Красная лилия

ГЛАВА XIX

— Ах вот как, — сказал Калле Асплюнд. Он сидел по другую сторону письменного стола в большом служебном кабинете на Кунгсхольме. — Это интересно, — и поковырял скрепкой в ухе.

Я позвонил ему через несколько дней после разговора с Эриком в моей лавке. Мне казалось, что я обязан зарегистрировать свои данные где-нибудь, по крайней мере в мозгу Калле. Свое я сделал. Большего сделать уже не мог и понимал это. И я рассказал ему все, что знал. Отчитался о своих впечатлениях: рассказал то, что узнал о Габриеле, о его деятельности во время войны. Рассказал и о слухах вокруг Йенса Халлинга, о реакции Андерса Фридлюнда и о Бенгте. Сказал, что, насколько я понимаю, по крайней мере у четырех человек были и причины, и возможности. Те, кто знал Густава Нильманна и его привычки. Знали парк и беседку, его слабость к абрикосовому ликеру, видели, что хранил он в своем сейфе и где держал ключ.

Калле Асплюнд слушал внимательно. Время от времени комментировал, но в остальном не прерывал.

— Хорошо, что ты смотришь в оба. Но боюсь, что твои старички уже не актуальны. То, что мы знаем, в отличие от того, что ты думаешь, следующее: Густав Нильманн найден мертвым, отравленным, в беседке. Большая вероятность, что яд взят из сейфа. Поэтому убийца должен быть человеком, хорошо знавшим его. До этого пункта я согласен с тобой. Мы также знаем, что Сесилия покончила самоубийством. Да, да. Я знаю, у тебя есть возражения. Мне самому кажется, что осталось много вопросительных знаков, но факты говорят сами за себя. Она приняла яд, дом был закрыт и заперт изнутри. В целом моя теория — наша главная линия расследования — строится на том, что Сесилия убила Густава. Убила его цианистым калием. Она знала, где находится яд и где лежал ключ от сейфа. Она приходит в беседку вечером, когда Густав всегда там сидит. А идет туда через лес, чтобы никто ее не увидел. Густав не удивляется, наоборот. Потом она кончает с собой. Ты считаешь, что молодые красивые девушки не станут делать этого, что самоубийство здесь ни при чем. Но чтобы прибегнуть к такому выходу, вовсе не надо быть старым, страшным и больным. Наоборот. К сожалению, среди самоубийц, пожалуй, больше молодых, чем старых.

— Но почему? Ты можешь объяснить, почему она хотела убить Густава? Она ведь любила его.

— Именно в этом вся загвоздка. Сесилия любила его. Но он не любил ее. Он попользовался ею, сначала польщенный тем, что все еще способен очаровывать.

— Я видел их вместе и заметил, как они смотрели друг на друга.

— Возможно. Но он, вероятно, решил порвать эту связь.

— Откуда ты это знаешь?

— Мы нашли его письмо среди ее бумаг. Там говорилось, что он не может больше продолжать, не хочет. Что она молода и должна жить своей жизнью, не связывать себя со стариком. Он понял это и берет на себя всю ответственность.

— Но она казалась такой здоровой, такой сильной.

— Сильные люди не сдаются. В конце концов они ломаются. Наверное, она была в отчаянии, посчитала жизнь бессмысленной. Откуда я знаю?

— Интересно. Но ты забыл одну вещь. Кто пил из второй чашки, стоявшей на столе? Кто был у нее как раз перед ее смертью?

— Откровенно, мы этого не знаем. Но думаю, что Бенгт Андерссон. Он же был там вечером. Правда, только снаружи, как он сам говорит. Но я сомневаюсь. Как бы там ни было, это не меняет картины. Убийство и самоубийство. Два письма. Обманутая любовь. Найдена заколка для волос. И бутылка из беседки вернулась обратно в комнату Сесилии, запертую изнутри.

