Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание

Место встречи — Хабаровск

Незадолго до призыва в армию настоящий Юкити Огава поехал к старшему брату попрощаться.

Они хорошо поужинали в ресторане, выпили и решили прогуляться по окрестностям. Это была роковая ошибка. Они заблудились и вышли к границе. Они поняли, что произошло, только когда их окружили люди в военной форме без погон и что-то стали кричать на неизвестном им языке. Тадао схватился за пистолет, и его тут же застрелили. Младший Огава обреченно поднял руки.

На первом допросе переводчик, который очень плохо говорил по-японски, объяснил ему, что он обвиняется в тяжком преступлении — он перешел границу Союза Советских Социалистических Республик по заданию штаба Квантунской армии с разведывательно-диверсионными целями. Через три месяца Огава судили и расстреляли. А еще через месяц человек с документами Юити Огава явился на призывной пункт японской армии. На самом деле это был кореец Ким Бо Хок.

Он вырос на южной части Сахалина, которая после неудачной для России войны 1904–1905 годов стала принадлежать Японии. Он был незаконнорожденным ребенком. Он появился на свет в результате любовной связи японского чиновника и корейской девушки. Японец был женат, но приехал на Сахалин без семьи. Он влюбился в красивую дочь своей квартирной хозяйки. Но вступать с ней в брак не захотел — женитьба на кореянке поставила бы крест на его карьере.

Ребенку дали корейское имя, но отец позаботился о том, чтобы мальчика взяли в японскую школу. Ким Бо Хок получил хорошее образование. По-японски он говорил, как японец. Когда он закончил школу, его отец покинул Сахалин и больше не давал о себе знать. Только тогда мать открыла Киму, кто его настоящий отец. С этой минуты Ким возненавидел его, да и всех высокомерных японцев, которые считали корейцев людьми второго сорта.

Ким Бо Хок решил бежать в Советский Союз, надеясь, что рано или поздно начнется советско-японская война и тогда он сможет отомстить японцам.

В 1941 году он тайно перебежал в северную, советскую, часть острова. Его задержали сотрудники наркомата госбезопасности. Три месяца он провел в тюрьме. Его обвиняли в том, что он японский шпион, заброшенный на советскую территорию с разведывательно-диверсионными целями. Его ждал расстрел.

Но Киму несказанно повезло. На Северном Сахалине у него нашелся дальний родственник — дядя матери. Он работал в обкоме партии. В другой ситуации это закончилось бы плохо для обоих — умелые чекисты сконструировали бы целый заговор: японский шпион шел на связь с резидентом, который сумел пробраться на ответственную партийную работу.

Но родственник Кима, на свое счастье, дружил с начальником контрразведывательного отделения областного управления госбезопасности. Дело против Ким Бо Хока прекратили, его признали честным патриотом, бежавшим от японских милитаристов…

Ким написал заявление с просьбой дать ему советское гражданство и отправить на фронт — как раз началась война с Германией. Но его отправили не на Запад, а под Хабаровск, в район деревни Вятское.

Там располагалась 88-я стрелковая бригада Красной Армии. Это была особая бригада. Она состояла из двух батальонов — корейского и китайского. Корейский батальон был поменьше и насчитывал примерно триста штыков.

В бригаду зачисляли китайских и корейских партизан, которые, спасаясь от японской жандармерии, переходили советскую границу. Разумеется, все партизаны проходили через долгую процедуру фильтрации в органах НКВД и НКГБ. Тех, кто вызывал сомнения, сажали, остальных переодевали в красноармейское обмундирование и зачисляли в 88-ю бригаду. Собирали их на случай войны с японцами, которая представлялась неминуемой не только Киму.

Командиром корейского батальона был Ким Сон Чжу, который взял себе другое имя — Ким Ир Сен — в честь погибшего героя антияпонской войны. Это был совсем еще молодой человек, который очаровательно улыбался и держал своих солдат в строгости. Он был простым крестьянином без образования. Но понравился советскому командованию. Его отправили на курсы при Хабаровском пехотном училище и дали капитанские погоны. В советской форме он казался бравым офицером.

Злые языки в бригаде говорили, что ни в одном бою с японцами он не участвовал. На партийных собраниях в бригаде до косточек разбирали каждого. Капитана Ким Ир Сена критиковали за то, что он убивал не только китайцев, служивших японским оккупантам, но и коммунистов, которые ему не нравились. Ким, защищаясь, говорил, что убивал только троцкистов.

Он уже на советской территории женился на Ким Чон Сук. Советские офицеры называли ее Верой. Она была на семь лет моложе мужа. В шестнадцать лет она оказалась в партизанском отряде и стряпала партизанам. 16 февраля 1942 года она родила сына, которого назвали на русский манер Юра.

88-я бригада занималась агентурной работой против японской Квантунской армии. Время от времени группами по пять человек их перебрасывали через границу в Маньчжурию собирать сведения о состоянии японской армии. Ждал своей очереди и Ким Бо Хок. Но в один день его судьба переменилась.

Из самой Москвы, из разведывательного управления Красной Армии, в расположение 88-й бригады приехали трое офицеров. Почти неделю они просматривали личные дела всех корейцев, а с некоторыми беседовали лично. В том числе с Кимом. Ему пришлось ответить на множество вопросов, но зачем он понадобился высокому начальству, он так и не понял. Впрочем, все скоро прояснилось.

