Ангел в эфире

Глава 5

Гадая, что произошло во время ее отсутствия, Настя вылетела в Москву. Что-то все не сходилось в ее рассуждениях, пасьянс не складывался, пазлы не сцеплялись в выпукло-ребристый, знаменитого пейзажиста ландшафт, то в картинке все что-то мешало и выпирало из нее, то при рассмотрении в ней обнаруживались лакуны и пустоты, провалы и бездны.

Может быть, Шумскому стало стыдно за свое непротивление злу насилием… Может быть, Макухина поняла, что никакой «джинсы» на самом деле не было… Может быть, Гагузян, разглядев ее великие дикторские задатки, лично бросился на амбразуру начальственного гнева…

Дядя Захар при встрече был приторно любезен. Он даже сердечно приобнял Настю, вводя ее в знакомый предбанник.

— Что же ты сбежала, дурочка! — В его голосе звучала отцовская нежность. — Тебя искали в Москве, не нашли… Вечерние новости у нас сейчас не прикрыты, возьмешься, надеюсь?

— Я же здесь, — надменно буркнула Настя, собираясь быть гиперосторожной со своим покровителем.

— Конечно, без моего содействия тебя нипочем не нашли бы! — торопливо заметил Шумский, снизив голос до интимного шепота. — Ведь это я настоял на твоей кандидатуре… Конечно, кое-кто возражал, пришлось стукнуть кулаком по столу… Сама понимаешь, желающих много, а должность одна. Ну, точнее, две…

Взглянув на маленький кулачок, обметанный рыжей порослью и обсыпанный ржавым пигментом, Настя оскалилась настороженной улыбкой, которую при желании можно было счесть благодарственной. Кажется, добрый дядюшка хотел увидеть на ее лице признательность, вводил в неоплатный долг, — он как будто дальновидно рассчитывал на будущую власть своей протеже, которая ему может пригодиться — и власть, и протеже…

Они вошли в кабинет, дверь которого ранее украшал красочный логотип «Побудки», а теперь на ней висела наспех отпечатанная табличка «Вечерние новости», что свидетельствовало если не о неотвратимости происшедших здесь перемен, то хотя бы об их радикальности. Га-гузян встретил Настю как старую знакомую, и притом знакомую любимую — что было немудрено, если вспомнить те его пассы и жесты, которыми он не то обвораживал девушку, не то мутил ей голову во время недавнего производственного тет-а-тета.

— Куда же ты запропастилась, Плотникова! — воскликнул он, с неожиданной галантностью припадая к девичьей руке. — Мы тебя искали по всей стране!

— Меня уволили, если вы помните, — тоном оскорбленной невинности заметила Настя.

— Того, кто тебя уволил, тоже уволили. — Дернув заволосатевшей губой, Гагузян расцвел кривой, как ятаган, янычарской усмешкой.

«Макухину уволили?» — удивилась Настя, наружно не выказывая ни удовлетворения, ни сожаления. Неужели беспринципную финансистку уволили из-за нее? Хотелось бы в это верить…

— Блок наших вечерних новостей рассчитан на двадцать две минуты, — информировал Гагузян новую ведущую, вводя ее в курс дела. — Пока мы планируем так: политика — пять минут, социальные новости — десять, еще пять минут — спорт, культура и что там еще найдется… Обязательный прогноз погоды. Но прогноз будет не на тебе, так что не волнуйся… Короче, основной упор делаем на социалку. Уже прикинули: планируемый состав зрителей — это пенсионеры, городские бюджетники, мелкие служащие…

— Новости для бедных, — объяснил Шумский.

Настя поморщилась. Гагузян заметил ее гримасу:

— Иначе пока не получается… Общероссийское вещание нам не по карману. Завоевание аудитории начнем с Москвы, освоим столицу — двинем дальше… В общем, думаю, ясно: ведущая новостей должна нравиться пионерам и пенсионерам.

— И всем остальным мужчинам! — подмигнул Шумский — в его тоне прозвучал двусмысленный намек.

