Заблудившиеся

Глава 18

Субботним утром длинные коридоры пансионата «Березовая роща» пустовали. Постояльцы, в основном состоятельные коммерсанты, снимавшие люксы в левом крыле здания, уплатив за полгода, а то и за год вперед, наезжали сюда по пятницам к вечеру. Просыпались поздно, выныривая из-под одеял не раньше полудня.

Легкие на ногу отправлялись в бассейн, смывали остатки недельной усталости и ночных посиделок в русской или финской бане — на выбор, — обедали на последнем этаже в двухъярусном, весьма приличном ресторане с умеренными ценами. Чтобы не баловать официанток чаевыми, администрация завела порядок, при котором гости расплачивались за питание с дежурной по ресторану в день отъезда.

Хорошо усвоивший этот порядок, Петр Максимович Грищенко сегодня, как обычно, вышел из номера, не взяв с собой кошелька. Подтянутый, в спортивном приталенном пиджаке, не в тон пиджаку зеленоватых брюках, замшевых мокасинах, мягких, как домашние тапочки, он выглядел значительно моложе своих лет не только потому, что одевался у одного из лучших модельеров Москвы, но и потому, что вот уже почти четыре года, с тех пор как перенес микроинфаркт, исповедовал здоровый образ жизни. Он, в прошлом заядлый курильщик, теперь не прикасался к табаку, брал в руки рюмку крайне редко, когда невозможно было отказаться от угощения по соображениям делового этикета.

В последние два года поездки на выходные в «Березовую рощу» с женой и младшей дочерью Танечкой или без них стали любимой привычкой Грищенко, бежавшего сюда от городской муторной суеты в поисках комфортного, спокойного отдыха. Верный раз и навсегда установленной привычке подниматься с постели в выходные ровно в восемь утра, Петр Максимович ни разу за два года не пропустил в «Березовой роще» завтрака, хотя иногда в ночь с пятницы на субботу засиживался в своей компании за картами.

Сегодняшняя суббота не сулила Грищенко, привыкшему планировать не только рабочие, но и выходные дни, не любившему экспромтов, никаких сюрпризов, приятных или неприятных.

Завтрак, партия в большой теннис на крытом корте с всегдашним партнером, бывшим торгпредом в одной из азиатских стран, ныне бизнесменом Суворовым, затем бассейн, небольшая прогулка на воздухе и плотный обед. После обеда сюда, в пансионат, должен приехать Валерий Станиславович Лазарев. Предполагалось обсудить планы на следующую неделю, обещавшую быть напряженной. Домостроительный комбинат, чтобы там ни случилось, переходит в их руки, хлопот предвидится выше крыши.

Неслышно ступая мягкими мокасинами по ворсистой ковровой дорожке, Грищенко расслабленной походкой шел к лифту, чтобы со своего пятого этажа подняться в столовую. Он миновал небольшой холл, обставленный, чтобы помещение не пустовало, мягкой мебелью. За два года своих наездов в пансионат Грищенко ни разу не видел, чтобы кто-то из его обитателей присел здесь отдохнуть или поговорить.

От холла к лифту Грищенко прошел, ускорив шаги: показалось, что замок одного из номеров открывают изнутри, натощак встречаться со знакомыми — а на пятом этаже Петр Максимович знал всех хозяев люксов, как знают друг друга соседи в дачных поселках, — вести с ними общие разговоры, обмениваться любезностями, интересоваться самочувствием что-то не было настроения.

Сегодня, как никогда, хотелось побыть одному, подумать. Мысль — слишком тонкая материя, ее мог оборвать любой встречный — поперечный. Грищенко благодарил случай: жена, решив вместе с дочерью пойти на конкурс бальных танцев, осталась в городе. Слава Богу, Суворов- человек немногословный, осторожный в словах и оценках, не злоупотребляет вниманием Грищенко, да и большой теннис тем хорош, что не оставляет соперникам времени для лишних слов.

Вызвав лифт, Петр Максимович отработанным движением еще раз проверил, не забыл ли застегнуть «молнию» брюк, поправил воротник рубашки и, когда двери открылись, шагнул в кабину, нажал кнопку верхнего этажа. В полумраке лифта он посмотрел на себя в квадратное зеркало, прикрепленное к одной из стенок, решил, что вымоет голову в душевой, когда закончит теннисный поединок с Суворовым, и тут вдруг вспомнил, что жена просила непременно купить в буфете два самых лучших набора шоколадных конфет, нужных ей для подарка в школе аэробики. Петр Максимович потрогал ладонями карманы пиджака, наперед зная, что кошелька с собой не взял, оставив его с пятницы в рабочем деловом костюме, который сейчас висел в стенном шкафу.

