Необручница: На острове любви

Глава 4, в которой подтверждается договор

Постепенно и сама войдя во вкус, стараясь не обращать внимание на головную боль, я быстро довела сира Бриса до экстаза, но моя неопытность преподнесла мне сюрприз. Участившееся дыхание над моей головой и отрывочные постанывания переключили мои ощущения на слух. До меня будто внезапно дошло — я и сир Брис? Господин маг, о прикосновении к которому я не смела мечтать, благодаря мне сейчас забыл о том, что было для него значимо прежде, — о верности жене.

Эта случайная мысль однажды вернётся ко мне, чтобы помочь осознать свою власть над мужчинами — от лумера до короля. Власть простого прикосновения, когда отключается разум и все ощущения скапливаются в одном месте, но после — после становится хорошо во всём теле. Разве это не чудо?

Пока я думала, сир Брис немного подался вперёд и положил руку мне на затылок, прижимая. Затем всё-таки опомнился, будто вспомнил, что я не его жена и он позволил себе лишнее, убрал руку, расслабился, но очень скоро содрогнулся. В горло мне хлынул гейзер, и, не имея опыта в подобном деле, я растерялась, машинально сглатывая горячий жидкий жемчуг.

Не была уверена, продолжать или нет — то, что было у меня во рту, продолжало сохранять свою форму, а значит, резерв не был снят, как положено; сир Брис сидел неподвижно, приводя дыхание в норму и пока не произнося ни слова. Я отстранилась по другой причине — губы и нёбо начало печь, словно я съела пряность, а горячий поток разделился — быстро ударил, словно крепкое вино в голову, и потёк по горлу, остановившись на уровне груди. Я с удивлением отметила, что головная боль мгновенно прошла, а тепло, распространяющееся изнутри, разжигает пламя на моих щеках.

— Это было лишнее, — мужской палец вытер каплю, просочившуюся в углу моего рта. — Не обязательно глотать, Ана… Благодарю.

Это значило, что я могу быть свободна? Но… Захотелось оглянуться на дверь, чтобы убедиться — сира Риза за моей спиной нет. Я подавила желание и поднялась с колен, требовавших смены положения.

Сверху сир Брис тоже выглядел недурно. Он успел распахнуть ворот рубашки, пока я выполняла свои обязанности. Напряжённый орган продолжал вертикально вздыматься, подрагивая, но господин, не обращая на это внимания, зачем-то полез в карман. Я думала, он достанет платок, чтобы отереться, но вместо этого ко мне протянулась рука, на ладони что-то лежало, в сумерках не различимое. Я не взяла предложенное, а медленно расстегнула обе пуговицы на своём шлафоре, сложила его на диване, стянула штанишки из-под ночного платья и вернулась к господину, ожидая его приказаний. Что спросить и как, я не знала.

Он поднёс к губам кубок, с досадой увидел, что тот пуст, и опустил протянутую руку с возможным подарком:

— Что ты, Ана?

— Как вы желаете продолжить, господин?

От моего голоса он не просто вздрогнул, приподнялся и снова развалился в кресле. А мне вдруг стало смешно, потому что я догадалась о причине его удивления: он впервые услышал меня за два месяца, ибо необходимости в наших диалогах раньше не возникало.

— Как? — повторил за мной растерянно.

Ну, откуда я знаю, как ему легче будет сбрасывать эту свою лишнюю магию? Я кусала губы, их всё ещё пощипывало, да и возвращаться на колени не хотелось. Мужчина в кресле молчал. Понятно, решила, я, надо, как с госпожой и, чтобы не смущать его своей внешностью, о чём он, наверняка, сейчас думал. Уже то, что он не прогнал меня, позволил касаться себя «заплесневелой корке», мне внушило толику благодарности.

Я прошла к столу за его спиной и легла животом, уперевшись ногами в пол, повторяя позу госпожи. Мне казалось, прошла целая вечность, пока кресло скрипнуло, выталкивая седока, и мягкие шаги приблизились сзади. Я грела собой столешницу, начиная замерзать в области живота, тогда как разгорячённому лицу приятно было касаться гладкой прохладной поверхности.

