Заблудившиеся

* * *

Весь день он промотался по городу и области, а под вечер приехал на цементный завод. Директор завода, недавно вступивший в должность молодой мужик, видя, как люди разбегаются с предприятия в поисках денежной и перспективной работы, начал строить своими силами многоквартирный дом для наиболее нуждающихся.

На одном из московских домостроительных комбинатов на средства своего предприятия купил железобетонные конструкции, сформировал бригады монтажников и приступил к делу. Когда строительство шло к концу, а на объекте остались лишь отделочные работы, местные власти оттяпали у завода половину новых квартир для своих очередников.

Директор, помимо воли обманувший своих рабочих, писал жалобы во все инстанции, ждал судебного заседания, впрочем, уже потеряв надежду найти правду. Чтобы коллектив окончательно не развалился, нужно было начинать новый дом, но заводская касса оказалась пуста, денег едва хватало на зарплату и о приобретении железобетона для новой многоэтажки и речи не могло быть. Сайкин посадил директора завода в свою машину, отвез на домостроительный комбинат показывать свое хозяйство.

— Как видишь, у меня все готово к пуску, — сказал он, когда сидели за кофе в бытовке, заменявшей столовую.

Увидев Сайкина, повар не вышел из своего закутка, гостей обслуживала разносчица.

— При самом неблагоприятном стечении обстоятельств комбинат заработает через два месяца. Но у меня, как и у тебя, финансы того… поют романсы. А цемент нужен позарез, для начала хотя бы пятнадцать вагонов. Поэтому давай так: сейчас вы мне отгружаете цемент, через два месяца рассчитываюсь железобетоном. А там помогу с монтажом и отделкой. Сочтемся.

Директор завода почесал затылок. С тех пор как он занял свое кресло, его обманывали постоянно.

— Соглашайтесь, — сказал Сайкин. — С вашей цементной душегубки последние рабочие разбегутся. Соглашайтесь и стройте свое жилье.

Здесь же, в столовой, они ударили по рукам. От обеда директор отказался. Сайкин поискал глазами повара, решив, что пока он здесь, очередное строгое внушение не будет лишним, но повар бесследно исчез, а времени на его поиски не оставалось.

Сайкин отвез директора до дому и вернулся в свой офис, когда рабочий день давно закончился и все сотрудники разошлись. Оставшись один, набрал номер Ларисы и сообщил, что хочет заехать буквально на три минуты по срочному делу, оставил на антресолях деловые бумаги. Дав отбой, он бросил пистолет в спортивную сумку и обвел кабинет долгим взглядом. Глаза его оставались грустными.

…Остановившись перед дверью Ларисы, Сайкин сделал два долгих звонка, но дверь долго не открывали. Явственно слышались голоса, мужской и женский, потом они оборвались, наступила тишина. В ожидании Сайкин разглядывал на ладони ключ, подумывая, не открыть ли дверь самому.

Замок щелкнул, дверь приоткрылась на длину цепочки, захлопнулась и, наконец, распахнулась настежь. В полумраке тесной прихожей стояла Лариса, но даже в этом полумраке не пропадал румянец щек, а это значило крайнюю степень раздражения хозяйки. Сайкин поздоровался и, получив холодный ответ, вошел в квартиру. Отсюда, из прихожей, он увидел Мишу, сидевшего на стуле точно под массивной бронзовой люстрой.

Оторвавшись от телевизора, он кивнул Сайкину и повернулся обратно к экрану. Лариса, опустив руки, стояла и ждала каких-то слов. Сайкин молча сосредоточил все внимание на люстре, под которой, закинув ногу на ногу, развалился Миша. Так прошла минута. «Если бы гипноз действительно существовал, люстра бы уже упала», — подумал Сайкин с сожалением.

— Не ожидала, что ты явишься так внезапно и так… поздно, — сказала Лариса.

«Если она и раздражена, то не моим появлением, — решил Сайкин. — Как видно, разногласия в новой семье уже назрели. Пора цветов с рынка и объяснений в любви подошла к концу. Это уже не брызги праздничного шампанского, а будничная газировка».

