Время между нами

— Поверь мне, тебе не захочется об этом знать.

— Да ладно! Не может быть, чтобы все было настолько плохо. Ты же никого не убил. — Собираюсь откусить еще печенья, но рука застывает в воздухе, и я смотрю на него. — Или убил?

Он старательно помешивает кофе в кружке, словно пытается найти в ней ответы.

— Нет, я никого не убил. Но кое-кто… исчез. И это полностью моя вина.

Тут я вспоминаю, как он сидел на скамейке в морозном парке, раскачиваясь то назад, то вперед и постоянно бормоча, что ему нужно кого-то найти. Рассказываю ему, что слышала, и пытаюсь выспросить у него, что это значит, но одного взгляда на его лицо достаточно, чтобы прекратить расспросы. Повисает мучительное молчание, пытаюсь все-таки что-то выяснить.

— Ну не такой уж это и большой секрет. Это все, что ты хотел мне рассказать?

— Пока да. — Его лицо оживляется, и он спрашивает:

— Сколько лет ты уже живешь в Эванстоне?

Удивленно смотрю на него.

— Теперь мы будем говорить об этом? — спрашиваю я.

— Об этом, — отвечает он.

Позволяю ему сорваться с крючка, но одариваю таким взглядом, чтобы сразу было понятно – ему еще многое придется мне объяснить. Прежде, чем ответить, вздыхаю.

— Всю свою жизнь. Я выросла в том же доме, что и мой отец. В том же доме, где вырос мой дедушка.

— Ух ты! — Сначала мне показалось, что я вижу взгляд понимающих глаз, но уже потом осознаю, что за этим выражением кроется сочувствие. Словно я хоббит, который никогда не покидал Шир.

— Да уж. — Мне становится стыдно. — Ух ты.

Беннетт наклоняется ко мне как можно ближе, заполняя все оставшееся между нами пространство, словно ему действительно интересно, что происходит в моей жалкой и такой обыденной жизни.

— А ты никогда не чувствовала себя так… словно оказалась в ловушке?

Очень хочется рассказать ему о своей карте и планах путешествовать по миру, но, когда пытаюсь сформировать слова в голове, понимаю, как жалко они звучат. Да, сейчас я словно в ловушке, но так не будет вечно. Пока я способна не позволить реальности, в которой живу, полностью поглотить меня – пока я могу мечтать обо всем, о чем захочу. Может быть, когда я стану уже старой и седой, буду сидеть на крыльце с вязанием, а в магазине, который будет принадлежать мне, будут работать мои внуки, они будут считать меня сошедшей с ума старой летучей мышью, потому что я даже боюсь приближаться к разделу с Путешествиями. Но пока еще так далеко все не зашло.

— Каждый день, — отвечаю я.

— Даже представить себе не могу, как можно так долго оставаться на одном и том же месте. — Я отклоняюсь от него, но он наклоняется вперед и подпирает голову руками, заполняя возникшее по моей вине пространство. — Я вот побывал практически везде. Видел больше, чем многие успевают увидеть за всю свою жизнь.

Как это замечание может мне помочь, неужели не понимает? Видимо все-таки понял, потому что меняет тему.

— Но зато у тебя есть то, чего никогда не было у меня.

Выражение на его лице немного смягчается, оно становится даже немного печальным.

— Глубокие корни. История этого места. Ты видишь, как твои друзья, которых знала еще с детского сада, вырастают у тебя на глазах. В отличие от моих родителей и сестры, я живу с постоянным ощущением, что все, кого я знаю, — тут он делает паузу, чтобы подобрать правильное слово, — временные, что ли.

Теперь уже настает моя очередь сочувствовать ему. Я знаю Джастина дольше всех моих друзей, но даже и представить себе не могу, чтобы могла подумать о ком-то из них, как о чем-то временном.

— Только не говори мне, что собираешь поступать в Северо-Западный Университет. — Он продолжает открыто улыбаться мне, а я продолжаю все ему рассказывать, словно кто-то ввел мне сыворотку правды.

