Ангел в эфире

— Ну, давай, Настя, работать… Нам поручено сделать из тебя звезду всероссийского масштаба. Цыбалин, между прочим, лично распорядился… Ты-то сама хочешь этого?

Как будто он сомневался в ответе!

На самом деле звезд, предназначенных к зажжению и восхождению на теленебосклоне, оказалось трое — как ни неприятно это было Насте, как ни страдало ее самолюбие, заточенное до хирургической тонкости, однако не она одна должна была украсить телеэфир. Ведущими должны были стать Плотникова, Ларионова и еще третья, некто Ельцова.

— А, Настя… — Ларионова европейским условным поцелуем припала щекой к щеке коллеги. — Рада тебя видеть… У нас тут без тебя и солнце не встает!

Ирочка, томная блондинка, хрупкая, тонколицая, с почти прозрачным лицом, выглядела как настоящая ки-нодива — дорого и породисто.

— Будем работать понедельно — неделю ты в эфире, неделю — я, — объявила она, с такой нежностью взглянув на Гагузяна, что стало ясно: после отъезда пугливой Анастасии пылкий «побудочник» недолго мучился подбором ей адекватной замены.

Вслед за этим в комнату вплыла грудастая рыжеволосая красотка, еще на пороге проворковав меццо-сопрановым, много чего сулящим голосом:

— А вот и я! — Это была Милена Ельцова, третья ведущая.

Настя надменно кивнула вошедшей, а Ларионова неодобрительно оглядела силиконово колыхавшийся бюст прелестницы.

Вслед за Ельцовой в качестве ее безмолвной свиты в комнату просочились еще двое — девица спортивной внешности в карлсоновском (только пропеллера не хватает) комбинезоне и лощеный тип в очках с творческой безу-минкой в глазах.

— Юра Лосев — пиар-менеджер, — отрекомендовал Гагузян лощеного типа, а потом представил аудитории Карлсона: — Лена — ваш имиджмейкер, стилист, гример.

— Откуда эта рыжая? — ревниво наклонилась Настя к Ларионовой, пока новоприбывшие обменивались приветствиями.

— Кажется, чья-то пассия из министерства, — также тихо ответила Ира. — Или жена.

— Они бы еще Олега Попова пригласили! — фыркнула Настя на ухо подруге — а на фоне обострившейся конкуренции ей приходилось считать Ларионову своей подругой. — Откуда ее выкопали? Из цирка?

— Из порнотеатра! — Ирочка прыснула в кулак.

Рыжая, догадавшись, что шепчутся о ней, облила товарок отборным презрением.

— Как я понимаю, — произнес лощеный Юра, начиная производственное совещание, — у нас трое ведущих, и у всех должен быть разный стиль. Наша первоочередная задача — разработать этот стиль, выделить личную индивидуальность и довести ее до рафинированной очевидности.

— Ну, вы работайте, работайте… — Гагузян попятился из комнаты, ускользая от женского высокооктанового трения. Отношения ведущих изначально были далеки от идеальных.

Закипела работа.

Для блондинки Ларионовой имиджмейкер Лена предложила нежный стиль и сдержанную манеру поведения, которую оттенял бы холодный макияж голубых северных тонов. Выслушав ее, Ларионова равнодушно пожала плечами, заранее со всем соглашаясь.

Несколько взмахов кисточкой, подправленные волосы, — и Иру усадили за стол читать первый попавшийся (приказ о матобеспечении передачи) текст. Она механически отбарабанила слова.

— Прелестно! — резюмировал Юра, оценивающе оглядывая красотку. — Но надо больше теплоты в голосе… Ты замужем?

— Была, — ответила Ларионова.

— Чудненько!.. Значит, о тебе создаем следующую легенду: холодная девственница в ожидании прекрасного принца. Увлекается шейпингом, шведским языком, горными лыжами. Любимый писатель — Коэльо. Любимая музыка — классика, Григ, Бетховен… Коэльо прочитаешь, музыку послушаешь, диски я принесу… Легенду выучишь так, чтобы от зубов отскакивала. И никаких романов на стороне без санкции руководства! Ясно?

