Гидра-2. Криминальные истории 60-х

НА УЗКОЙ ДОРОЖКЕ

— Послушай, Серый, не финти. Вместе на деле были, вместе и отвечать придется.

— Нет, уж я здесь ни при чем. Ты влип один, ты и выпутывайся. Меня не трогай.

— Чистеньким хочешь остаться? А Ванька-Встанька — из дураков, за двоих в тюрьме отдуваться будет? Так, что ли? Этот номер не пройдет. Не на того напал, голубь. Мне туда тоже не хочется. Я там уже во как насиделся. С меня хватит. За непризнанку мне такой срок отвалят, что будь здоров. Не могу я больше, не хочу, понял? Пошли оба с повинной. Ты бери на себя, давно на воле гуляешь. А я после того раза еще срок отмотал. Только что выскочил, и опять. Ты меня втянул в это дело, ты! Вот и бери на себя. Слушай, тебя не посадят — ты работаешь. Пусть за тебя мужички похлопочут, трудовой коллектив. Ты раскайся перед ними, поплачь. Бей в грудь кулаком, божись, и все, выйдем сухими. Скажем, что я оказался там случайно. Все делал ты один. Пошли в милицию, он ждет. Ты слезу пустишь: виноват, начальник, прости. Клюнут, не волнуйся. Дела пока еще нет. Похерят все до возбуждения, а?

— Не был я там, понял? Меня никто не видел, никто ничего не знает. Был ли, не был ли второй в этом деле — неизвестно. Понял?

— А я-то знаю! Ты обо мне забыл.

— И ты ничего не видел и не знаешь, понял?

— Нет уж, это ты брось. Ничего я не понял. И понимать не хочу. Один я тонуть не намерен. Ты в моих руках. Не пойдешь сам — все скажу. Всего месяц на воле. Только прописаться успел. Нет уж, или вдвоем за колючку, или оба на воле. Понял?

— Ладно, хватит трепаться. Пойдем выпьем, потолкуем.

— На какие шиши?

— Есть у меня.

— Откуда?

— Не твое дело.

— Какого же черта вчера не дал?

— Вчера не было.

— А сегодня появились? Получка была, что ли?

— У жены взял.

— Зажал вчера. На алкаша потянуло, вот и влипли.

Они идут к магазину, сгорбившись, опустив головы, двое еще не старых мужчин, которые семь лет назад вместе отбывали срок в одной колонии, спали на соседних нарах, ели за одним столом. Они идут не спеша, и вечернее летнее солнце светит им в спины…

— Зачем ты дал ему по морде? Стоял он, молчал, и черт с ним. Все было бы нормально: обшмонали и ушли по-тихому.

— Я и сам не знаю. Он меня за руку схватил, когда я полез к нему сюда… — И он показал на внутренний карман своего пиджака. — За рукав схватил и держит. Ну, я и вмазал. Черт его знал, что он заорет.

Они вошли в магазин. Серый — высокий, худой, с жесткими скулами, лет тридцати, пошел к кассе. Ванька-Встанька — среднего роста, тоже худой, с черными жесткими волосами над изрезанным морщинами вдавленным лбом, из-под которого настороженно смотрели черные маленькие глаза, остановился недалеко от входа у окна и стал смотреть на трепещущие под легким ветром позолоченные вечерним солнцем листья тополя.

— Пошли. — Серый держал в одной руке бутылку водки, во второй — завернутый в бумагу кусок колбасы, и они, протолкавшись в дверях через толпу покупателей, вышли из магазина. — Тебя когда из милиции выпустили? — спросил Серый.

— Сегодня, полчаса назад. Я — сразу ктебе. Надо решать. — Ванька-Встанька вспомнил, как ему сказал начальник отделения: «Нагулялся уже? — При этих словах у него заныло сердце, и стало тоскливо и одиноко. — Иди и один не возвращайся, иначе пойдешь по делу за двоих. Понял?» — «Да, конечно». — Ванька-Встанька вздохнул.

— Ты чего? — спросил Серый.

— Да так, ничего. Думаю.

