Опер Крюк. Вор вне закона

* * *

Спустя пару часов Сильвер, водворенный в камеру, снова услышал шум голосов и топот сапог в коридоре возле камер. Дежурный опять ругался с начальником розыска. Ему негде было разместить задержанных.

— А куда я их дену? — оправдывался он. — У меня всего одна камера. Другую еще не отделали.

— Ничего, — басил начальник розыска. — А ты малолетнего бандита туда переведи. На полу поспит.

— Да там даже дверь не запирается, — стоял на своем дежурный.

— А ты ему в камеру швабру дай, пусть он на нее изнутри закроется. Ха-ха-ха! Сам знаю, что к малолетнему не положено. Открывай!

Камеру открыли и затолкнули в нее двоих. Один был пожилым, почти стариком. Второй — крепкий мужик средних лет. Они по-хозяйски оглядели помещение. Сильвер поднялся и поздоровался.

— Кто такой? — хмуро поинтересовался тот, что помоложе. — Подсадка ментовская?

— Нет, непохож вроде, — присмотрелся к Сильверу старик. — Пассажир как пассажир. Из каких будешь, терпигорец?

Сильвер пожал плечами. Своим спекулянтским прошлым он решил не бравировать.

— Так, за драку припахали.

— А что шьют?

— Сто сорок шестую, часть вторую. Вооруженный разбой, — неохотно признался Сильвер.

— Нормальная статья, — одобрил старик. — Все лучше, чем по хулиганке бакланом идти. Ну давай знакомиться. Меня Пашей Яхонтом кличут, а он на Николу Писаря отзывается. Бродяги мы.

Сильвер уже знал, что бродягами и босяками гордо именовали себя воры.

— В сознанку не идешь? — спросил Яхонт.

Сильвер покачал головой.

— Что я, больной? Я никого не трогал, а на меня какой-то дурак с обрезом кинулся. Ну я его и вырубил.

— В цвет, пацан. Самому себе дело шить — западло. Пусть мусора землю роют, им за это бабки платят. Тебе восемнадцать-то есть? — поинтересовался Никола.

— Нет еще.

— Хреново. На малолетку загремишь.

Яхонт согласился.

— Испортят пацана. С малолетки все поголовно суками приходят. Будто с косяком на рукаве родились. Ты, парень, там на зоне держись и запоминай, кто тебя щемить будет. Бугры там совсем беспредельные. Но уж когда они на взросляк подымутся — там с них по полной спросят. Им одна дорога — не в козлятник, так в обиженку. Да, я ведь тоже с малолетки начинал. Малахольное время было. У нас там кроме петушни два десятка мастей насчитывалось, — принялся вспоминать Яхонт.

— А у нас тридцать шесть! — вставил Писарь. — Петухи, черти, свиньи. Кондуктор — это который ногти на ногах у других обкусывает. Бухгалтеру член за ухо суют. "Бабушкины очки" — это когда яйца на глаза кладут. Мотор — который другим дрочит.

— А у нас этих драконами называли, — припомнил Яхонт. — Да, малолетка — это помесь обезъянника в зоопарке с сумасшедшим домом. Понятий не знают, а сами со скуки придумывают — да какие! Колбасу вареную, к примеру, нельзя есть, потому что она на елду похожа. Капусту тоже нельзя, потому что ее козлы едят. Помидоры не ешь и "Приму" не кури, потому что красного цвета. Заехал я лет пять назад на этапе на одну хату вместе с малолетками. Ох и жизнь у меня была — малина! Они палку копченой колбасы в шкуре, да еще в газету завернутую, на пол уронили и не едят, считают — зашкварилась. Им жрать западло, а мы, тертые урки, схавали.

"На бархотку, — говорю, — упала".

Другой малец шоколадные конфеты в бумажках из кармана не выложил, когда на парашу садился. По ихнему опять зашкварилось. Ну, мы и конфеты оприходовали. Смех.

Спустя час в камеру постучали. Милиционер принес огромную сумку.

— Вот, просили передать, пробормотал он.

Видимо просьба была подкреплена солидным финансированием.

Писарь распаковал "дачку". Она была битком набита теплыми вещами и жратвой. Через минуту на газете, разложенной поверх спального возвышения, вырос импровизированный походный стол. Колбаса, ветчина и даже хлеб были уже нарезаны, так как собравшие передачу знали, что все режущие предметы у их друзей будут изъяты.

Воры присели к газете. Писарь кивнул Сильверу.

— Давай, подгребай к "дубку". Если, конечно, никаких косяков за собой не знаешь.

Но Яхонт только махнул рукой.

— Да какие за ним косяки! Видно, что пацан правильный. Я и сам когда-то таким был. За шпанское братство стоял. С суками рубился.

Сильвер подсел к столу. Жрать хотелось дико, но он старался есть не спеша. Писарь достал со дна сумки бутылку водки. Выпили. После еды Писарь свернул жгут из газеты, высыпал в большую кружку пачку чая и принялся варить чифир. Когда напиток протомился, кружку пустили по кругу.

— Подсаживайся, — пригласил Яхонт Сильвера.

Каждый отпивал пару глотков и передавал ее следующему. Все молчали.

Яхонт сидел, прикрыв глаза. Наконец негромко проговорил.

— Тебя, Никола, думаю, нагонят скоро. Нет у них на тебя ничего конкретного. Патрон, который у тебя в кармане нашли, ты не лапал. А меня с наркотой, похоже, всерьез припахали. Ну да ничего. Я в тюрьме родился, в тюрьме, видно, и помру. Прокачусь напоследок по родной стране ходом за казенный счет. Меня вот что беспокоит. Сдается мне, неспроста мы тут оказались. Под общак кто-то копает.

— На Фому думаешь?

— Так на свиданку он нас сам малявой вызвал. Кто же кроме него знал, что мы в Бутырь приканаем? Что делать, сам знаешь.

Сильвер не стал слушать продолжения разговора, который его не касался. Он отошел в дальний угол спального возвышения и задремал. Наутро его выдернули из камеры и отправили в КПЗ. Воры собрали ему с собой пакет необходимых в тюрьме вещей: носки, зубную пасту и щетку, мыло, несколько пачек чая и кое-что из жратвы. Никола проинструктировал Сильвера насчет некоторых понятий.

— И вот что, — напутствовал его напоследок Яхонт — тюрьма случайных пассажиров не любит. Привыкай к тому, что на несколько лет она будет твоим домом.