Со скучающим лицом он переминался с ноги на ногу до тех пор, пока Лариса не пригласила его раздеться и пройти в кухню. Миша запыхтел и закряхтел под люстрой, выражая свой протест этими нечленораздельными звуками. Усевшись на табурет, Сайкин закурил и, пуская дым в сторону открытой форточки, сказал только, что заехал забрать с антресолей старую деловую переписку.

— Для этого нужно было приходить, и так поздно?

Лариса поставила перед Сайкиным чашку чая. Было слышно, как Миша, чувствуя что-то неладное, мечется по комнате, шаркая тапочками. «Видимо, так реагируют на угрозу своей счастливой семейной жизни самцы вроде этого», — думал Сайкин, раздражаясь старушечьим шарканьем тапок. Он встал с табуретки, закрыл кухонную дверь и снова занял свое место. Во дворе пьяные голоса завели какую-то песню, но быстро оборвали.

— Твою бумагу я давно сняла с антресолей.

Лариса исчезла в спальне и вернулась, держа в руках тонкую конторскую папку. Сайкин уже точно не помнил, что за бумаги лежат в ней. Он развязал тесемки, достал несколько сколотых друг с другом платежек, черновые записи, несколько газетных вырезок и, сделав скучное лицо, сосредоточенно прочитал пару ничего не значащих абзацев.

— Хорошо, что сберегла мои бумаги. Сейчас они могут очень пригодиться.

— Я заглядывала в эту макулатуру, выбросить хотела. Потом думаю, ладно, пусть лежит.

— Такие вещи не выбрасывают.

Сайкин с серьезным лицом похлопал ладонью по папке. Лариса поставила на стол коробочку с конфетами. Сделав пару глотков, Сайкин отодвинул в сторону чашку чая, отдававшего распаренным березовым веником или кипяченой половой тряпкой — не разобрать. «Наверное, Миша заваривал», — подумал Сайкин, прислушиваясь, пьяная песня за окном грянула с новой силой.

— Ладно, время вечернее, Мише спать пора, — сказал он. — Поэтому не смею задерживать. Хотел, собственно, сказать, что уезжаю, может, надолго. К вашей свадьбе не успею, а подарок сделать обещал.

Он вытащил из кармана толстый запечатанный конверт и положил на стол.

— Вот, раскроешь в день свадьбы.

Он отодвинул конверт подальше от себя. Вместо ответа Лариса открыла кухонную дверь и скрылась в комнате, где двигал своими шлепанцами Миша. Сайкин слышал, как она сказала ему: «Прошу тебя, выйди на улицу и погуляй минут тридцать у дома». В эту минуту он ждал крикливого продолжения ссоры, начатой до его прихода, ждал возражений и ругани. «Интересно, на какие причудливые проявления ревности он способен? — думал Сайкин, постукивая пальцами по столу. — Сейчас, если Миша все-таки уйдет, она выскажет все накопившиеся претензии и обиды. И все-таки пусть лучше Миша проваливает».

Сайкин видел, как Миша, что-то буркнув в ответ, мелькнул в дверном проеме с зажатой в руке кепкой. С минуту он копался в прихожей, надевая ботинки и куртку, входная дверь хлопнула, и все звуки исчезли. «Ясно, кто в этом доме хозяин», — подумал Сайкин. Вдруг ему стало жалко Мишу.

— Он все понимает, — сказала вернувшаяся в кухню Лариса. — Он хороший человек и все понимает. Я не хочу, чтобы ты сюда больше приходил. Прошу, больше не появляйся, — она подвинула табуретку и села. — Не хочу, чтобы его унижали в собственном доме. Поэтому твой визит — последний.

От волнения ее щеки снова слегка покраснели. Сайкин чайной ложечкой помешивал остывший невкусный чай.

— Объясни, пожалуйста, — сказал Сайкин, — откуда вообще появился этот Миша и встал поперек моей жизни?

— Я не должна тебе ничего объяснять. — Лариса поставила локти на стол и, положив подбородок на сведенные кисти рук, в упор посмотрела на Сайкина. — Неужели ты сам за все время, пока мы были вместе, не смог ничего понять?