Гагузян перебил «детского» директора, невнимательно фыркнув:

— Не думаю… В сущности, в первую очередь ты должна понравиться женщинам. Домохозяйкам. Они должны идентифицировать себя с ведущей, только тогда «новости» станут по-настоящему эффективными. Из этого следует манера подачи материала — простая, без зауми, без этих новомодных затей с множеством камер, с дешевым инфотейнментом — развлекаловкой для гурманов. Надо понимать, что обеспеченные гурманы новости вообще не смотрят, потому что для них особый шик — это не знать новостей… А почему так, знаешь?

«Действительно, почему?» — задумалась Настя.

— Потому что богатые не зависят от политической текучки. От нее зависят бедные — вот что мы должны иметь в виду.

— Короче, дешево и сердито, — пояснил Шумский.

— Скромненько и со вкусом, — возразил Гагузян.

Настя с трудом изобразила восторг: это было совсем не то, о чем ей грезилось в самолете. Правда, по сравнению с двухнедельной выдержки мечтами о провинциальном рекламном агентстве это было нечто…

— Каковы будут ваши условия? — спросила она дерзко, как учила ее мама, потому что надо помнить: кто ничего не просит, тому ничего не дают, времена дешевой булгаков-щины канули в Лету, в наше циничное время бессребреников не любят, нестяжатели в нем не выживают.

Гагузян белозубо сверкнул ятаганской улыбкой, надвое располосовавшей лицо:

— Диктуй свои условия. Я весь внимание!

Заносчиво вздернув подбородок (от страха), Настя швырнула ему в лицо отливавшую металлической чеканкой фразу:

— Пять тысяч долларов в месяц, я думаю, мне хватит…

Именно эту гипотетическую сумму озвучила Наталья Ильинична, придя к ней совершенно умозрительно, в отрыве от реальных московских заработков.

— Две. Плюс служебная квартира, в перспективе — машина с охраной.

Пришлось согласиться.

— Итак, начинаем работать! — поднялся Гагузян, завершая аудиенцию. — Через две недели — первый эфир.

Столько событий уместилось в этот куцый, наполовину укороченный поздним прилетом день… Последним его аккордом стала встреча с Валерой. Настя заглянула в монтажную, впервые за день выдав на лицо не отрепетированный полуоскал, которым она оборонялась от тайных пакостей судьбы, а вполне искреннюю улыбку.

— Привет, красотка! — просиял Валера, раскрывая слишком пылкие для хорошего вкуса объятия. — Между прочим, я хранил тебе почти супружескую верность, Настюха. И даже ни с кем не спал… Ну почти… А ты?

— Я тоже, — рассмеялась Настя, чувствуя себя вернувшейся домой. — Послушай, просвети меня, что стряслось с Макухиной?

— Ничего особенного, — проговорил Валера скучным голосом. — Яйцерезке откусили ее железные яйца. Оказалось, что пиво «Ершов», из-за которого наш канал чуть не лишился лицензии, — это ее креатура… Правильно я употребил это слово, ты не в курсе? Ну, не важно… Короче, с «Ершова» она снимала пенку себе в карман — за риск. Ну, понятное дело, такое свинство начальству не понравилось… Во время министерской проверки все вскрылось, Макухину выставили вон, а «Побудку» закрыли… К тому же рейтинг был у нее нулевой…

— А что Ваня Проценко? Ну, наш косенький? Где он?

— С ним тоже история, — ухмыльнулся Валера. — Отправился вдогонку за Макухиной… Ведь его почему ведущим взяли? Потому что его кандидатуру из министерства спустили. А он не тянул…

— Да, косенький не тянул, — подтвердила Настя.

— А потом предупреждения сверху посыпались, угрозы… Попутно, пока с нарушениями утрясали, вдруг выяснилось, что никто не знает, откуда Проценко к нам прислали. В министерстве его не признают, говорят — он, мол, у вас конкурс выиграл, а то, что кассета была министерским курьером привезена, так мало ли кто кассеты нам шлет… Психов-то полно! Ну, они, мол, только отправили ее с оказией… После этого от косенького по-тихому избавились.

