Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание

— Это очень любезно со стороны генерала — приглашать нас смотреть вместе кино, но его любимый ковбойский фильм я уже видел раз десять.

В 1938 году у Макартуров родился сын — Артур, продолжатель военного рода. Знакомые отмечали, что генерал стал мягче после рождения сына.

Каждое утро, примерно в половине восьмого, дверь генеральской комнаты распахивалась, и в нее торжественно входил сержант Макартур, которому только-только исполнилось три года. Они салютовали друг другу. Затем генерал маршировал по спальне, за ним сержант, которому потом вручали подарок — книжку комиксов или кусок пирога. Когда генерал брился, он обыкновенно распевал какую-нибудь песенку. Сержант ему подпевал. Генерал объяснял друзьям:

— Единственный человек, которому нравится, как я пою в ванной, это Артур.

Других генералов раздражало, что Макартура повсюду сопровождает жена. Но в Вашингтоне на это закрывали глаза. В разгар тяжелых боев с японцами на острове Коррехидор она отказалась спрятаться в туннеле, проложенном в горах, и вместе со всеми переживала бомбардировки и обстрелы. После окончания боев генерал подарил жене часы с надписью: «Моей самой храброй».

В пятьдесят лет Дуглас Макартур стал начальником комитета штабов — это высшая должность в армии США. Он провел на этом посту положенные четыре года плюс один дополнительный.

В армии США для него больше не было достойного поста. Ему не хотелось служить под началом недавних подчиненных, а уходить в отставку было рано. Президент Рузвельт тоже не знал, что с ним делать.

В это время президент Филиппин Мануэль Кэсон попросил «одолжить» им Макартура. По закону о национальной безопасности, президент США имел право оказывать дружественным правительствам помощь оружием, войсками и отдельными офицерами.

Макартур мгновенно согласился.

В июле 1941 года президент Рузвельт вернул его на действительную военную службу и назначил командующим американскими войсками на Дальнем Востоке. До начала войны на Тихом океане оставалось пять месяцев…

На следующее утро Огава и его товарищей отвезли в бригаду. Всех одели в обычную армейскую форму, выдали положенные офицерам мечи и пистолеты. Майор Моримура был в форме филиппинской полиции, которая подчинялась японским оккупационным властям.

Судьба Огава решилась во время небольшого совещания командиров разведывательно-диверсионной службы 8-й дивизии. Огава получил назначение на остров Аубанг. Задача — подготовить островной гарнизон к разведывательно-диверсионным операциям против наступающего противника.

Огава получил приказ, подтверждающий его полномочия, с личной печатью командира 8-й дивизии генерал-лейтенанта Ёкояма.

— Я отправлю на остров радиограмму, предупреждающую о вашем приезде, — объяснил майор Моримура. — Но лучше, если у вас будет этот документ. Первое, что вам предстоит сделать, — подготовить к уничтожению аэродром и порт, чтобы помешать противнику высадить десант.

— На такое задание полагается посылать двух офицеров, — добавил майор Моримура, он как будто извинялся, — но у нас нет такого количества людей.

Они уже были готовы отправиться, когда в штабе появился генерал-лейтенант Акира Муто, начальник штаба 14-й армии.

Генерал Муто счел необходимым напутствовать молодых офицеров, которых отправлял на первое и, скорее всего, последнее в их жизни задание.

— Я запрещаю вам совершать харакири, — усталым голосом сказал он. — Может быть, нам понадобится три года, может быть, пять лет, но мы вернемся, и тогда вы поможете нам отомстить. Если вам придется питаться одними кокосовыми орехами, вы все равно будете обязаны сражаться до конца. Никто из вас не смеет уйти из жизни добровольно.

Майор Моримура добавил:

— Ход войны складывается не очень удачно для императорской армии. Поэтому совершенно необходимо, чтобы вы выполнили приказ. Вы должны выполнять боевое задание, даже если у вас останется только один солдат. Вы меня поняли?

Огава прекрасно понял, какого рода задание им дали и сколь малы шансы выжить. Но он сокрушался не по этому поводу. Его беспокоило другое. На нем была офицерская форма, но он еще не получил лейтенантского звания. Официально он все еще был кандидатом в офицеры.

Огава посылали на остров, чтобы вести партизанскую войну, но, строго говоря, он не был командиром островного гарнизона. Там есть свои командиры, и как еще они воспримут его появление? Захотят ли выполнять его рекомендации?

Один из офицеров, прощаясь с Огава, сказал, что не испытывает страха:

— Если я умру, то стану богом в святилище Ясукуни.

Сколько японских солдат в ту минуту пытались утешить себя подобным образом?

На складе Огава получил взрывчатку, мины, ручные гранаты и маскировочное обмундирование. Пять тысяч иен на специальные расходы ему выдал сам майор.

На остров его должны были отвезти на небольшом филиппинском судне «Сэйфуку-мару», команда которого готова была рисковать жизнью, потому что за военные перевозки японцы хорошо платили.

Огава предупредил капитана, что везет взрывчатку и что тот может отказаться от такого груза. Капитан пренебрежительно отмахнулся, но сказал, что Огава должен получить разрешение у администрации порта. Дежуривший там лейтенант разрешение дал и поинтересовался:

— Доставите взрывчатку — и сразу назад?

— Нет, — ответил Огава, — я остаюсь на острове.

Лейтенант сочувственно посмотрел на него:

— Выпьем пива на прощанье?

Огава торопился и от пива отказался. Потом он об этом жалел.