Руки нерешительно легли на мои бёдра. Сир Брис раздумывал.

— Сбросьте резерв, господин, прошу…

Сказал бы уж уверенно: «Уходи, Ана!» И у меня появилось бы оправдание перед сиром Ризом. Но господин всё медлил. Прошла минута или две. Я поёрзала, чтобы потереть заледеневший живот о стол. Раз не выгонял, значит, сиру Брису просто требовалось время. Интересно, какие слова нашёл бы для него Райан в эту минуту?

— Ана, ты готова подтвердить договор? — глухо спросил голос позади меня.

Я задумалась всего лишь на мгновение, ведь решение было уже принято, и ртом я брала господина не только из милосердия, а если приравнять заботу об Эдрихамах таким образом. Кроме того, мои родители никогда не смогут вернуть взятые гольдены. Да, теперь я понимала, почему мать боялась, что отец разгневается, когда узнает о сделке. Возможно даже, что монеты хранились положенное время, а потом были стремительно потрачены. Отец мечтал о новой лодке, а сестрам нужна была целая обувь. Да и брату наверняка перепало, он уже спал в отдельной кроватке, никому не мешая. Моего возвращения, я это знала, никто не ждал.

— Да, сир Эдрихам.

Он вздохнул, будто собирался прыгнуть с утёса в пучину. Не знаю, стоило ли развернуться на первых словах клятвы или принимать её вот так, обратившись задом к говорящему, но, наверное, меня бы развернули, если бы потребовалось. Поэтому я не сдвинулась с места, напоминая себе пойманную найлу, у которой, прежде чем перерезать горло, просили прощения за вынужденную жестокость.

— Я, Брисандр Эйген Мархвелл Эдрихам, подтверждаю свой договор с Аной Гурайд[1] и готовность выполнить свою часть договора.

Вот так коротко озвучив свои намерения, он задрал подол и пристроился сзади, но прежде провёл рукой снизу, задевая сокровенную горошину. Я вздрогнула.

— Расслабься, Ана.

Нажатие на точку, к которой недавно прижимался сир Райан, имело одно последствие — я вскрикнула от страха перед болезненным ощущением и потянулась вперед, чтобы избежать ещё более сильного.

— Ана… Проклятье! Ты же не готова! — судя по интонации, эмоции сира Бриса были где-то между удивлением и негодованием. — Амели не подготовила тебя!

— Я не понимаю вас, сир Брис. Я что-то опять сделала не так?

Возвращалась нервная дрожь.

— Ты предупредила госпожу о решении?

Платок! Воспоминание о нём пришло не сразу.

— Нет… Простите… Я не успела… — нос непроизвольно шмыгнул. Что не устраивало опять сира Бриса? Ведь всё шло просто хорошо ровно до этой минуты.

Он вздохнул. За него решил всё тот же орган, уткнувшийся в моё бедро.

— Ты разрешаешь, Ана, проникнуть в тебя сзади? — как-то неуверенно спросили меня.

Вопрос родил волну мурашек на моей спине. От страха или любопытства — я бы не смогла сказать.

— Да, господин.

Он выдохнул. Затем послышался звук плевка, и влажная прохлада коснулась места, не познавшего даже язык госпожи. Старшие сёстры рассказывали шёпотом, по секрету, будто некоторые хитрецы пользуются этим отверстием, чтобы избежать последствий, но… но там ещё больнее, чем обычным образом.

«Расслабься, Ана!» — всё, что мог сказать господин, пока я ныла, плакала и царапала ногтями столешницу. Чувство наполненности и ещё другое, похожее на желание вытолкнуть его изнутри, после минуты пытки сменилось ощущением скольжения. Мне удалось отвлечься на звуки шлепков и трение живота о стол. Уже не было так холодно. Возникало новое состояние сосредоточения на толчках сзади. Сама не знаю, как из меня вырвалось:

— О, господин… сир Брис! Да! Пожалуйста!..