— Господи, нет, конечно. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Скорее всего, как и все, я буду подавать туда документы, но не думаю, что это будет мой единственный выбор. — И я рассказываю ему о беге и о моих планах на стипендию, а Беннетт смотрит на меня и жадно ловит каждое мое слово, хоть мне и не понятно, почему. Его глаза широко раскрыты и наполнены интересом, поэтому, когда я в очередной раз вспоминаю о своей карте, то решаюсь рассказать ему больше.

— А еще есть один план, — говорю я, — о котором мои родители пока не знают.

Он восхищенно улыбается.

— Так я тоже узнаю секрет?

— Да, только с небольшим отличием – я собираюсь рассказать тебе все, — отвечаю я, это заставляет его улыбнуться так широко, что его глаза почти превращаются в щелочки.

— Я подумываю о том, чтобы посвятить год после окончания школы путешествиям. Я знаю, что мне нужно поступать в колледж, но чувствую, что для меня это будет единственная возможность увидеть мир после окончания школы.

Опускаю взгляд и сижу, уставившись на диван.

— Но, конечно же, мои родители этого никогда не одобрят.

— А что тебе мешает путешествовать уже после колледжа?

Ну да, он не мог этого не спросить. Я видела, где он живет.

— После колледжа мне нужно будет сразу же искать работу, чтобы выплатить кредит за учебу, — объясняю я. — Даже если я получу стипендию, как член команды по бегу по пересеченной местности, и финансовую помощь, мне все равно этого не хватит.

Его улыбка подбадривает меня, и я продолжаю.

— Поэтому думаю, что если не поеду сразу после школы, то не поеду уже никогда, а мне это просто… просто необходимо.

Он долго смотрит на меня, думает о чем-то.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Ты невероятно интересная. — Его рот изгибается в полуулыбке. «И красивая», так и хочется мне добавить. «Раньше ты говорил, что я красивая». — Я так и думал, что ты окажешься интересной.

Он опять смотрит на меня, а я все надеюсь, что он скажет что-нибудь еще.

В ответ смотрю на него и вдруг понимаю, что за этот час напрочь забыла о всех тех вещах, которые беспокоили меня в последнее время. О том, как он просто растворился в воздухе на треке, а потом это отрицал. О том, как он странно отреагировал, когда впервые услышал мое имя. О том, как я нашла его в парке тем вечером. Даже об этом странном посещении дома его бабушки несколько часов назад. Не знаю, что уж там он нашел во мне интересного, но вот он меня точно заинтересовал – я до сих пор ничего не знаю о нем. А так хочется сложить эту головоломку, но самые важные куски почему-то постоянно падают на пол, как назло приземляясь картинкой вниз, и так и остаются лежать вне зоны досягаемости.

Но все эти вновь возникшие в моей голове вопросы опять исчезают, стоит ему наклониться ближе ко мне, он медленно проводит линию на моем лице большим пальцем, от челюсти к подбородку. Я закрываю глаза – его палец скользит по направлению к моему рту и гладит нижнюю губу, чувствую, что непроизвольно наклоняюсь все ближе и ближе к нему, словно у его тела есть собственная гравитация, которая притягивает меня. Кажется, он хочет меня поцеловать, я снова закрываю глаза и делаю небольшой вдох в ожидании прикосновения его губ.

Но поцелуя нет. Я чувствую, как он останавливается. Его дыхание остается у меня на щеке, и я слышу, как он тихо шепчет мне на ухо: «Прости».

— За что? — бормочу я в ответ.

— За это. — Он вздыхает. — Прости. Но я не могу…

— А как же дерзкие приключения? — Очень надеюсь, что он услышит улыбку в моем голосе.

Чувствую, как рядом с моей шеей раздается смешок, и Беннетт снова вздыхает.