Они вышли в море ночью, чтобы избежать встречи с противником. Судно делало шесть узлов в час. Огава стоял рядом с капитаном и вглядывался в темноту. Если бы их засек американский торпедный катер, у них не осталось бы ни единого шанса — с таким грузом взрывчатки они взлетели бы на воздух от одного меткого выстрела.

«Лучше бы они прислали сигареты»

Остров был совсем небольшой — девять километров с севера на юг и двадцать четыре с востока на запад.

Весь гарнизон состоял из пехотного взвода под командованием лейтенанта Хамадзаки (пятьдесят человек), аэродромной команды лейтенанта Токунага (двадцать четыре человека), радиолокационного поста и поста воздушной разведки (вместе около семидесяти человек) и семи моряков. Были еще летчики, но они уже получили приказ эвакуироваться. Самолетов все равно не осталось.

Судно подошло к берегу, когда еще не совсем рассвело, но капитан, опасаясь налета американской авиации, безраздельно господствовавшей в воздухе, сразу же приказал замаскировать его пальмовыми листьями.

На острове получили телеграмму майора Мориму-ра, поэтому за Огава прислали грузовик. Огава бросил в кузов свой вещевой мешок с сухим пайком — немного сушеной макрели, очищенная селедка, соль. К сожалению, рисовые колобки, которыми его снабдили, так сильно пропахли антисептическими средствами, что их нельзя было без отвращения взять в рот.

Кроме того, Огава разжился на дивизионном вещевом складе лопатой, ножом, двумя флягами, бинтами, стерильными тампонами. У него был меч и пистолет образца 99.

Все виды вооружений в Японии обозначались номерами, по которым можно было определить год их выпуска. Скажем, номера образцов до 44-го следовало прибавлять к 1867 году, после 87-го к 1840 году. Производство пистолетов того типа, который выдали Огава, началось, соответственно, в 1939 году.

Лейтенант Хамадзаки, которому уже было за сорок, прочитал приказ, привезенный Огава, и недоуменно спросил:

— А где же суда?

Они получили радиограмму из штаба, в которой их предупреждали о прибытии Огава. Но истолковали ее на свой лад. В японском языке очень много омонимов. Слова, написанные не иероглифами, а фонетической азбукой, иногда вводят в заблуждение: какое именно слово имеется в виду?

Словосочетание «партизанская война» на острове прочитали как «партизанские суда» и пребывали, в приятной уверенности, что лейтенант Огава прибыл к ним, чтобы эвакуировать гарнизон.

Огава был удивлен. Конечно, понятие «партизанская война» использовалось не так часто. Но никаких «партизанских кораблей» не существовало вовсе! Ему стало совершенно ясно, что эти люди просто не желают воевать.

Лейтенант Хамадзаки не хотел разрушать причал, а аэродромная команда лейтенанта Токунага была против уничтожения аэродрома. Приказывать Огава никому не мог. Никто не хотел ему помогать: командиры заявили, что их солдаты слишком заняты боевой подготовкой и дежурствами.

Огава пришлось самому перетаскивать взрывчатку в горы. Он работал весь день, смертельно устал и заснул прямо в джунглях. На следующее утро он увидел американские корабли, державшие курс на остров Лусон, где находились основные силы японской армии.

В бинокль с вершины горы Огава рассматривал американский флот вторжения: два линейных корабля, четыре авианосца, четыре тяжелых крейсера, множество легких крейсеров и миноносцев и полторы сотни транспортных судов с десантными частями.

Огава настаивал на необходимости взорвать причал, но Хамадзаки просил его не торопиться. Огава ничего не оставалось, кроме как учить нескольких солдат подрывным работам и перетаскивать взрывчатку и запас продуктов дальше в горы.

10 января настал срок его производства в лейтенанты. Огава мысленно сам себя поздравил. Но он даже не смог надеть новую форму — на острове не нашлось лишнего комплекта офицерского обмундирования.

Право носить офицерское звание было единственной радостью. Ему никого не удалось убедить в необходимости готовиться к партизанской войне. Солдаты в гарнизоне были в основном из резервной команды — хилые городские жители, которых в мирное время в армию вообще не брали.

Остальные подразделения на острове и вовсе не желали участвовать в какой-то там партизанской войне. Офицеры говорили Огава, что в критической ситуации они покончат с собой. Втайне, подозревал Огава, они надеялись на то, что американцы просто-напросто забыли об этом островке.

В его распоряжение поступил большой бронированный автомобиль с антенной на крыше — машина связи. Внутри находилась радиоаппаратура и сейф с шифровальными таблицами. Помимо водителя машину должны были обслуживать двое радистов и шифровальщик.

Но шифровальщика на острове не оказалось, а радист остался почему-то только один. Глядя на Огава скорбными глазами, он доложил, что аппаратура неисправна и своими силами наладить ее он не сумеет. Пришлось Огава самому взяться за дело. Поздно ночью, когда радист сладко спал, Огава вышел в эфир. Он неумело отстучал короткую шифротелеграмму, получил подтверждение о приеме и выключил радиостанцию.

Огава тщательно осмотрел взлетную полосу и убедился в том, что он не сможет помешать американцам ее использовать. Конечно, он мог бы взорвать там несколько мин, но за день американцы вполне успеют засыпать ямы. Он решил, что использует свой запас взрывчатки более эффективным образом.

Он вспомнил, что великий полководец Кусуноки Масасигэ перед тяжелой битвой с превосходящими силами врага изготовил из соломы множество чучел и надел на них металлические шлемы. Противник принял эти чучела за людей и потратил на них множество стрел.