Невеста Карателя, или Краденная Весна

Глава 12

Пока Каратель нёс разъярившуюся, вырывающуюся пассию, перекинув через плечо, как дорожную сумку, с той пассии стремительно слетели и вся, дорогой ценой оплаченная салонная премудрость, и даже бесплатно доставшийся природный, врожденный стыд.

Девица Радонир вопила... да что там на весь коридор! На весь Дангорт, а то и на весь Остар разносилось пронзительное "Чтоб вас разорвало, нейер! В клочки!" и уж вовсе дикое, утробное "НЕНАВИЖУУУУУ!"

Крепко удерживая хамку под колени, Дангорт коротко пнул носком сапога тугую дверь спальни.

Оказавшись внутри, с размаху шлепнул наложницу ниже спины.

— Не ори, твою мать! — поставив на пол, крепко сжал тонкие запястья одной рукой и, развернув к себе, добавил — Закрой пасть, я сказал! Прибью как крысу!

Ответом были звенящий, злой визг, плевки и... такие ругательства, что услышь их тетка Лима, например, так точно добавила бы к карателевым шлепкам своих, тонким прутом либо мокрой, скрученной жгутом тряпкой.

— Ненавижу! — завопила Амелла, крутясь, вырываясь и не обращая никакого внимания на жгучую боль в запястьях — Чтоб ты вовсе пропал! Червяк вонючий! Разорви те...

Ледяная вода из цветочной вазы остудила пыл.

Девица Радонир, замерев на месте, теперь отплевывалась, стараясь убрать с лица и глаз прилипшие к ним мокрые пряди волос и узкие, белые лепестки ниарских зимнецветов.

— Вы, — прошептала, чавкнув мокрыми туфлями — Спятили, нейер... что ли?

— Идиотка! — рявкнул Дангорт — Где взяла деньги?

В спальне воцарилась тишина.

Почти мертвая, разбавляемая слегка лишь звуками капель воды, падающими на каменный пол из лежащей на столе вазы да легким шумом ветра за окном.

Дыхание девушки было прерывистым и уже почти спокойным. Однако что — то всё же тревожило начинающую засыпать ярость. И это что — то, яркое и совсем уж чужеродное, вдруг обеспокоило посильнее, чем выведшее из себя и Дангорта, и Амеллу безобразное происшествие.

— Не смей хныкать, — резко прервал Каратель и собственное беспокойство, и начинающиеся рыдания — Ничего не выйдет, моя дорогая. Есть ещё тайники по дому? Отвечай!

Притихшая, но всё ещё злящаяся любовница нервно хихикнула сквозь слезы:

— А вы поищите, нейер светлый. Вдруг повезет? Чего найдете, всё ваше.

Вот же дрянь!

Поганая, лживая лицемерная дрянь. Мучает ли её совесть? Ха. Боится ли она чего нибудь... нет, не так как делает это ВООБЩЕ, а ПО НАСТОЯЩЕМУ? Вряд ли.

И ведь не дура же! Прекрасно должна понимать, что если собрать в кучу все её фырчки, демонстрацию пренебрежения, отвращение, неблагодарность, вопиющее хамство...

Да что там! Одного лишь воровства хватит даже для того, чтоб...

...УБИТЬ. На месте. Прямо здесь. И прямо сейчас.

Никаких судов и показательных казней не надо, вынести приговор и привести его в исполнение — дело пяти минут.

Убить, да.

Пристукнуть погань, как ядовитую тварь, и дело с концом. Выдрать из сердца, из тела, из жизни, залечить укус, пока зараза не расползлась по телу. Отправить на встречу с братцем — поганцем, тетушкой и родителями, произведшими на свет такую падаль. В пьяном угаре, не иначе видно, старались...

Только за что этой девке такие привилегии? За то, что всю душу она ему вышоркала до основы? За то, что делала и делает из него непонятно что? За что её так награждать?!

Он, Дангорт, для неё итак много постарался. Хватит.

— Иди, отмойся! — холодно велел, как отрезал — Стерва.

И, выйдя прочь, шарахнул дверью так, что несчастная ваза скатилась со стола на пол, с жалобным звоном разбившись о каменные плиты.

...Амелла и сама отлично понимала, что перегнула палку.

Чего стоило сделать невинные глаза и покаяться? Не убыло бы с неё... Попросить прощения, язык не отвалился б! На колени встать, в конце концов. Ну неохота, да. Но спина ж не переломится. Поплакать? Хотя нет... это как раз таки не помогло. Она пыталась, видят Боги — пыталась.

Только этого змея леденючего даже и детскими слезами не проймешь, не то что её, напускными.

Мама, мамочка... Что же делать — то теперь?

Нейер, видно, и в самом деле обозлился. Не ударил, да. Лучше бы ударил, зло выплеснул. А теперь затаит и...