На сей раз его растолкали ночью и повели в штаб. Старший из московских офицеров, тучный полковник с большими усами, глядя Киму прямо в глаза, сказал:

— Советское правительство положительно отнеслось к вашей просьбе о предоставлении гражданства. Отныне вы — полноправный гражданин Советского Союза, — он поднялся и протянул Киму руку: — Поздравляю.

Ким, почтительно согнувшись, осторожно пожал полковнику руку, а потом, вытянувшись, отчеканил:

— Служу Советскому Союзу!

По-русски он уже говорил бегло, но с сильным акцентом.

Полковник тут же спросил его:

— Вы готовы выполнить особое задание советского правительства, связанное с риском для жизни?

Ким ответил без секундного колебания:

— Так точно!

Полковник кивнул ему.

— Садитесь.

Ким сел на краешек стула, демонстрируя безукоризненную осанку и полнейшую почтительность к начальству.

— Хорошее японское воспитание, — вдруг сказал один из офицеров-разведчиков и почему-то захохотал.

Полковник не обратил внимания на слова своего подчиненного.

— Товарищ Ким, вам предстоит переброска на территорию противника. Вы будете действовать под именем японского военнослужащего. Поэтому придется хорошо подготовиться.

Подготовка началась на следующий день. Кима поселили отдельно от всего батальона. Занимались с ним два московских офицера, которые, как выяснилось, знали японский язык, и бригадные минеры, а так-же специалисты из штаба округа — по радиоделу и стрелковой подготовке. Занятия шли с утра и до позднего вечера. Московские офицеры нервничали, кто-то их постоянно торопил.

В целом они были довольны Кимом. Он учился в японской школе и вырос среди японцев, поэтому они надеялись, что ему удастся избежать разоблачения. Его научили стрелять, изготавливать самодельные взрывные устройства и скрытно их закладывать. Но толком освоить приемы шифровки и расшифровки телеграмм, работу на передатчике ему не удалось — не хватило времени. Кроме того, офицерам казалось, что он нуждается в дополнительной психологической подготовке. Ведь это безумно сложная нагрузка — выдавать себя за другого человека.

Впрочем, их успокаивало одно — командировка Киму предстояла недолгая. Он должен провести в Маньчжурии несколько месяцев, а затем вернуться на базу. Возможно, потом его вновь перебросят через границу, но тогда появится дополнительное время для подготовки.

Переброску Кима взяли на себя пограничники — у них был безопасный маршрут. В Маньчжурии советская военная разведка располагала несколькими надежными агентами. Ким получил две явки — это были люди, которым он мог передать срочное сообщение. Они же должны были назвать ему время возвращения.

Ким не испытывал ни малейшего страха. Он знал, что легенда у него замечательная. Его перебрасывали в Маньчжурию с очень надежными документами.

Три месяца назад на границе советский патруль задержал двух японцев, которые, судя по всему, заблудились и совершенно случайно вышли к границе. Это был японский офицер и его младший брат, ожидавший призыва. Офицер пытался сопротивляться и был застрелен на месте. Младшего брата взяли живым. У него с собой были все вещи, включая письма из дому и полный набор документов. И у одного из офицеров советской разведки зародилась мысль: а не попытаться ли перебросить в Маньчжурию своего агента, выдав его за этого японца?

— А кто же будет изображать японца? — задал в Москве вопрос генерал, от которого зависело окончательное решение.

— Найдем кого-нибудь из наших корейцев, — уверенно ответил офицер, докладывавший план операции.

Для генерала, конечно, и японцы, и китайцы, и корейцы были на одно лицо, хотя в реальности они не так сильно похожи друг на друга. Но в жилах Кима текла и японская кровь. Он действительно был похож на японца, пойманного пограничниками. Плюс они были ровесниками.

Киму дали возможность увидеть человека, которого он теперь будет изображать. Когда японца приводили на допрос, Кима сажали в соседней комнате, и он через небольшое отверстие наблюдал за тем, как тот говорит, как двигается, как улыбается или хмурится.

Ким удачно перешел через границу и устроился на новом месте. Но почти сразу его призвали в армию и, вместо того чтобы оставить в Маньчжурии, повезли в Японию. Буквально накануне отъезда он получил от связного короткую записку с описанием места в Токио, где его будут ждать каждое третье и четвертое воскресенье месяца.

Он успел четыре раза встретиться с новым связным — это был молодой помощник советского военного атташе. В последний раз, уже в декабре 1944 года, Ким — или уже будем называть его Огава — передал, что его отправляют на Филиппины. И наконец, оказавшись на острове, он сумел отправить радиограмму, сообщив, где он находится.

Он был уверен, что, если бы война действительно окончилась, советская разведка сразу бы его нашла. А пока он не получит приказа, он должен действовать в прежней роли фанатичного японского офицера, не сомневающегося в конечной победе императорской армии.

Он не знал, что его телеграмму радист резидентуры советской военной разведки в Токио сумел записать только наполовину — передатчик был маломощный, и работал Огава на ключе крайне неумело. Шифровальщик, что смог, расшифровал и отдал заполненный бланк офицеру, который руководил работой Огава. Тот почти догадался, где именно находится его подопечный, но поделиться Своей догадкой ни с кем не успел.

На следующий день после того, как американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, из Москвы в резидентуру военной разведки пришла срочная шифротелеграмма за подписью начальника генерального штаба Красной Армии с приказом немедленно отправиться в Хиросиму и посмотреть, что за бомбу применили американцы.