Демон-Хранитель

Заметив, что Дженнифер не до этого, я погладил её лоб, ощутив, как она понемногу расслабилась, но схватки дали знать о себе с новой силой и эти толчки в её теле знаменовали только одно: младенец желал, как можно скорее увидеть своих родителей.

— Вместила и выносила же, хотя не должна была. Ваша встреча против природы мироздания, но она доказывает, что у всякого правила бывают исключения, — проговорила старая женщина внимательно следя за Джен. Я взял полотенце и отёр выступивший пот с её лба.

— Молодец, — подбодрила Дженнифер старуха, проверив, пробормотала, — четыре пальца… — и, обращаясь уже ко мне, проговорила: — Скоро уже, Солидафиэль, будешь держать своё дитя на руках.

И вправду уже через незначительное время схватки убыстрились и стали частыми настолько, что старуха мигом засуетилась вокруг Джен, кричавшей от боли, пока ребёнок спешил появиться на свет. А старуха командовала: когда тужиться и как дышать.

А вскоре увидел малыша: светлую макушку, шею и плечики, спинку со сложенными крылышками, белыми, ручки, ножки и вдруг почувствовал всплеск энергии такой силы, что меня покачнуло, то же самое ощутила и повитуха. А вместе с нами и весь мир… Я я ужаснулся, потому что это могли заметить небеса и ад.

Воздух разрезал громкий крик младенца. Бабка ловко шлёпнула малыша по ягодицам и обтёрла маленькое тельце, обернув в пелёнку.

Она с улыбкой передала его мне и сказала:

— Первенец, сын, ангел.

Я задохнулся от нахлынувших на меня эмоций: малыш кряхтел и беспорядочно сучил ножками и ручками. Где-то это уже видел. Я с улыбкой посмотрел на Джен, та откинулась на подушки и облегчённо взирала на нас, одними губами поблагодарил. Она улыбнулась мне, а я вновь посмотрел на моего ребёнка: дитя с белыми крыльями, ангела. Загадка природы, не должное произойти, но произошедшее. Чистый, светлый, сильный. Пожалуй, ни у кого нет такой силы, и поэтому страшно: если придут, то чтобы уничтожить, даже судить не будут, ибо многое на кону — власть Творца. Энергия — привкус меди, с порывом осеннего ветра — так чудно переплелись наши в одну его.

Бабка помогла привести в порядок Дженнифер и кровать, потребовав приложить к груди младенца, что было нами сделано. Кряхтящий комочек никак не мог понять, что от него хотят, повитуха и здесь успокоила и показала, как надо. Ребёнок мирно засопел. И опять вроде всё просто, а для меня как откровение: это было моё, это всё для меня, это мне.

Облегчённо присел рядом, любуясь моей мадонной, но я был слишком счастлив для человека, наивен для демона, и расслаблен для ангела. Я не сразу понял, как мир вокруг меня замер. Мы с повитухой переглянулись, и я вскочил прикрывая собой Джен. В комнату явились две силы, противоборствующие между собой вечно, ночь и день, инь и янь, добро и зло. Материализовались архангел Гавриил и Сатана. В этот момент я собрался как мог, достав кинжал, хотя знал, что существам такого плана материальные предметы ничем не грозили, но всё-таки я смел надеяться, что мне удастся их хотя бы задержать, а Дженнифер спрятать, вызвав портал.

— Убери зубочистку, Солидафиэль, — предупреждающе зло проговорил Сатана, с презрением глядя на оружие в моих руках и видя, как я трогаю амулет на шее, усмехнулся: — Энергия твоего ребёнка «отключила» все амулеты и талисманы и благодаря ей же я вас нашёл… И этот, — с презрением махнул рукой он на брата.

— Отдай дитя, Солидафиэль, — сразу, без словесных прелюдий приступил архангел и тут же добавил, — по-хорошему.

— С чего бы это? — я зло прищурился и мрачно уставился на Гавриила.

— С того, что он принесёт огромные несчастья всем: небесам, аду, земле, через него в мир придёт в мир чудовище Медий, — проговорил архангел, пытаясь быть убедительным.

— Отдай его мне, Солидафиэль, ты ведь служил мне верой и правдой… — начал вкрадчиво Сатана.

