Красная лилия

— Можно подумать и так. Нет, я имею в виду один из последних пароходов. «Мутала Экспресс» — его официальное название. Проблема лишь в том, что он слишком велик, чтобы пройти через шлюзы и выйти в океан. Здесь тесновато и для подводных лодок. Вот почему нас благословили, предоставив здесь, на озере, большой полигон, где испытывается всевозможное оружие.

Солнце светило, шмели и пчелы гудели над бледно-розовыми, вьющимися вдоль оштукатуренного белого фасада розами. Запоздалая кукушка куковала в парке, все проблемы и заботы ушли куда-то далеко-далеко. Как-то приятно и с юмором Габриель рассказывал различные истории этих мест, о «ее милости» — так она требовала называть себя — Августе Кассел из Шернсундского дворца по другую сторону водного простора. Железной рукой правила она своим государством и вывела лучшую породу шведского племенного скота, ставшего моделью племенного стандарта краснопятнистых коров. Если верить злым сплетням, то губернатор Эребру заявил, что она — единственный человек в области, кого он боится.

Лишь постепенно мне удалось перевести разговор на Густава Нильманна. Но Габриель тут же стал замкнутым.

— Я никогда не любил Густава, — отрезал он и посмотрел в парк. — О мертвых — либо хорошо, либо ничего, как говорили римляне, но я никогда особенно не любил его. В этой местности, конечно, общение несколько ограничено. Приходится довольствоваться тем, что предлагается, так что не буду жаловаться. Он был образованным и приятным человеком. Очень интересный рассказчик, и мы с ним были почти на одной волне: он ведь был губернатором несколько лет назад, а я — генерал. Мы были столпами местного общества, — и быстрая ироническая улыбка пронеслась по его лицу. Noblesse oblige[11]. Возьми еще кусочек бисквита.

Я отломил уголок пирога, хотя есть больше уже не мог. Едва теплые, полувареные сосиски, предложенные Калле, насытили меня куда больше, чем я думал. В чем причина неприязни Габриеля — зависть или ревность? Неужели графствующий генерал считал себя лучше, чем политик, которого отправили в отставку и — в качестве «спасибо» и «прощай» — дали золотые рукава губернатора? Неужели у местных хозяек дома возникают проблемы с размещением гостей за столом?

— У него были садистские наклонности, ужасно неприятные, — продолжал Габриель. — Он любил мучить людей.

— Ты так думаешь? Правда, я видел его всего несколько раз, но этого не заметил. Собственно, только на обеде у Халлингов, тогда он много говорил, но в общем был приятным собеседником.

— Ты просто не знал его и не понимал того, что он говорил. В его так называемой «беседе» было много двойного смысла, — сказал он почти язвительно. — Нет, если бы ты понимал, что за всем этим стояло, ты бы согласился со мной. И таким он был всегда. Пользовался своим положением, любил показать, у кого преимущество. И никто не решался возражать ему. Даже в правительстве, пока терпение не лопнуло. Ведь он был как Эдгар Гувер.

— Ты имеешь в виду шефа ФБР?

— Вот именно. Он всегда добивался, чего хотел. Даже президенты советовались с ним. Он ведь собрал столько неприятных фактов и информации обо всех высокопоставленных господах, что все боялись дышать на него. Наконец, эта бедная девочка. Нет, это было бы неприлично.

— Что ты имеешь в виду?

— Он, конечно, использовал ее. Она молодая, романтическая и невинная. Он ведь полакомился — и все. Нет, если говорить о джентльменах, то Густава Нильманна надо исключить. Он не из той категории. Он получил то, что заслуживал. Кто посеет ветер — пожнет бурю. А Густав с самого начала сеял бурю.

— Ты давно его знал?

— Достаточно, — обрезал он и потянулся за кофейником в стиле рококо. — Хочешь еще немножко?

— Нет, спасибо. Я читал, что пить много кофе вредно. От этого может быть и рак, и всякое другое. Мои восемь чашек в день — уже зона риска.

— Чепуха. Всегда отказываться от того, что вкусно и приятно, — можно подохнуть со скуки. Нет, нельзя умирать, не утолив любопытства. Это мой принцип. В жизни надо испытать все. А сейчас пойдем, посмотрим мой парк. Он не так ухожен, как в папины времена, но тогда была прислуга, а сейчас приходится самому копаться. Я нанимаю людей только для ухода за лужайками, стрижки газона и сбора листьев. Чертовски тошно заниматься этим самому.

Он допил свой кофе, мы встали, спустились по лестнице с террасы и вышли на лужайку. Раньше там были проложены дорожки. Существовала целая система извилистых гаревых дорожек через парк. Но сейчас они заросли травой, хотя все же просматривались. Притопленные в землю, они больше напоминали о временах, когда господа были господами, а парки парками. Не то что сейчас. Медленное, крадущееся разложение, плесень обнищания нависли над домом и парком. Будь Габриель разумным, он снес бы старое жилое здание и построил маленькую виллу. На поле посадил бы лес и занялся откормом скота на мясо. Стадо косматых коров на бифштексы — они пасутся круглый год, требуют минимума присмотра и рабочей силы. Весь инвентарь продал бы на аукционе Буковского, а деньги вложил бы в геотермическую электростанцию для дома. Но если ты генерал и граф, то ничего не поделаешь. Я взглянул на Габриеля и подумал: «Что бы он сказал, если бы я предложил ему изменить стиль жизни, подойти к ней рационально и предприимчиво, распорядиться своей пенсией более разумно». Но какое мне дело, как он живет. У него своя забота — содержать в исправности двор и поддерживать постепенно исчезающий образ жизни. Как зверь, обреченный на вымирание, бродит он по своим покоям. А не может ли он быть полезен международному фонду природы? Конечно же, он притащил меня сюда, в Торп, чтобы продать что-нибудь. У него явно нет детей, наследников. Если найдется какой-нибудь потайной канал для превращения каролинских шпаг и серебряных бокалов восемнадцатого века в необлагаемые налогом наличные, он явно с удовольствием воспользуется им. И я бы ему это предложил, пожелай он только. И в моей сфере тоже всегда проблема напасть на «хорошие» вещи.

Мы спустились к заливу. Несколько диких уток с кряканьем взлетели из тростника. У длинных мостков колыхалась белая лодка, а дальше плавал осторожный лебедь. Посмотрев на нас блестящими черными глазами над красным носом, он угрожающе забил широкими крыльями. Он охранял свой участок, яйца в гнезде.

— А сейчас ты увидишь нечто интересное. — Габриель живо взял меня под руку, и мы свернули налево, за стволистые дубы, к небольшой прогалине.

Вскоре мы подошли к пруду, глядевшему в небо своим темным глазом. Было безветренно. Волшебные стрекозы стрелами носились над водной гладью пруда, где росли богатые красками водяные лилии.

— Вот этого ты не ожидал? — И, довольный, он посмотрел на меня.

Сначала я не понял, что он имеет в виду. Они ведь не были восьмым чудом света. Но я посмотрел внимательнее. Посреди открытой воды росли красные лилии: темно-красные, розовые, бледно-розовые. Всех цветов и оттенков.