Когда я ехал в метро в Старый город, я думал о том, что он сказал. Неужели все так просто? Сесилия брошена Густавом, она убивает его и потом сама себя. Конечно, могло быть и так. Что, собственно, я знал о Сесилии? Я встречал ее всего пару раз и не имел ни малейшего представления, что скрывается за красивым фасадом. Может, у нее были проблемы с психикой, перенапряжение и неврастения?

В тот момент, когда мы отъезжали от центральной станции по направлению к Старому городу, я понял, что Калле прав. Я вспомнил, что рассказывал за обедом Бенгт. Почему лилии на Фагертэрне красные. Ведь водяной заманил с собой молодую девушку, чтобы уменьшить свои страдания. Там, где он исчез, всплыла белая лилия, а когда темная вода сомкнулась над ней, на поверхность озера поднялась красная лилия. Вот что крылось за этим театрализованным действом с лилиями. Образ молодой, эксцентричной, обманутой девушки. Густав — водяной, использовавший любовь невинной женщины для своего освобождения. Она положила белую лилию в его мертвую руку в беседке, потеряла свою заколку, когда доставала ее из реки, и она сама легко сорвала красную в пруду у Габриеля, где они растут. Обман Густава сломил ее, и он поплатился за это. Как и она сама. Как в греческой трагедии, подумал я, пробираясь через толпу у площади Мэларторьет. Античная трагедия прикоснулась и к девственным лесам Тиведена, погубила две человеческие жизни. Любовь, страсть, обман и смерть. Судьбою предназначенная гибель. Все классические составные налицо.

Но деятельность античных богов явно продолжалась в полную силу, потому что, когда я вернулся домой, они поразили меня за то, что я вмешался в их трагическую постановку. Этой мыслью я попытался облагородить и менее тривиально представить собственную будничную трагедию. Пропали мои кредитные карточки. Как сумасшедший, я рыскал по всем мыслимым местам — а их много в четырехкомнатной квартире. Кляня себя, я плюхнулся в старинное кресло перед камином.

И так не впервые. Я обладаю несчастной привычкой прятать ценные вещи: билеты на самолет, паспорт и чековую книжку. Деньги, если не успеваю сдать их в банк. А теперь вот — кредитные карточки. Самое ужасное, что я никогда не помню, куда кладу вещи. Так однажды я спрятал билет на самолет в гостиничном номере. Я искал его как сумасшедший, а потом пришлось идти в бюро путешествий и на ломаном французском объяснять ситуацию и получать новый билет. Конечно, вернувшись в номер, я нашел его. Я сам себе устроил ловушку на обратной стороне рамы большой репродукции, висевшей над кроватью. А в другой раз я зажег плиту и вскоре обнаружил несколько обгоревших тысячных купюр, которые я туда спрятал…

Мрачная истина открылась мне. Я уже давно не пользовался этими карточками, но именно сейчас в «НК» шла продажа со скидкой, и я хотел купить себе новый костюм к осени. Мой гардероб для выходов в свет нуждался в обновлении. Ведь правило — встречают по одежке — действует и на аукционах Буковского и Бейера. В Тиведен я брал пластиковые кредитки на небольшую сумму. Конечно, если их не украли и не спустили в ресторанах, бензоколонках и дорогих магазинах. Я вздрогнул от мысли о последствиях. Но мне не хотелось таскать их с собой, и, собираясь купаться, я положил их в надежное место. И мгновенно вспомнил куда. В медный кофейник, который стоял на белой крышке плиты. Идиотское место, между прочим. Первое, что крадут, конечно же, старую медь. И с какой радостной неожиданностью вор найдет там еще и мои кредитные карточки. Но даже если они, против всякого ожидания, еще там лежат, я не почувствовал энтузиазма от мысли, что необходимо ехать в Аскерсунд и обратно только из-за моей небрежности. Хорошо, что хотя бы не в Страсбург. И я улыбнулся при мысли о другом своем путешествии. Однажды по дороге в Париж на антикварные рынки я остановился в Страсбурге, чтобы пообедать в одном из классических ресторанов. Потом, через двести километров по дороге в Париж, я вдруг обнаружил, что мой портфель с паспортом, деньгами, ключами и всем прочим остался там, где я его поставил. В ресторане под столом. В лучшем случае. Пришпоренный страхом, я помчался обратно, и — невероятно, но факт — никто не обнаружил моего портфеля под приспущенной белой скатертью. То, что я потерял его еще раз в тот же самый день, положив на крышу машины во время заправки. — это уже другая история. Так что забытые кредитные карточки — не единственный случай, к сожалению. Я неисправим.