— Сейчас я служу только себе, — успел проговорить я, как в комнату вбежали бармен и Джек.

Секунда для оценки ситуации и мой собрат по оружию сразу вступил в бой с Сатаной. Однако, вывести Дженнифер из комнаты мне не удалось, и я сцепился в схватке с Гавриилом. Я видел, как Джек пытается помочь, но архангел, предугадав манёвр, одним движением руки с потоком мощной энергии отбросил его к стене практически впечатав в неё. Старуха завыла и подбежала к внуку, присев рядом и баюкая недвижное тело. Взглянув через плечо увидел, что Дженнифер отползла в дальний угол, из её глаз бесшумно текли слезы, а путь к выходу ей преграждала борющаяся пара Сатаны и бывшего учителя. Моя девочка была слаба, отрезана от выхода и поэтому ей оставалось только одно — крепко сжимать ребёнка в руках.

Гавриил был достойным соперником, он дрался со мной словно шутя, предугадывая почти все мои движения и уловки, но все же мне удалось прижать его к стене и приставить кинжал, усыпанный странными рунами, к горлу. Признаться, он больно обжигал мне ладонь. Я оглядел помещение и видел, что мой учитель был крайне вымотан, а Сатана, словно шутя сражаясь, смеялся и подначивал его.

Когда хозяин ада обернулся к нам и взглянул на Гавриила беспомощно барахтающегося возле стены, то он звонко расхохотался:

— О, да, окажи аду услугу, Солидафиэль, убей обнаглевшего архангела, пытающегося стать Творцом.

Я вздрогнул от этих слов, от приказа Сатаны, ни один из которых никогда больше не выполню. Моим секундным замешательством воспользовался Гавриил, перенаправив странный кинжал в мою сторону, а ещё я услышал, как хрустнули шейные позвонки. Сатана убил учителя, а Гавриилу почти удалось приблизить оружие к моему горлу. Мои глаза поймали дрожащий взгляд Джен, в котором метался ужас и отчаяние; обессилившая, сжимающая в руках нашего сына, боящаяся крикнуть, чтобы не напугать его, бесшумно рыдающая, пока ребёнок спал в её нежных материнских объятиях.

Неожиданно я почувствовал в себе колыхание моей энергии: странное, слишком светлое для демона, до дрожи в пальцах, до покалывания во всём теле. Точно также было при благословлении Джен, при осознании моей любви к ней.

Светлое, слишком мощное. Мать. Её серебряные волосы и нежная улыбка.

Это почувствовали и Сатана и Гавриил. Оба, будучи до этого противоборствующими силами, сейчас объединились и навалились на меня, с ужасом смотря на моё лицо. А я улыбался. И тут же почувствовал непоколебимую уверенность и твёрдость невероятную.

Чёрное, темнее ночи, сильнее бездны. Отец. Его глаза цвета арктического льда, две светлые луны.

Паззл сложился: их энергии переплелись во мне сейчас, вытолкнув мою — серую, мрачную как камень, наружу… Зимний ветер… Древесно-эвкалиптовый запах… Я чувствовал их руки у себя на плечах… Они всё время были во мне, я не мог ощущать их, пока ситуация не стала слишком патовой, а сейчас всё лучшее во мне от них пришло мне на помощь. Не выбирая сторону, поняв свою суть, соединив в себе мощь родителей, я стал тем, кем и должен был быть всегда — наполненным, осознавшим свою суть.

Движение мысли и Гавриил и Сатана разлетелись по разные углы комнаты. Я видел их изумлённые глаза и улыбался. Кому была равна моя сила? Чему я был равен своей мощью? Разве что только Творцу… Я понял, почему таких детей, как я, уничтожили, уничтожают и будут уничтожать. ЛегДемон-хранитель

Предисловие. Проклятие хранителя

Слишком громко, так что сотряслись вековые стены преисподней, я хлопнул дверью кабинета Сатаны и крепко сжал кулаки, чтобы не начать крушить всё кругом. Этот заносчивый, властный ублюдок решил, что он может всё, в том числе и решать мою судьбу. Он и вправду мог всё: в его власти было разрушать континенты и начинать войны…

Однако мало я служил ему верой и правдой… так он счёл меня виноватым в том, что сам не углядел творившегося действа у него под носом. Я был не просто зол, я был в слепой ярости. И куда можно сослать злого черта Солидафиэля в таком состоянии?.. Напиться вина? В бордель к шлюхам? Покончить с собой с помощью ритуального ножа?

Нет, и даже не туда, куда подумали вы… А… в роддом. Туда, где обычно рождается жалкий народец. Да, мне в насмешку, в издевательство, с головокружительным понижением, пинком под зад и снова в самое начало карьерной лестницы, в собирателя душ для огненной преисподней.

Я, великий Солидафиэль, тот, кто обучал демонов искусству обольщения и войны, вынужден был стать чёртом на левом плече у мерзкого, вонючего человечишки, чтобы постоянными шёпотом, уговорами и соблазном ввергнуть в ад его бессмертную душу. Немыслимо, неслыханно! Безобразие! Несмотря на бесконечно долгую и кристально чистую, верную службу Сатане и крепкую, преданную дружбу с ним… Вот оно — расположение великих!..

Горечь и сожаление снедали меня, те «друзья», которые всегда приходят на место гневу и ярости. Осталось только пожалеть самого себя. Но я не знал ни жалости, ни снисхождения ни к себе, ни к другим. Вечное пребывание в нестерпимо жарком аду, немыслимые страдания обречённых на вечные муки людских душ сделало меня чёрствым, грубым и бесчувственным. Но что толку продолжать стоять под дверью злого и мстительного хозяина, как воспитанному и верному псу, выпрашивая милость, как обглоданную кость, всё ещё надеясь, что хозяин простит, передумает, обласкает и снова пустит на порог? Я стал быстрым и уверенным шагом отдаляться от того места, где думал, что у меня есть семья — семья, которую заменил мне ближайший круг так легко расставшегося со мной хозяина мрачных подземелий.

Что ж… теперь надо думать о своей предстоящей работе. Работе на веки вечные… Склонить жалкую, трепещущую от ужаса перед невыносимо темным злом человеческую душонку ко злу? Да легко! Да на раз-два плюнуть! Доберусь и разорву на части!

Я представлял себе сцены насилия: как склоню бедную душу ко греху, как ввергну в пучину чревоугодия в любом его проявлении и безудержному блуду, заставлю содрогаться в экстазе от собственного превосходства и тщеславия, поклонения себе, как высшему существу, а потом — разверну всё так, что человечишка увидит всю бездну своего низкого и безобразного падения. Как же он будет несчастен, как пойдёт каяться и как там служители культа, а не истинные последователи Бога, отмахнутся от него по привычке, сонно выслушав исповедь, совершив обряд, но не таинство. Душа чувствует такие вещи, и это не принесёт ей облегчения. Она будет пребывать в таком жёстком и мрачном осуждении самой себя, что ей не останется ничего, кроме как сделать отчаянный шаг. И вуаля! Она — моя, в моих руках, понимающая, что попалась, что ей уже не отвертеться, поздно просить прощения, поздно каяться! О, я буду беспощаден! А сколько ещё жалких душонок попадут в мои лапы, ведь я бессмертен…

С такими мыслями я, окончательно успокоенный рассуждениями о виртуозности своего выполнения предстоящей работёнки, невозмутимо и равнодушно вышел из водоворота, но, оглядевшись, всё-таки позволил себе презрительно поморщиться. Ну, не люблю я людей, а точнее — я их ненавижу, терпеть не могу. А почему — и сам не знаю… Место, где я оказался, — родильный дом. Как правило, здесь появлялись человеческие детёныши — новые людские души. Я недовольно цокнул языком. Да, тут всё пропитано насквозь сопливой размазней их родителей, их радужными мыслями о своём будущем, будущем их чада, мечтами, страстишками на уровне блудливого подростка, тайными мыслями а-ля «что утащить сегодня с работы». Людишки бродили рядом, жизнь их «бурлила», всё это выглядело для меня болотной жижей, холодной и вязкой, буквально обволакивало меня, топило в себе, заставляя кости сжиматься под напором давления чувства любви друг к другу и благодарности Создателю. От досады и внутреннего раздражения я плюнул себе под ноги.