Он на миг замер, потом немного увеличил темп, и рваный выдох со стоном вперемешку оповестил о разрядке. Помедлив, из меня вытащили орган, и во мне невольно сжалось то, что постепенно привыкало к гостю. Опять разные ощущения разрывали мой разум, на чём сосредоточиться — на разливающемся тепле в желудке и поднимающемся вверх, к груди, или спазмам в том самом месте?

Простонала, поведя бёдрами и чувствуя, как из меня выходит влага, стекает по складками.

— Проклятье… — вдруг сказал странным тоном сир Брис, и, не успела я задуматься над тем, что опять не так, как в меня снова вошёл мой «дружок», не собирающийся расставаться с объёмом.

Но в этот, последний на сегодня, раз всё пошло по-другому. Сир Брис двигался медленнее, его стоны стали глубже, как и дыхание. От прикосновения губ к спине и рук, снизу подобравшим мои груди, возникло желание заплакать. Не от боли и страха, а как от счастья, что уже было сегодня, когда мы нежничали с госпожой.

— Говори, Ана! — выдохнули сбоку от моего правого уха, и губы прикусили на мгновение мочку. — Говори!

Голова моя ощутимо закружилась. В следующие минуты, начиная повторять движения и подаваться навстречу толчкам, я выдала свой годовой запас слов, в смысле, по количеству, потому что говорила одно и то же: «Сир Брис… Господин… Пожалуйста… Да!… Сир Брис!»

Уж не знаю, что воздействовало на господина — мои слова, голос или осознание первого раза со служанкой… Но его холодность растворилась. Его стоны, его порыкивания — он забылся в этих незатейливых движениях, забылся, с кем он… Когда его пальцы скользнули под меня, я вскрикнула громче обычного, потом снова и снова, повторяя имя моего господина.

Эти ощущения не были такими нежными, как с госпожой. Меня изнутри начало затапливать тёплыми волнами. Это была магия, поняла я позже. Стало жарко…

Темп нарастал. И мою песню вдруг разбил клин — моё имя:

— Ана-а-а! — выдохнул сир Брис и задрожал, выплёскивая в меня третью за сегодня порцию жемчужного сока. Очередная горячая волна стремительно разлилась в теле, согревая его полностью — от груди до пальцев ног.

Поцелуй в спину и, кажется, упавшая с мужского лба капля пота, — сир Брис отстранился, тяжело дыша, постоял рядом, упираясь рукой в стол.

— Благодарю, Ана. На сегодня достаточно… Завтра, то есть сегодня, не забудь сказать госпоже. Она должна тебя подготовить до конца… Поняла?

— Да, мой господин.

— О, многоликая! Называй меня сиром Брисом, не надо… так… Уходи, Ана, — он тяжело дышал, стоя где-то позади меня.

Рядом со мной на стол легли три золотые монеты. Я помедлила, желая унять головокружение, я уставилась на эти жёлтые кружочки. Это что, была плата за ночь? Как необручнице?

Всё впечатление от нежности было испорчено. И я поднялась, опустила платье, пошатываясь, добралась до диванчика, где лежали мои вещи. Сир Брис только что оскорбил меня. Накинула шлафор и застегнула пуговицы. Штанишки остались у меня в руке. Надевать их на мокрые ноги, по которым стекали капли, не было смысла. Искупаюсь — потом.

Сделала книксен, не поднимая головы, и молча вышла, раздираемая обидой. Успела заметить довольную насмешливую улыбку господина, и это резануло по сердцу. Какие же они, маги, всё-таки самоуверенные…

Это позже, днём, госпожа мне расскажет об обычае предлагать наёмницам деньги за первый раз. Если возьмёт, значит, господин недостаточно выказал ей уважения. А если оставит, значит, договор закрепляется на равных, между двумя партнёрами. Об этом я тоже должна была узнать до того, как идти к сиру Брису. Госпожа похвалила мою интуицию.

Уже завтра меня представят слугам как компаньонку сирры Амельдины, я перееду в отдельную комнату, где будет уборная с нужником и купальня с заряженными артефактами для согрева воды. А всё потому, что я обиделась и не взяла три золотых монеты, хотя такой суммы никогда мои руки не держали.