Ну да ладно. «Держи красиво кислое яблоко в руке и веди лодку к берегу», как говорится в «Календаре народных примет». Была пятница, и я все еще мог распоряжаться маленьким домиком в лесу. Уик-энд в Тиведене не повредит. А не устроить ли себе совершенно «белый» праздник? Подчистить в «Системе» и пожить здоровой жизнью.

Нагруженный сумками с едой, книгами и газетами, я добрался до места поздно вечером. Проверил, сбудется ли мое предположение о здоровом конце недели. Да, бутылка красного вина болталась в сумке, куда я ее и положил. Мне повезло. Кофейник стоял на месте, и в нем лежали мои кредитки. В дальнейшем я стану записывать, куда прячу ценности, если уж их действительно надо прятать. Камера хранения в гостинице — место куда лучшее, чем обратная сторона картинной рамы. Но я могу потерять ключ от ячейки. Или забыть его где-нибудь и никогда больше не найти. Я улыбнулся и включил плиту. На обед у меня будет блюдо из свежезамороженной рыбы, и я хорошо помнил: в буфете оставалось полбутылки белого вина. Золотисто-желтое, пахнущее духами «Гевюрцтраминер», привет от Страсбурга и забытого портфеля.

Когда я собрался ложиться спать, зазвонил телефон. Я посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Кто мог знать, что я здесь? Взломщики, контролирующие вход? Нет, это был не вор. Это был журналист Бенгт Андерссон, верный друг Сесилии.

— Как же мне повезло, — сказал он. — Я звонил в Стокгольм, но, когда там не ответили, решил, вдруг ты еще здесь.

— Все правильно. — Я немного удивился: чего он хочет?

— Помнишь, я был у тебя дома? Мы говорили о том, у кого мог быть повод.

— Гм.

— Ты просил меня побольше выудить и приходить не только с намеками, не так ли?

— Да, просил. Мне показалось, что ты немного колеблешься. Речь-то идет об убийстве.

— О двух убийствах.

— В одном случае — самоубийство. Но о’кей, — сказал я, не желая обсуждать смерть Сесилии по телефону. Я знал его аргументы.

— Два убийства, — упрямился он. — Но сейчас я напал кое на что.

— Ну и?..

— Я не могу сейчас этого сказать, — быстро ответил он. — Кто знает, может подслушивают. Мы можем встретиться?

— Конечно. Когда ты можешь?

— Ты знаешь, где находится церковь Скага?

— Ни малейшего представления.

— Всего полчаса езды на машине от твоего дома. А дальше ты увидишь щит. Аттракцион для туристов, так что ты его обязательно заметишь. Церковь и жертвенный источник.

— А не лучше ли тебе приехать сюда? Церковь и жертвенный источник — звучит как-то мелодраматично.

— Там есть одна вещь, которую я хочу показать тебе.

— Что бы это могло быть? — тянул я. Мысль о поисках старого жертвенного источника в дикой местности Тиведена только для того, чтобы встретить там Бенгта Андерссона, не привлекала.

— Ключ там. Ключ к убийству.

Неохотно, но я согласился встретиться с ним, и мы условились, что я приеду к церкви завтра в час дня. Желания никакого не было, но кто знает. Быть может, действительно он нашел что-нибудь такое, что прояснит убийство? Будучи журналистом, он имеет доступ к источникам и справкам, закрытым даже для Калле Асплюнда. Но что могло находиться у церкви Скага, что может поразить убийцу Густава? Тем более что Калле уже решил, что виновата Сесилия Эн.