Это звучало как приказ.

— А он длинный, этот Коэльо? — насупилась Ларионова.

— На твое счастье — нет… Тебе понравится. Что-то вроде сказки для бедных. В духе нашей передачи.

Обернувшись к Насте, Юра оглядел девушку внимательным, не столько раздевающим, сколько разбирающим на составные, взором.

— Ну, с Плотниковой все более-менее ясно: интеллектуалка, два университета, три иностранных языка, Джонн Донн наизусть в оригинале, любимый писатель, естественно, Пелевин, любимая музыка — джаз.

— У нас же передача для бедных! — напомнила Настя, уловив некий диссонанс между пожеланиями начальства и предлагаемым ей образом.

— Кто тебе сказал такую чушь? — уверенно фыркнул Юра. — Бедные не приносят денег за рекламу.

— Зато они приносят рейтинги! — возразила девушка. Ее неожиданно поддержала Ларионова:

— Нам Гагузян так сказал. А он, между прочим, директор информационного вещания.

— Да? Ну ладно… — уступил Юра. — Хорошо, придумаем для тебя что-нибудь потупее… Лена, я иссяк, давай ты?

— Предлагаю: образ — сердечно-задушевный. — Лена отвела волосы со лба Насти. — Макияж — неброско-теплых тонов. Одежда — подчеркнуто женственная.

Юра восторженно щелкнул пальцами.

— Точно! Значит, легенда такая: сердечная девушка на выданье… Роман с небольшим олигархом или спортсменом, жениха тебе подберем… Не бойся, Настя, роман будет формальным, только для прессы: пара встреч на гламурных тусовках, один торжественный поцелуй, совместный отдых (ты — в Эмиратах, он — на Тенерифе). Ну, как обычно это делается… Твои увлечения — домашняя кулинария, бальные танцы. Любимый писатель — какой-нибудь наш, конечно, отечественный… Пушкин? Нет, банально… Достоевский? Сложновато… Толстой? Слишком мессиански… Лесков! Ага…

— Мое мнение учитывается? — оскорбленно осведомилась Настя.

— Ну, говори! — Юра устало откинулся в кресле.

Настя говорила долго. Она рассказывала, что, например, в Америке ведущий должен выглядеть скромно, почти незаметно, чтобы своей индивидуальностью не заслонять смысл подаваемых им новостей, что лучший имидж. — это не выдуманные подробности выдуманной личности, а достойная скромность, что личная жизнь мало кого интересует, когда ты на экране, что хорошо поданные новости исключают необходимость дополнительного интереса к тому, кто их подает, потому что отточенный профессионализм вкупе с…

— Все сказала? — спросил Юра, зевнув. А потом добавил с ноткой скороспелого сожаления в голосе: — Дело в том, что у нас не Америка. Дело только в этом…

Образ рыжей Ельцовой даже придумывать не пришлось: пассионарная сексапилочка, манера подачи — страстно-огневая. Но не постельно-страстная, а, скорее, партийно-страстная, в духе комсомольской юности потенциальной аудитории. Задача облегчалась тем, что у рыжей имелся какой-никакой муж, очевидно формальный и многорогий, поэтому жениха ей не нужно было подбирать, а вопросы о любимом писателе при взгляде на нее отпадали сами собой.

— Любимый танец — ламбада, конечно, — скучно, как о само собой разумеющемся сказал Юра. — Мечта — иметь троих разнополых детей. Вид спорта…

«Разводка мужиков на деньги», — тихо съехидничала Ларионова.

— …Что-нибудь экзотическое, например карате… Ничего, возьмешь пару уроков, больше и не нужно. Несколько фотографий в кимоно с черным поясом — и народ будет в отпаде… Любимый запах — скорее всего, «Опиум», у нас с ними контракт… Любимый дизайнер… Ну, потом посмотрим, кто согласится на «product placement».

Потом обсуждали колористическое решение студии и костюмы ведущих. Мнением Насти об этом никто не интересовался, хотя у нее было что сказать по этому поводу.

К вечеру она почувствовала себя выжатой как лимон.