— Боюсь, что в одном таком я уже нахожусь. Но, к сожалению, не в этом. — Чуть отклоняюсь, чтобы заглянуть в его глаза, и удивляюсь, насколько они печальны. Он снова проводит большим пальцем по моей щеке и отодвигается от меня. Смотрит на часы.

— Послушай, мне уже пора возвращаться к Мэгги. Могу я проводить тебя до дома?

В смущении сильнее вдавливаюсь в спинку дивана. Я удручена.

— Все нормально, здесь идти всего пару кварталов.

— Я буду чувствовать себя ужасно, если с тобой что-нибудь случится.

— Например, если я исчезну? — саркастически отвечаю я. — Ведь кажется, именно такой эффект ты оказываешь на людей?

Я сижу пока еще достаточно близко, чтобы заметить, как Беннетт изменился в лице, его черты стали более жесткими.

— Спасибо. — Он отодвигается от меня еще дальше, и та часть меня, что расстроилась из-за несостоявшегося поцелуя, чувствует себя удовлетворенной. — Сейчас вернусь.

Он идет в уборную, а я остаюсь одна на диване, ругаю себя, на чем свет стоит.

— Беннетт, прости, — говорю я, когда он возвращается. — Я всего лишь пыталась пошутить.

Он наклоняется, чтобы подобрать с пола мой рюкзак.

— Все в порядке, не беспокойся.

Мы надеваем куртки, молча проходим мимо диванов и столиков, выходим на улицу. Вроде бы идем рядом, но между нами явно ощущается целая пропасть. За все три квартала мы так и не произнесли друг другу ни слова, тот Беннетт, который сейчас провожает меня домой, сильно отличается от того, с кем мы только что разговаривали весь последний час.

— А вот и мой дом, — говорю я, когда мы подходим к нему. Смотрю, как Беннетт разглядывает наш дом, который мои предки сами построили еще в 19 веке, разглядывает его осыпающуюся желтую краску и изогнутый фонарь, который служит единственным освещением на улице. Свет на кухне включен, но не заметно, чтобы там кто-то был – моих родителей не будет дома еще несколько часов.

— Может, хочешь…

— Нет, — резко отвечает он, и ставит рюкзак на землю у моих ног. — Послушай, ты была права… ну, то, что ты там сказала.

Его голос звучит мягче, но, похоже, он специально прикладывает усилия, чтобы он таким не казался.

— Да ладно тебе, я же пошутила. — Пытаюсь развеселить его, но он лишь стоит, засунув руки в карманы, и всячески старается избежать моего взгляда. В жизни бы не подумала, что мой комментарий настолько ранил его, что человеку достаточно просто сходить в уборную, чтобы вернуться оттуда уже совершенно другим. Тот первый пытался меня поцеловать. А этот дождаться не может, чтобы поскорее уйти отсюда.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

Подхожу ближе и улыбаюсь ему, флиртую, надеюсь, что смогу вернуть того Беннетта из кофейни.

— Я знаю уже два твоих секрета. — Тот почти случившийся поцелуй придает мне смелости, я подхожу к нему ближе и берусь за лацкан его шерстяного пальто. — А это уже что-то, так ведь?

Он придвигается ко мне ближе, как тогда на диване, но на этот раз лицо у него жесткое, и он даже не пытается приблизиться к моим губам. Он хватает меня за запястье, чтобы убрать мою руку, и я рефлекторно отпускаю лацкан. Выражение его лица становится еще холоднее.

Не могу поверить, что мое замечание так задело его.

— Да что с тобой такое?

Беннетт делает большой шаг назад.

— Послушай. Такого больше не должно произойти. Ты меня понимаешь, Анна? Это, — говорит он и делает движение рукой между нами, — не должно было произойти в это время.

— Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь! И что значит «в это время»?

— Ничего. — Он скрещивает руки на груди и смотрит мне прямо в глаза. — Я пробуду здесь еще две недели, просто потому, что у меня нет другого выбора. Потом я уеду, и ты меня больше никогда не увидишь. Поэтому, пожалуйста, возвращайся к своей привычной жизни.