Красная лилия

ГЛАВА XVI

— Но…

— Понимаю, что ты хочешь сказать, — прервал он меня и улыбнулся. — Ты прав. Дикорастущие — они только на Фагертэрне. Но мой отец развел их здесь. Этого, конечно, не докажешь: ведь он сделал это еще перед первой мировой войной. Ну разве это не фантастика?

— По меньшей мере!

Я смотрел на цветы. Здесь, в этом маленьком пруду, они были еще красивее, чем там, на Фагертэрне. Может, просто потому, что я подошел к ним ближе, всего на расстояние в несколько метров? Их можно сорвать просто с берега, если подальше наклониться.

— Ты не боишься, что их украдут у тебя? Придет кто-нибудь темной ночью и сорвет?

Он покачал головой.

— Видно, что ты городской житель. Нет, тут честный народ. Кроме того, немногие знают о том, что они здесь есть. Посмотрел бы ты на Густава и всех остальных, когда они как-то обедали у меня и я показал им свои сокровища.

Я думал не о том, что эти красные лилии могли быть использованы, чтобы удивить друзей и соседей. Я думал о Сесилии Эн и красной лилии у ее мертвого тела, выпавшей из ее руки в момент смерти. Убийце не надо было рисковать, ездить к Фагертэрну, плыть в темной воде. Нет, он мог припарковать машину за домом Габриеля, тайно пробраться под сенью парковых дубов и сорвать один из этих красных цветков, даже не замочив ноги. Легко и безболезненно.

— К тебе сюда никто не забирался, ничего не срывал?

Габриель покачал головой.

— Не знаю. Возможно, кто-нибудь однажды и заходил сюда, но трудно сказать. Посмотри сам.

В пруду росло примерно пять десятков красных лилий. И если не хватало пары штук, то это трудно заметить. Да и парк огромен. Не так уж сложно пробраться сюда незаметно. Надо рассказать об этом Калле. В качестве благодарности за его угощение тощими сосисками. Но если хорошенько подумать, что это доказывает? Ничего. Сесилия запросто могла приехать сюда за лилиями и сама. Она, конечно, знала, что они растут здесь, да и Густав, наверняка, рассказывал ей о них.

Потом мы обошли парк, полюбовавшись видом на Вэттэрн, повосхищались четырехсотлетним дубом-великаном, ровесником Густава Ваза, но все еще полным жизни и сил. Годы, правда, немного потрепали его, но не сломили. Как самого Габриеля, подумал я. Древо его рода начало ветвиться в глубоком средневековье и подвергалось многим ударам, но ветер над Вэттэрном все еще шелестит его листвой. Если бы у него были дети, продолжился бы его род или прекратился? Словно читая мои мысли, он показал на небольшой белый дом под черной крышей на холме в глубине парка. Сначала я подумал, что это потешный домик, но, приглядевшись, понял: это своего рода мавзолей.

— Однажды и я угожу сюда, — сказал Габриель Граншерна, когда мы остановились у черной железной двери. Над ней на щите была начертана надпись на латыни, но прочитать мне ее не удалось: непогода и ветер смыли золото букв.

— Отец и дед да и многие другие покоятся здесь. Скоро и мой черед. Но не будем говорить об этом, солнце-то пока светит. Кстати, ты придешь на похороны?

— Похороны? — На мгновение мне показалось, что Габриель шутит, как жутко шутят студенты: он интересовался, приду ли я на его похороны.

— Густава, естественно. В эту субботу. Я слышал, что с этим мероприятием немного затянулось, его ведь должны были вскрыть и все такое прочее. Черт возьми, как неприятно думать об этом. Хотя я был не в особом восторге от Густава, но все же я бы пожелал ему более приятной смерти.