И пожаловалась Протасову:

— Такое впечатление, что я кукла и мной вертят как хотят!

— Все гораздо хуже, — успокоил ее Антон. — Ты — говорящая голова, голова профессора Доуэля. Но… Ведь ты этого хотела?

— Я хотела не этого! — возмутилась девушка.

Чего же тогда? Она сама не могла ответить на свой вопрос. Ей хотелось стать самой лучшей ведущей, и чтобы ее мнение ценили и уважали профессионалы, и чтобы ей не подбирали жениха, а чтобы… Ну, с женихом вообще был вопрос темный и сложный… В сущности, ей хотелось, чтобы все в ее жизни было как раньше: чтобы она задавала тон музыке, а не музыка ей.

— Ничего, когда-нибудь так и будет! — успокоил ее Антон. — Позже, потом… И вообще, говорят, перемелется, мука будет…

Но пока была только мука.

Вскоре три восходящие звездочки записали свои первые интервью для глянцевых журналов, телесплетниц и таблоидов. В них было слишком мало правды и слишком много того, что придумал для своих подопечных Юра Лосев. Пиарщик сам находил корреспондентов, организовывал фото-сессии и даже отобрал снимки, которые соответствовали заданному образу. Кажется, он даже мог бы фотографироваться вместо девушек, умело напуская на свою пластическую физиономию то девичье достоинство Ларионовой, то показную сердечность Плотниковой, то рыжегривую задорность Ельцовой.

Потом в просторной студии, где с утра до ночи стучали молотки и истерично визжала дрель, проходили репетиции. Для каждой из ведущей персонально ставили свет и подбирали костюмы, гармонирующие по тону с синепесочным студийным интерьером.

Потом снимали материал на пробу, потом обсуждали его вместе со съемочной группой… Режиссером программы был вихрастый тип по имени Валентин Гриднев, несколько флегматичный на вид, но на деле — с безошибочной звериной реакцией.

— Валя будет вам «давать в ухо», — объяснил Протасов. Имелось в виду, что режиссер будет подавать команды в микроскопический ушной микрофон, информируя ведущую во время эфира, какой материал готов к показу, какой задерживается, на какую камеру ей «работать», есть ли внеплановые сюжеты и когда их нужно объявить. Настя фыркнула — ей-то, профессионалу, ничего не нужно было объяснять, а вот ее напарницам…

Ее расстроило, что главным оператором съемочной группы оказался тот самый Пустовалов, который в бытность Насти в «Побудке» столь нелестно отзывался о ее работе. Дмитрий Петрович и теперь остался верен своему противному характеру: во время просмотра черновых материалов он щедро сыпал словечками: «дерьмо», «дерьмовенько», «дерьмовски» (а однажды разразился окказионалистским шедевром, воскликнув «одермитель-но») особенно часто, как казалось Насте, когда в кадре появлялась она, и гораздо реже — по поводу двух ее соперниц.

Вскоре съемочная группа подготовила пробные выпуски, показала снятый материал начальству… Начальству не понравилось.

— Такое впечатление, что ваши ведущие дохнут от скуки, — заметил Гагузян, просмотрев кассету. — Особенно эта Плотникова… Она просто спит перед камерой!

— Я же говорил, что она не годится, — быстро открестился Шумский от своей протеже.

Когда Насте передали мнение ее официального заступника и покровителя, она в ярости едва не отхлестала его по щекам. Но, вовремя одумавшись, разрядилась от гнева в телефонном разговоре с мамой.

— Не волнуйся, — задумчиво произнесла Наталья Ильинична. — Я знаю Захара, он так не думает… Он просто не может так думать!

Зато так думала сама Настя — вот что было самое ужасное.

Плотниковой выделили служебную квартиру в одной из старых панельных многоэтажек, окружавших «Останкино». Квартира этого была с попыткой евроремонта, более обозначенного, чем действительно выполненного. Две комнаты, небольшая кухня, телефон… Зато до работы можно было дойти пешком. Между тем в квартире имелись некоторые достоинства и недостатки, о которых девушка до поры до времени не догадывалась…