Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание

Приказ прекратить сопротивление мог поступить только от непосредственного начальника. А такого приказа у них не было. Они пришли к выводу, что враги пытаются выманить их из укрытия и фабрикуют фальшивые документы. Никто не пожелал сдаться.

Утро нового, 1946, года они встретили клятвой неустанно служить императору. Перед праздничной трапезой, которая выглядела достаточно жалко, Огава по обычаю произнес: «Счастье — в дом, черти — вон».

Исполнился ровно год, как Огава попал на остров. Выстрелы теперь раздавались редко, но однажды они услышали ожесточенный автоматный огонь совсем неподалеку от места, где находилось их убежище. Американские военные самолеты время от времени пролетали над островом. Не было сомнений в том, что война продолжалась.

В начале февраля ефрейтор Симидзу и двое рядовых отправились на охоту и напоролись на филиппинский патруль. Симидзу убежал, а обоих солдат убили. Остались Огава, Симидзу, Касима и рядовой Акаги.

Касима пытался отделаться от слабосильного Акаги:

— Иди к кому-нибудь другому. Ты не сможешь жить с нами. Ты слишком слаб и ты плохой солдат. Ты нам не нужен.

Но Акаги не уходил.

Многие солдаты пытались пристать к группе Огава, потому что у лейтенанта оставалось много риса. Но лейтенант был непреклонен.

— У вас было столько же риса, сколько и у нас. Но вы его весь сожрали. Ничего у меня не просите. У меня есть боевая задача. Я должен уничтожить аэродром, когда вернутся наши, поэтому я не могу остаться совсем без еды…

Потом Огава понял, что когда он отказался поделиться с остальными рисом, то невольно подтолкнул их к решению сдаться. Сорок солдат во главе с ефрейтором Фудзита капитулировали в апреле.

Вслед за этим вновь появилось множество листовок с предложением сдаться. Время от времени они слышали, что к ним обращаются по-японски. Они слышали свои имена. Эти люди там, внизу, знали от жалких трусов, поспешивших поднять руки, что группой командует лейтенант Огава. Но никому из троих не приходило в голову, что война действительно закончилась. Они были уверены, что американцы просто используют пленных в своей пропаганде.

Только рядовой Акаги однажды вечером обратился к Огава:

— Господин лейтенант, а вам никогда не приходит в голову, что, может быть, война действительно закончилась?

Огава покачал головой. Тогда, побледнев, Акаги сказал:

— А у меня такое ощущение, что наступил мир. Касима промолчал.

Огава некоторое время изучал лица своих солдат. Потом сказал:

— Хорошо. Я пойду вниз и посмотрю, что там делается. Если Акаги прав, я вернусь за вами и спустимся все вместе. Если не вернусь, вы будете знать, что война продолжается. Тогда решайте сами — продолжать сражаться или сдаться в плен.

Касима вмешался в разговор:

— Подождите, господин лейтенант. Я в любом случае остаюсь с вами. Я буду сражаться до конца. Если этот трус хочет сдаться, пусть уходит.

Симидзу спокойно сказал:

— Господин лейтенант, я тоже остаюсь с вами.

Все трое повернулись к Акаги.

Он произнес очень тихо:

— Конечно, я остаюсь.

Ефрейтору Симидзу было тридцать лет. Касима — двадцать пять, Акаги — двадцать три. Лейтенанту Огава исполнилось двадцать четыре года.

Они все время перемещались с места на место, боясь, что их обнаружат. Дождливый сезон на острове продолжался с июля до середины октября. Иногда дождь шел целую ночь, и тент, который они сооружали, не спасал от потоков воды. Они промокали насквозь и даже мерзли, хотя было лето. Но когда дождь кончался, это казалось настоящим счастьем.

Огава часто думал о том, что ему повезло с Симидзу и Касима. Ефрейтор Симидзу, единственный из них, кто был женат, оказался жизнерадостным и приятным товарищем. Он всегда находил тему для разговора, когда вечером они располагались на отдых. Он лучше всех стрелял и, вообще, был хорошо подготовлен к жизни в горах, потому что в их деревне молодых парней часто посылали в горы на месяц-другой для заготовки дров. Симидзу научил остальных, как плести сандалии, потому что армейская обувь быстро развалилась.

Касима был неразговорчив, но надежен. Он тоже происходил из крестьянской семьи, правда, богатой.

Акаги оказался самым слабым — и физически и морально. Впрочем, Огава понимал, что не может многого требовать от сына сапожника, выросшего в Токио. Акаги во всем проигрывал крепким деревенским ребятам.

Симидзу делал почти всю тяжелую физическую работу. Акаги разводил костер и носил воду. Касима и Огава несли караул. Когда кто-то заболевал, его ношу старались облегчить.

Японцы были хорошо вооружены: у каждого винтовка, по две гранаты и по два пистолета и достаточное количество патронов.

Они быстро убедились в том, что на помощь филиппинских крестьян рассчитывать не приходилось. Когда появились американцы, крестьяне забыли, что японцы только что были союзниками. Напротив, крестьяне выдавали японцев американским солдатам.

Когда основная часть японцев сдалась американцам, крестьяне перестали охотиться за японцами и занялись валкой леса. Правда, пока все работали, кто-то один всегда стоял на страже с ружьем. Японцы боялись крестьян больше, чем американских солдат. Когда они сталкивались нос к носу с крестьянами, то, выстрелив несколько раз, старались быстро убежать.

Рубщики леса приносили с собой рис, готовили его, а часть оставляли в сумках, подвешенных на деревьях. Японцы крали этот рис, но очень осторожно: взять рис означало раскрыть себя.