— Бедный Ваня, — лицемерно вздохнула Настя, чувствуя себя отмщенной за конкурсный провал. И ощутила приятную снисходительность к сопернику.

— За него не волнуйся, его на дециметр взяли. Ну, не ведущим, конечно… Как ведущий он. нулевка, честно сказать. Не то редактором, не то старшим, куда пошлют…

Итак, все сестры получили по серьгам, а воры по шапкам. Справедливость была восстановлена, законность восторжествовала.

Оставался еще один вопрос, который девушке нужно было выяснить, несмотря на внутренний голос, твердивший об осторожности.

— Слушай, а как у Главного дела? — начала Настя издалека.

— У кого? У Цыбалина, что ли? Он цветет и пахнет!

— А его сын? Я слышала, что… Как он?

— Чего это ты им интересуешься? — удивился Валера. — Тоже его поклонница, что ли?.. Ты это брось, Настюха, от «торчков» не дождешься настоящего кайфа в постели. Кстати, лично тебе я готов продемонстрировать высший класс, хочешь?

— Когда-нибудь потом, — смеясь, отмахнулась Настя. — Например, после дождичка в четверг или когда рак на горе свистнет.

— Ой, Настюха, теряешь шанс на блаженство, — получив привычный отлуп, но совершенно не огорчившись, предупредил Валера. — Когда будешь старая и страшная, кто тебя полюбит, кроме меня?

И правда, кто? Тем более, что Валера так и не ответил на ее осторожный вопрос. А расспрашивать дальше она побоялась.

Антон Протасов искренне обрадовался Насте. Они не виделись всего-то недели две, однако девушке показалось, что со времени их последней встречи пронесся добрый десяток тяжелых лет, принесших в своих пергаментных ладонях запоздалые сожаления. Она, кажется, ничуть не удивилась бы, если бы обнаружила, что пышнокудрую, отменного шатенового цвета шевелюру Антона, уже вступившего в опасный внеплановыми вывертами судьбы сорокалетний возраст, вдруг расцветили серебристые вервии седины.

— Ты куда запропастилась? — попенял ей Протасов, ласковым тоном оттеняя ворчливые слова. — Я тебе звонил, звонил, чуть телефон не оборвал… Жена даже решила, что я завел себе любовницу, устроила скандал… Где ты пропадала, ангел мой?

— Где, где… В Караганде! — фыркнула Настя. — Меня же уволили, если ты помнишь!

— Тебя не уволили, тебе сказали, что уволили, — а это две большие разницы, — заметил Антон с коротким смешком. — Ты всегда веришь тому, что тебе говорят?

— Теперь уже не очень, — рассмеялась девушка.

— Макухина просто пугала тебя, рассчитывая, что ты ей своего «джинсовика» сдашь. А ты просто сбежала! Нельзя же быть такой тонкокожей… Надо советоваться с опытными, знающими людьми.

— Я пыталась… И потом, Антон, никакой «джинсы» не было, — возразила девушка, темнея лицом.

— Ладно, ладно, хватит оправдываться! Не было так не было…

Он подошел к столу, чуть заметно прихрамывая из-за старого ранения. Настя задержала взгляд на украшавшей стол семейной фотографии в рамке. На ней Антон обнимал жену, а пухлый пятилетний мальчик с шкодливым, совершенно томсойеровским лицом вынужденно замер перед объективом, похожий на пулю за секунду до выстрела.

— Между прочим, пока ты отдыхала неизвестно где, у меня второй сын родился, — сообщил Антон, заметив взгляд девушки.

— Поздравляю! — сердечно улыбнулась та. — Будущий телевизионщик, да?

— Не дай бог! — Антон вздохнул, придвинув к себе компьютерные распечатки. — Теперь прости-прощай восьмичасовой сон и домашнее спокойствие…

Он долго рассказывал ей о жене, нервничавшей по поводу пищеварения у маленького, о его росте и весе… Антон и сам, видно, нервничал — его скуластое лицо подергивалось едва заметным тиком. Покончив с семейной лирикой, он произнес почти устало: