Время между нами

Он кивает.

— На той неделе, я проделал так еще несколько раз, стараясь не сильно далеко удаляться от дома – побывал в парке, в кинотеатре, в бакалейной лавке. Старался никогда не оставаться там дольше минуты. Со временем начал разговаривать с людьми, чтобы убедиться, что они видят и слышат меня. И они разговаривали со мной, а значит, я действительно был там.

— А как же мигрени? — спрашиваю я.

Сначала у меня их не было, это было вообще безболезненно. Тогда самой большой проблемой было – как рассказать об всем моим родителям. Я боялся, что они начнут водить меня по врачам или даже отправят в психушку.

Не могу представить себе, как я смогла бы утаить подобный секрет от своих родителей. Даже в шестнадцать лет, что уж говорить о десяти.

— Когда мне было двенадцать, я решил выяснить, что же происходит со мной, когда я ухожу в другое место. Я поставил видеокамеру на треногу, нажал кнопку записи, а потом сфокусировался на заднем сидении кинотеатра, находившегося на нашей улице. Я сидел там и с секундомером отсчитывал время, выждал ровно десять минут, затем вернулся. На видео я увидел, что сижу в своей комнате с закрытыми глазами, потом исчезаю, с того момента видеозапись показывала только пустой стул. Спустя ровно десять минут я появился вновь.

Он замолкает и смотрит на меня, затем снова продолжает:

— Через несколько недель после этого случая мои родители все узнали. Как-то раз мама проснулась посреди ночи и обнаружила, что моя постель пуста. Она обыскала весь дом, а поскольку так меня и не нашла, то решила позвонить в полицию. Она уже набрала девятку, как я появился прямо у нее на глазах. Как же я ее тогда напугал! — Беннетт улыбнулся своим воспоминаниям. — Той ночью я все им и рассказал. Показал свое видео.

Он снова замолкает.

— Ну, что думаешь обо всем этом?

— Осмысливаю. — По крайней мере, мне так кажется, что осмысливаю. Ловлю себя на том, что постоянно киваю, нужно бы остановиться. — И что сделали родители, когда обо всем узнали?

Беннетт расправляет плечи и чуть встряхивает руками.

— У мамы была истерика. Она до сих пор не может это принять. Все еще хочет показать меня врачам, психиатрам – кому-нибудь, кто смог бы «починить» меня – но я не позволяю им говорить, что со мной «что-то не так». А мой отец…сейчас ему это даже нравится. Он думает, что я мог бы стать кем-то вроде героя комиксов. Он видит, что я полностью все контролирую, поэтому слишком не беспокоится, хотя иногда бывает чересчур назойливым. — Теперь он разглядывает кухонную стойку. — В общем, относятся они к этому по-разному, и если не спорят со мной по поводу моего «дара», то ссорятся друг с другом из-за этого.

Мне было его жаль.

— Вчера вечером ты меня спас. Расскажи им об этом.

— Да…вчера вечером было весело. — В его глазах загорелся озорной огонек. — Меня всегда беспокоило, когда приходилось делать последовательные скачки, а прошлой ночью мне пришлось сделать сразу несколько таких скачков, но головной боли не было, совсем. Думаю, что это как-то связано с адреналином. — Он опять замолкает на секунду. — Но это было глупо. Мигрень могла накрыть меня, например, когда я шел от книжной полки к тебе, тогда этот парень мог бы тебя убить.

— Но этого же не случилось.

Он крепко закрывает глаза, потом открывает и смотрит на меня. Его голос звучит искренне, сожалеюще.

— Анна, я с самого начала ни о чем не подумал, просто увидел, что ты в беде и среагировал, но так делать нельзя. Нужно было сначала все спланировать и рассчитать, чтобы… ничего не испортить.

В ответ я лишь улыбаюсь.

— Я в любом случае тебе благодарна.

Он улыбается в ответ и смотрит на меня, не могу понять, что ему нужно.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Как ты смотришь на то, чтобы продолжить разговор в другом месте?

— Ты хочешь пойти туда? — Я киваю на кухонное окно и на то, что за ним: на улице идет снег с градом, добавляя к уже выпавшему за ночь слою лишние сантиметры. Даже дороги уже не видно.

— Вообще-то я думал о более теплом месте. О чем-то… тропическом. — Должно быть, по моему лицу видно, что я пребываю в растерянности, поэтому он подходит ко мне и спрашивает:

— Ты не хочешь попробовать?

— Я могу пойти с тобой? — Мда.. Соображать нужно побыстрее, наверное, я сейчас кажусь полным тормозом.

Он кивает и его лицо озаряет широкая улыбка.

— Если для тебя это слишком стремительно, то я все пойму.

— Нет, нет… просто я… — Я даже заикаться начала. — А это больно?

— У моей сестры болит живот. Мама никогда не пробовала, а у папы никаких последствий не обнаружилось. Формально, ты всего лишь третий человек, который будет со мной путешествовать.

Вспоминаю вчерашний вечер, парк и как меня тошнило, но Беннетту ничего не говорю, чтобы не передумал.

— Пусть это будет своего рода эксперимент.

— Думаю, я с этим справлюсь. — Нервно хихикаю. — Как долго нас не будет? Что если мой папа домой вернется?

Беннетт объясняет, что планирует вернуть нас на это же самое место и в этот же самый момент времени.

— Но пока нас не будет, — говорит он мне, — для всех остальных время будет течь как обычно. Но можешь позвонить своему отцу, чтобы он не беспокоился, если придет раньше нас.

Не уверена, что полностью все поняла, но на всякий случай звоню в магазин, говорю, что проснулась, хорошо себя чувствую, слышу, что папе вздохнул с облегчением. Пока мы говорим, я наблюдаю за Беннеттом, он нервно ходит по кухне и заполняет чашки кофе и стаканы водой.

— Готова? — спрашивает он после того, как я кладу трубку, улыбаюсь и киваю, в большей степени для того, чтобы придать себе уверенности. Беннетт подходит к кухонному окну, возле которого стою я, и берет меня за руки. Его руки теплые, сильные, и по какой-то необъяснимой причине я начинаю чувствовать себя в безопасности, хотя на самом деле жутко напугана.

— Закрой глаза, — командует он, делаю, как он говорит, и улыбаюсь, а живот уже начинает предательски сжиматься. Мой кишечник словно скрутили, и хотя совсем не больно, но точно уж неприятно. Снова чувствую тошноту, вижу свет сквозь закрытые глаза, от этого закрываю их еще плотнее. Вдруг чувствую тепло, теплый воздух сдувает волосы у меня со лба.

— Можешь открыть глаза. Мы на месте.