Всё, что угодно может быть.

Ладно, если убьет. А если выпрет за ворота, что тогда?

Идти ей некуда. И денег у неё больше нет. Там, где брала, в нише за шкафом, в его кабинете есть, да не про её честь...

Выход был только один. Несколько запоздалый, но выход. Или хотя бы намек на него, хотя бы лазейка.

...Итак, покинув купальню, скромно одевшись, причесавшись и напустив на себя вид кающейся перед смертным приговором преступницы, кошечка Мелли отправилась разыскивать Хозяина.

Разумеется, ласковая трепка по загривку или мисочка жирного молока не ждали её, но кошечка и не была дурочкой, чтоб этого не понимать.

Однако же, если хотя бы тычком хозяйского сапога не будет отправлена она на ближайшую помойку, и то — хлеб.

А там... залижет, замуркает, загладит вину! И уже больше никогда, никогда, никогда не нагадит в угол! Ну... либо нагадит так, чтоб никто не догадался, что это она.

Проворачивая эти мысли в голове, надувая губы и тряся воображаемым хвостиком, пушистосеребристобелая киска начала спуск по винтовой лестнице, давя мягкими лапками складки ковра, коими были застелены её ступени.

Дангорт нашелся сразу, за открытой дверью своего кабинета. Видимо, как раз собирался выйти наружу.

— Нейер, — начала провинившаяся пассия почти шепотом, опустив голову и неровно дыша — Хозяин! Я пришла просить вас! Простить меня. Вот. Карацит попутал. Хотите, в ноги кинусь? Не злитесь только, пожааааалуйста! Ничего же не пропало! Деньги ваши все на месте... Да я бы никогда! Говорю же, ум за разум зашел!

Ответом было молчание. Стылое и холодное, как болотная вода в глухом лесу. Потом смешок. Такой же, железнообжигающий и жуткий.

Амелла всё ещё стояла, опустив голову вниз и прикрыв глаза. Девушка не могла видеть выражения ужасного лица, но отчетливо представляла себе, КАК оно выглядит сейчас. Как "сходятся" и "расходятся" глубокие шрамы, ломая черты лица, превращая их в маску. Как кривятся губы. Как горят глаза... бррр! А может, и не горят вовсе... Может, просто блестят чернотой маслянистой, застоявшейся, мертвой болотной воды...

— Зайди в кабинет, — тон был спокойным, а рука, легшая на плечо девушки теплой, почти дружеской — Прикрой дверь, Амелла.

Поспешно, стараясь не выйти из образа прилежной ученицы закрытого пансиона, пойманной строгой кураторшей за разглядыванием неприличных картинок, наивная киска выполнила всё, что он просил.

— Да, Хозяин, — пролепетала одними губами — Простите меня. Я...

Коротко всхлипнув, она стояла теперь перед предметом своего омерзе...! обожания, да, сложив руки, комкая подол платья и перебирая мягкие его складки пальцами.

— Ты натворила дел, — зло и смешливо одновременно изрек Каратель, располагаясь в кресле напротив — Тебе хоть стыдно?

"С какого такого карацитова зада мне должно быть стыдно?" — удивленно подумала Амелла, однако же складывая губы в покорное "ДА!".

— Хорошо, — ответил он, ухмыляясь — Как думаешь искупать вину? И нет... не постелью, красотка. Этого добра я итак возьму, сколько мне понадобится.

— А, — недоуменно мявкнула кошечка, потеряв знакомый ориентир — А... чего тогда?

Судорожно сглотнув, внезапно вспомнила, что негоже произносить в присутствии высших особ все эти простонародные "чего" и "а чего такое".

— Что вам угодно, нейер? — тут же заученно поправила себя, и тут же спуталась — Что вы желаете... что вы сделаете?

Поднявшись из кресла, Дангорт потянул с плеч рубаху:

— Сначала я тебя отымею. Прямо здесь.

— Да. Ладно. Как скажете. Это... всё?

...Горячая рука, легла на талию девушки, прожигая, оставляя горелые отметины в плотной ткани платья, горячий шепот же сжег слух:

— Нет, дорогая. Не всё. После того, как закончится твое обучение, присутствие на казни и прочая обязательная тягомотина, положенная правилами, я на тебе женюсь.

...Девицу Радонир замутило.

Наивная! Будучи уверенной в том, что терять больше нечего, она только теперь поняла, что хотят забрать! И скоро заберут у неё...

...её свободу.

Именно так. Поскольку в этой части Остара, в княжестве Дангорт, замужество для женщины, даже и простой — хуже рабства. Что замужняя, что невольница, купленная где нибудь на торгах — одно у них положение, и одни права... Никаких прав.

Но ремесленница или сельчанка обретает волю, когда освобождается от уз брака со смертью супруга.

Нейра же — только со своей смертью.