неведомый напиток, который и выпила с нескрываемым удовольствием, пока сидела, размышляя, на ковре и обшаривала быстрым взглядом углы комнаты.

— Недурно! Самое подходящее поле для работы. А чем сложнее задача, тем больше она мне по душе. Мерси, старый друг. Ты вложила мне отвагу в сердце, когда это никому уже было не по силам. Ладно, занавес опущен, можно несколько часов побыть самой собой, если с актрисами вообще такое бывает.

Все еще сидя на полу, она сняла приколотые к голове длинные густые пряди, стерла с лица румяна, вытащила несколько жемчужно-белых зубов, выскользнула из платья и действительно предстала самой собой — угрюмой и изнуренной, потасканной женщиной лет тридцати. Преображение выглядело едва ли не чудом, однако настоящей маской было выражение ее лица, а не искусный наряд и фальшивые украшения. Но сейчас она была наедине с собой, и подвижные черты застыли в естественном выражении — усталом, суровом, озлобленном. Когда-то она была миловидна, счастлива, неиспорченна, ласкова, но и следа всего этого не осталось в хмурой женщине, которая мрачно припоминала некую обиду, утрату или разочарование, легшее тенью на всю ее жизнь. Так она провела целый час, иногда перебирая жидкие пряди, свисавшие ей на лицо, иногда поднося стакан к губам, как будто огненный напиток согревал ее остывшую кровь, в один момент она приоткрыла грудь и с отвращением взглянула на едва зарубцевавшуюся рану. Наконец встала и побрела в постель, будто окончательно устав от бессилия и душевных терзаний.