У Серого в прищуре хищно блеснули глаза. Но Ванька-Встанька этого не заметил. Он шел и думал о своем. О том, как в пятнадцать лет в первый раз «сел» в детскую воспитательную колонию. Как в восемнадцать снова посадили на полный срок без «скидки на малолетство» и он «трубил» долгих четыре года. Потом решил — хватит, надо кончать. Но напился, и опять кража, и снова срок. Освободился всего месяц назад, нашел работу. Живи, трудись. Сколько об этом думал там, за проволокой. Честная жизнь, только честная жизнь! Мать-старуха высохла вся из-за него. «Не могу я больше туда идти. Не могу! Сволочь Серый. Ему — что, не задержали — значит не был. Мне могут и не поверить одному. Чем докажешь, что невиновен? И тот пьяный вдрабадан, а схватил — не вырвешься. Ведь не я его шмонал, какого черта он на меня бросился? Серый тоже хорош: сам драпать и смылся, а ты, как хочешь, выпутывайся. А когда раздался милицейский свисток, понял, что конец, никаких сил бежать. Взяли на месте преступления. Сволочи, все сволочи. Придушить надо было этого алкаша на месте. Зачем Серый вмазал ему по соплям? Не мог втихую?»

— Ты виноват, Серый. Зачем его ударил? Сработали бы тихо и смылись.

— Что теперь говорить об этом. Дело сделано. На тебя — протокольчик. А тебе объяснять не надо, что такое протокольчик. — У Серого под небритой кожей лица напряглись скулы.

— Это точно, — вздохнул Ванька-Встанька.

— Вот мы и пришли, — сказал Серый, открывая дверь подъезда. — Жена на работе. Выпьем, посидим, потолкуем.

Что-то толкнуло Ваньку-Встаньку назад, словно ударило в грудь: не входи! Он смотрел на Серого, но тот спокойно открывал замок двери, из кармана торчала головка бутылки. Сколько было таких встреч, выпивок. Пили и в лучших ресторанах, и на задворках среди пустых ящиков и мусора. Пили и дрались до крови, и обнимались в пьяном угаре, проклиная свою воровскую жизнь. Серый открыл дверь и прошел в квартиру. Ванька-Встанька вошел за ним.

— Жена где работает? — спросил он, садясь на диван. — А ты неплохо устроился, обстановочку завел. С законной женой в чистой постели спишь. Культурно браком сочетаешься. Забыл, наверное, уже про нары? А меня снова хочешь туда отправить? А сам здесь будешь жизнью наслаждаться. Не выйдет! Или никто, или сядем вместе. Пусть твоя потоскует одна на чистых простынях.

— Ладно, Ванек. Давай лучше выпьем. Подумаем, как быть дальше. Будь здоров.

Оба выпили по полному граненому стакану водки, захрустели луком, затем в ход пошла колбаса. Сознание затуманивалось. От горячей волны, которая разлилась по всему телу, руки и ноги становились тяжелыми.

— Послушай, Ванек, а если тебе смотаться отсюда куда-нибудь? Ванька-Встанька задумался, закурил.

— Волком беспаспортным жить? С меня этой жизни во — хватит! Не могу. — Он вспомнил о матери, о том, как она просила: «Ванечка, перестань воровать, поживи со мной. Руки на себя наложу. Не могу больше ходить по пересылкам, по тюрьмам, ждать одного письма в три месяца. Всю жизнь на тебя положила». Мать плакала без слез. Он тогда закричал на нее: «Хватит, заткнись. Принес тебе подарок, а ты канючишь». После очередной кражи купил ей головной платок. «Не нужны мне твои подарки, — закричала мать слабым, сиплым голосом. — Хватит, одарил — все на тебя спустила. Хорошо, пенсию платят, а то давно бы с голоду подохла». — «Теперь не подохнешь — прокормлю». Мать плакала без слез и молчала. Знала, что, если она будет спорить, он может и отколотить. А теперь ему стало жаль мать. Все-таки права старуха. Не перенесет, наверное, его нового срока. А куда он тогда вернется? Раньше был дом, дома мать, и он рвался домой, в маленькую квартирку первого этажа старого деревянного дома. Окна квартиры выходят во двор, а под окном клумба. Мать всегда сажала на ней цветы. Сколько раз он, пьяный, разбрасывал клумбу ногами, рвал с корнями цветы — его бесила их чистая и яркая красота. Может быть, действительно, смыться, и делу конец? Через год вернешься, никто и не вспомнит. — Ты шмонал, а не я. Почему я должен смываться? Пойдем расскажем начистоту. Я уже устал от всего этого и больше так не могу. Хочу жить по-человечески. — Ванька-Встанька тупо смотрел на пустой стакан.

