Давай поговорим!

21

– Тлетворное влияние Запада? – спросил я.

Аникеев кивнул.

– Очень точная фраза. Вероника Модестовна очень контактная девушка. В свое время вращалась в богемных кругах, но заразу эту она подхватила не там. Люди искусства в основном пьют. Непризнанные – портвейн, признанные – коньяк. Года два назад у Вероники Модестовны появился друг. Иностранец. Итальянец.

– Вы тогда уже за ней… – не удержался я. Столько ведь ходит слухов о том, что буквально каждый второй гражданин находится на заметке у органов. Хотелось хоть чайную ложечку достоверной информации получить из первых рук.

Майор засмеялся и помотал головой.

– Никто, конечно, за ней тогда не приглядывал. Приглядывали за другими людьми, заслуживавшими того. Вероника Модестовна попадала в отчеты как часть человеческой обстановки, в которой действовали те, кто был под подозрением. Отметили: симпатичная, идеологически беспринципная, дочь такого-то академика. И все. Таких девиц у нас знаете сколько.

– Сколько? – Вопрос был настолько глупый, что даже майор счел его шуткой. Отхлебнул уже совсем остывшего чаю. Начал перелистывать блокнот, но было уже совсем темно.

– Зажечь свет? – спросил я.

– Не надо.

Было понятно, что он готовится сказать что-то важное. И прикидывает, стоит это делать или нет. Что могут означать эти терзания?

Только одно – он все еще ведет со мной какую-то игру. Не просто так беседует, чтоб убить время, дать прийти в себя взбесившемуся аспиранту Шевякову. Он прощупывает меня. Ведет мягкую, деликатную осаду в надежде, что я сделаю какую-нибудь глупость. Проговорюсь.

Или это все мои фантазии?!

– Знаете, я ведь беседовал с Вероникой Модестовной.

Я не знал, что ответить. Ну правда, не знал. Беседовал? На здоровье. Почему об этом надо сообщать таким сакраментальным тоном?!

– Мы столкнулись у станции. Номер ее машины нам хорошо знаком. Я расспросил ее кое о чем. Надо сказать, ее ответы не вызвали у меня никаких вопросов.

Я продолжал молчать. Хорошо, что стемнело. Возможно, я не вполне в этот момент владею своим лицом.

– Никаких. Вопросы появились после того, как я прослушал пленку.

Господи, еще и пленка какая-то! Зачем пленка?! При чем здесь пленка?!

– Все звонки, поступающие в спецгараж, записываются. Мы оказались здесь потому, что кто-то позвонил в гараж и сказал, что машину для академика Петухова высылать не следует, потому что он убит.

В груди у меня похолодело, но я бы не сказал, что это было неприятное ощущение.

– Послушав запись, я понял, что это голос Вероники Модестовны. Она, конечно, набросила платок на трубку, это изменило тембр и тоновую интонацию, но смысловую интонацию, манеру говорить платком не изменишь. Плюс место, откуда был произведен звонок.

– Откуда?

– Звонок был произведен из поселка Перелыгино.

– С этой дачи?

– Нет. Здесь, как известно, телефон не работал. Но у Вероники Модестовны здесь очень много знакомых.

– Вы нашли, нашли этот телефон?

– Разумеется.

Так. Я взял себя пальцами за предплечья и сдавил. Закрыться, никаких эмоций наружу! О, этот майор опасный тип. Он еще не все выдал, он еще кое-что знает.

Молчит.

Вертит в руках белую безмолвную чашку и молчит. Опять что-то высчитывает?

Надо продолжить разговор, ибо это многозначительное молчание меня убьет.

– А…

– Что?

– А откуда Вероника могла узнать номер этого гаража особого назначения?