Решив, что конфеты можно купить и в обед, чтобы сейчас попусту не возвращаться, Грищенко вышел из лифта и остановился в нерешительности. Зная нравы отдыхающих, он подумал, что к обеду в буфете появится очередь, а все приличные конфеты наверняка разберут. Чертыхнувшись про себя, Петр Максимович повернулся к лифту и нажал кнопку, но кабину уже вызвали снизу.

Небольшая задержка с завтраком почему-то сейчас казалась особенно нежелательной, возвращаться в номер за деньгами не хотелось. Можно соврать жене, что хороших конфет в этот раз в буфете не оказалось, но обманывать по мелочам, тем более близкого человека, было не в правилах Грищенко, да и просто непорядочно. Двери открылись, и наружу вышла незнакомая миниатюрная блондинка в сопровождении субъекта в спортивном костюме. «Что за манера одеваться в ресторан как на стадион», — подумал Грищенко, нажимая кнопку своего этажа.

Нашарив в кармане ключ от номера, прикрепленный стальным кольцом к казенному деревянному брелку, напоминающему пробку от шампанского с выжженной на основании двузначной цифрой, он спустился вниз и отправился по коридору к своему номеру, успокаивая себя: купив конфеты сейчас, а не в обед, он сэкономит целый вагон времени.

Подняв глаза от ковровой дорожки, шагах в десяти впереди себя он увидел знакомую фигуру художника Василия Сухого, развинченной походкой бредущего навстречу. Для столь раннего часа Сухой был одет эксцентрично. Черный смокинг, белая сорочка, лаковые туфли, алый галстук-бабочка. В одной руке он держал полупустую бутылку с темной жидкостью, другую руку, раскрыв ладонь, протянул далеко вперед, заранее готовясь к рукопожатию.

Близко посаженые глаза художника, казалось, вот-вот вылезут из орбит, на лице отпечаталась кривая улыбка сатира. Петр Максимович знал эту особенность Сухого таращить глаза, когда тот был не в себе. И теперь художника заметно качало из стороны в сторону. Грищенко сморгнул, ему захотелось перекреститься, как при появлении злого духа. Каждая встреча с Сухим кончалась для него хоть мелкой, но неприятностью.

Месяц назад Сухой, заглянув в номер Грищенко под вечер, сумел изощренным способом напоить непьющего Петра Максимовича какой-то гадостью, да так напоить, что в понедельник пришлось не выйти на работу, а скверное самочувствие не проходило еще несколько дней. В позапрошлую субботу он усадил Грищенко играть в карты на деньги, но сам же Сухой к утру начисто продулся и расплатился своей большой картиной без рамы, которую оценил в полторы тысячи долларов.

При этом Сухой настоял, чтобы Петр Максимович забрал картину непременно, и помог донести ее до номера. На следующий день Грищенко пытался всучить полотно горничной Маше. Девушка долго рассматривала творение Сухого, но забрать его, смущаясь, отказывалась, мол, муж с этой картиной и на порог не пустит, и ушла сердитая.

Рассмотрев картину обстоятельно, Петр Максимович понял причину смущения горничной. На первом плане нарисован огромный мужской член на четырех колесах среди обломков стен и битого кирпича, перспективу украшали стоящие у горизонта башенки. Картина называлась «Эта крепость взята». Плюнув, Петр Максимович, чтобы не увидела дочь, задвинул полотно под двуспальную кровать, где оно и лежало по сей день.

С кислой гримасой, должной выразить радость встречи, Грищенко пожал горячую ладонь Сухого. Художник, приговаривая, что зверь бежит прямо на ловца, пытался раскрыть объятия, но передумал — мешала бутылка — и только похлопал Петра Максимовича по плечу. Проживать в этом крыле пансионата Сухому было не по карману, хотя для человека свободной творческой профессии он прилично зарабатывал.

Художник снимал однокомнатный номер в непрестижном корпусе «Б» на первом этаже. Сухой никогда не занавешивал шторы на окнах, и теплыми вечерами прогуливавшиеся у корпуса отдыхающие становились свидетелями непристойных сцен в его комнате. Администрация как-то пыталась выселить художника из пансионата, но у того имелись кое-какие связи. Скандал закончился безоговорочной победой Сухого. Объектом домогательств художника стали горничные, они иногда ходили но начальству жаловаться, но смирились и они.