— Ты женись еще, — неопределенно протянул Серый. — Этот хомут на шею всегда успеешь надеть.

Ты, однако, уже надел, не откладывая на будущее. — Ванька-Встанька посмотрел на Серого. — Нет, ты все-таки пойдешь со мной. А не пойдешь — сам потащу.

Ванька-Встанька знал показания потерпевшего, который сказал милиционеру, что задержанный его не бил и ничего не делал — просто стоял. А второй, высокий, завел его во двор и обыскивал, а когда потерпевший схватил его за руку, ударил кулаком в лицо и бил ногами. Он же взял и часы. Того и нужно найти. «А этот маленький, поэтому я его и схватил. У того, длинного, и нож, кажется, был».

— Ладно, давай выпьем еще. — Серый разлил по стаканам остаток водки.

Они выпили, закурили. Дым облачком пополз к потолку. Серый недобрым взглядом следил за его полетом. Затем положил огромный кулак на край стола и, глядя в упор на Ваньку-Встаньку, заговорил:

— Ты меня в это дело не впутывай, понял? — В голосе приказ и угроза. — Я там не был. С кем ты был, я не знаю. Если заикнешься обо мне, пеняй на себя, понял? За продажу, знаешь, что полагается? Выучил кодексы, статью тридцать восьмую пункт девять и рассчитываешь на чистосердечное признание, помогаешь раскрыть преступление. В холуях ходишь. Если меня потянут, сядешь на нож. Знаешь Яшку? Он за меня с тобой рассчитается. — Серый не отводил тяжелого взгляда от лица Ваньки-Встаньки.

— Зуб? Он жив? — словно очнувшись, спросил Ванька-Встанька. — Я слышал, кокнули будто его при побеге. — Он пьяно покачал головой. — А я и про Яшку скажу. Пусть всех раскопают. Надоело, пойду искажу.

— Ты что, очумел? Перепил, что ли, Встанька? — Серый с силой взял его за рукав.

— Пусти. Пойду к Николаю Гавриловичу, все расскажу, и пусть делают, что хотят.

— В стукачи, сволочь, записался. Давно ли? Со стажем работаешь? А я-то думаю, что это с ним начальник милиции беседует? Никуда ты отсюда не выйдешь, понял? — Серый встал и закрыл на замок дверь. Ключ положил в карман.

— Ты что, Серый? — испуганно заговорил Ванька-Встанька, глядя пьяными глазами на Серого и слегка покачиваясь. — Никакой я не стукач. Просто начальник со мной поговорил по-человечески. Может, впервые в жизни со мной так говорили.

— Заливай, знаю я тебя, гада, давно присматриваюсь, как ты юлишь, и нашим, и вашим служишь. Труба тебе, понял?

— Пусти меня. — Ванька-Встанька встал и нетвердой походкой направился к двери. Серый стоял на его пути. — Пусти меня, я хочу выйти на улицу.

— К начальничку бежать? Вот он, Серый — вор, возьмите его. Так? Сколько тебе за это заплатят?

— Пусти меня, — повторил Ванька-Встанька.

Серый с силой толкнул его в грудь. Падая, тот ухватился за стол, стащил скатерть. На пол с грохотом полетели тарелки, бутылка. Серый замер. Но у соседей было тихо. Он выругался нецензурно, нагнулся к дивану, из-под которого достал маленький туристический топорик. Ванька-Встанька, сидя на полу, поднял над головой руки.

— Ты что, спятил? Брось топор.

Глаза Серого сузились, и Ванька-Встанька увидел в них непроглядный, колючий мрак смерти.

— Серый! — закричал он, но удар топора оборвал его крик.