Обнаружив стоянку рубщиков леса, японцы старались выяснить, когда здесь были филиппинцы: если следы свежие, значит, вернутся нескоро — тогда можно взять рис и уходить. Если следы давние, значит, крестьяне могут появиться в любой момент. И тут следовало точно рассчитать: в состоянии ли японцы быстро уйти из этого района, или безопаснее поголодать и не трогать рис?

На острове жили примерно двенадцать тысяч человек, в основном крестьяне. Они сконцентрировались на северной части острова. На юге были только рыбаки.

Японцы курсировали между несколькими стоянками на южной части острова. Они старались не проводить на одном и том же месте больше пяти дней. Все зависело от возможности достать пищу: если они находили «хлебное местечко» и поблизости не было местных жителей, оставались подольше. Голод гнал в дорогу. Все свое имущество они носили с собой. На каждого приходилось примерно двадцать килограммов поклажи.

У Огава сохранились карандаш и бумага, но он старался ничего не записывать на бумагу, а все запоминать — рано или поздно советские разведчики найдут его и установят с ним связь. Да и когда японские войска вернутся, они тоже потребуют от Огава отчета: чем он тут занимался.

В первую очередь их будет интересовать аэродром, и Огава тщательно изучал этот район.

Ему не очень пригодилось то, чему учили в разведшколе. Он умел подслушивать телефонные переговоры, бесследно вскрывать и запечатывать письма, но здесь, в джунглях, значительно полезнее было умение развести костер без дыма.

Крестьянин Симидзу был лучше готов к этой жизни, чем профессиональный офицер разведки. Искусству выживания Огава учился у своего ефрейтора.

В поисках пропитания они охотились на коров. Японцам приходилось беречь патроны, поэтому корову следовало убить первым же выстрелом. Истратить два патрона на одну корову было признано непозволительной роскошью. Когда-нибудь им не хватит именно этого патрона.

Огава помнил, что сказал майор Моримура:

— Может быть, нам понадобится пять лет, чтобы вернуться. Но мы вернемся.

Возможно, советские разведчики подоспеют быстрее. Но в любом случае он должен держаться.

Добыв какую-нибудь еду, они ее прятали, и Огава выдавал каждому ежедневную порцию. Лейтенант приучил себя есть очень мало и не думать о еде. Подчиненным он выдавал такие же крохотные порции. Но всякий раз, когда доставал запасы, убеждался, что в тайнике меньше еды, чем он оставлял накануне.

Огава быстро понял, в чем дело. Симидзу и Ака-ги брали еду без спроса. Касима не воровал рис. Но однажды и он не выдержал.

— Я больше так не могу. Я тоже буду есть столько, сколько хочу. Иначе я умру от голода.

Главным их запасом, на который больше всего рассчитывал Огава, были бананы. Банановые деревья росли по всему острову, но Огава не хотел, чтобы японцы срывали слишком много плодов — он боялся себя обнаружить.

Однако остановить своих солдат он не мог: все страдали от недоедания. Тогда Огава сказал, что отныне у каждого будет свой запас еды, и тогда пусть все едят сколько хотят. Несколько дней все четверо наслаждались пищей.

Огава первым вернулся к самоограничению. Он боялся, что если они будут есть и спать вволю, то утратят боевые качества.

Акаги дезертировал в сентябре 1949 года. Он выдержал только четыре года. Касима считал, что раньше или позже это должно случиться. Касима постоянно повторял:

— Эта жизнь слишком тяжела для него.

Акаги исчезал три раза, и три раза Симидзу находил его и возвращал в лагерь.

В первый раз, когда он исчез, Огава ночью заметил маленький огонек в джунглях, так что Симидзу знал, где-искать беглеца.

Во второй раз Акаги исчез в середине сезона дождей. Огава знал, куда Акаги может пойти, и послал ему вслед Симидзу. Ефрейтор взял с собой единственную сохранившуюся у них армейскую плащ-палатку и через шесть дней вернулся с беглецом.

Искать Акаги лейтенант всегда посылал Симидзу. Это была обязанность ефрейтора, потому что Акаги был его напарником.

Когда они охотились, то действовали все вместе, но в остальное время делились на две пары: Огава с Касима и Симидзу с Акаги.

Огава никогда не обсуждал никаких планов в присутствии Акаги, потому что чувствовал, что тот рано или поздно все равно уйдет. Акаги даже не знал, где хранятся патроны и взрывчатка. Огава специально взял его как-то с собой за бананами, а Касима тем временем спрятал всю амуницию.

Бегство Акаги означало, что теперь противник узнает о существовании их группы, и это больше всего тревожило Огава. Он не имел права попасть в плен к американцам, ведь тогда он перестанет быть полезным для советской разведки.

Когда Акаги исчез в четвертый раз, Симидзу опять бросился на его поиски. Но Огава почему-то был уверен, что на сей раз Акаги подготовился получше и им беглеца не настигнуть. Лейтенант оказался прав.

Теперь им следовало ждать атаки врага. Правда, в глубине души Огава надеялся, что, может быть, Акаги не сумеет добраться до американцев. Он был очень слаб, и длительный переход через джунгли в одиночку мог оказаться для него непосильной задачей.

В сухой сезон бежать ему было бы легче. Но сейчас шли сплошные дожди, и каждый шаг в джунглях даже Симидзу давался с трудом. Через влажные, труднопроходимые леса без большого ножа пройти было невозможно. Стволы были опутаны лианами, между деревьями как-то ухитрялся прорасти папоротник, а бамбук рос так густо, что не было видно солнца.

Симидзу все-таки отправился за ним, но вернулся через неделю, раздосадованный, совершенно обессилевший и без Акаги. Странным образом Огава вздохнул с облегчением.