— Что я должен был понимать? — Сайкин крутил ложечкой в чашке.

— Понять хотя бы то, что я имею право на счастье, — сказала Лариса. — Пусть не на счастье, хотя бы на душевное спокойствие.

Сайкин отложил ложечку в сторону. «Ну вот, начинается, — думал он. — Интересно, с этим Мишей она обрела душевное спокойствие?» За окном уже знакомые голоса затянули новую песню, Сайкин прислушался: это была старая лирическая песня, знакомая чуть ли не с детства. «Приехал, вот теперь выслушивай, — думал он. — Не надо было вызывать ее на этот тягомотный разговор».

— Ты приезжал, когда хотел, был здесь ровно столько, сколько нужно тебе, — говорила Лариса. — Потом исчезал, пропадал где-то, жил своей собственной жизнью. В эту свою жизнь ты меня не пускал. И моей жизнью никогда не интересовался. Иногда я вообще не понимала, зачем тебе нужна, что нас связывает.

Последний куплет песни на улице завершился громким непристойным выкриком, раздался смех. Когда этот смех стих, забренчала гитара.

— Миша или кто-нибудь другой должен был появиться в моей жизни, и он появился, — Лариса сняла локти со стола и потерла лоб. — До сих пор не могу понять, какое место я занимала в твоей жизни, — румянец, делавший Ларису такой привлекательной не сходил с ее лица. — Кем я была для тебя? Женщиной для свободных вечеров? Подругой? Ты так боялся уделить мне лишний час, лишнюю минуту своего драгоценного времени, вернее, ты боялся оказаться втянутым в мою жизнь. Почему? Не понимаю. Ты не делился со мной ничем. По существу, я так и оставалась для тебя посторонним человеком.

— А Миша, он с тобой делится, так сказать, душевным богатством? — не выдержал Сайкин и тут же пожалел о своих словах.

— Твоя худая ирония здесь абсолютно неуместна, — Лариса готова была всерьез рассердиться. — Он другой человек. Может быть, у него и нет особенных душевных богатств, но зато с лихвой человеческих качеств, которых тебе недостает. Он просто добрый хороший человек. Это очень много.

— Очень много, — повторил Сайкин. — В том, что он хороший человек, ты хочешь убедить меня или себя?

— Эх, Витя, ты все испортил сам. — Лариса скрестила руки на груди. — Все могло быть по-другому. Ты так и не научился разбираться в людях, не понял, чем на свете нужно дорожить. Хочешь облагодетельствовать человечество, строишь какой-то комбинат, печатаешь в газетах всякое хвастовство: «Комбинат — та площадка, оттолкнувшись от которой, мы пойдем дальше. Кто это „мы“? Куда это „дальше“? Ты не можешь сделать счастливыми близких тебе людей. А обещаешь счастья чуть ли не всему человечеству».

— Ладно, тебя счастливой сделает Миша.

Сайкину хотелось закончить разговор, но он продолжал цепляться к словам Ларисы.

— Счастливой, может, и не сделает, но с ним я обрела хоть какой-то покой, — Лариса прищурилась. — Тебе этого не понять. Если человека природа обделила какими-то качествами, их трудно приобрести. Черствый хлеб мягким не станет.

В воздухе висел мокрый снег. Помахивая сумкой, Сайкин подошел к машине и полез в карман за ключами. В кустах у подъезда ясно слышался треск ломающихся веток. Тусклый фонарь, залепленный снегом, выхватывал из темноты лишь мокрый кусок асфальтовой площадки. Пьяная песня, заглушенная мокрым снегом, ушла куда-то в соседние дворы.

Шум в кустах послышался снова. Бросив сумку на заднее сиденье, Сайкин обернулся к подъезду и прислушался. Через минуту ему стало смешно. В дохлом свете фонаря можно было разглядеть, как из кустов спиной вперед на полусогнутых ногах выбрался Миша, рукой придерживая клетчатую приметную кепку. Залепленный с ног до головы снегом, Миша невидящими глазами озирался по сторонам, стараясь сообразить, в какой стороне находится подъезд.