Зеркальщик. Счастье из осколков

Зеркальщик повернулся к Вареньке, взял её за руку:

- Если Варвара Алексеевна согласна, я был бы счастлив стать её супругом.

Алексей Петрович одобрительно крякнул, хитро покосился на супругу, подмигнул Юленьке с Аннушкой, потом повернулся к средней дочери:

- Ну, Варвара, чего скажешь? Согласна ли стать женой Всеволода Алёновича? Токмо не торопись, подумай как следует, супружеские узы тяжелее оков кандальных могут стать, ежели поспешишь с решением.

- Я согласна, - прошелестела Варенька и не стерпела, полыхнула смущённым румянцем, спрятала лицо у суженого на груди.

- Вот и добро, - серьёзно сказал отец. – Присылай сватов. А на масленой неделе свадебные гуляния устроим. Аккурат к тому времени все приготовления завершим, да и вы друг к другу присмотритесь. Учти, молодец, обижать дочь я не позволю!

Широкая, чуть кривоватая из-за шрама улыбка озарила лицо Всеволода.

- А я и не собираюсь.

- Вот и добро, - Алексей Петрович пристукнул ладонью по столу. – Ну, дочки, летите к себе, нам со Всеволодом Алёновичем о важном потолковать надо.

- Ах, папенька, - недовольно поморщилась Юленька, - право слово, это весьма неучтиво, отсылать, словно детей малых!

Но батюшка был настроен весьма решительно и потакать дочерям (как, чего греха таить, частенько делал) не собирался:

- Идите-идите, не перечьте отцу! А то гневаться стану!

Гнева отцовского, хоть и был он редок, девушки страшились, а потому почтительно присели перед гостем и легкокрылыми бабочками выпорхнули из столовой. Аннушка попыталась было под дверью послушать, да Юленька на неё прицыкнула, и барышня покорно пошла за сестрицами. Наверху же, воспользовавшись тем, что родители заняты, а значит, пригляду никакого, барышни опять принялись гадать и подняли такой смех и визг, что прибежала Малуша и в приказном порядке отправила всех почивать.

- Малушенька, золотце, так ведь рано ещё, - заканючила Аннушка, пользуясь тем, что ей, как самой младшей, позволялось гораздо больше, чем сестрицам.

Но служанка оказалась неприступной, словно гордая вершина:

- Ничего, завтрема Варваре Алексевне на службу ранёхонько, а Вы, Юлия Алексеевна, с маменькой на службу в церкву сбирались. И ежели сей же час в кровать не отправитесь, то завтрема будете невыспавшаяся и всенепременно проглядите того тонкокостного юнца, что уже вторую седмицу позади Вас в церкви стоит и всю службу заместо икон на Вас пялится.

- Ой, и то правда, девочки, поздно уже, - Юленька притворно зевнула, потянулась. – Папенька-то с маменькой, чай, легли уже.

- Знамо дело, - согласно кивнула Малуша, - токо гость через зеркало в гостиной сбёг, словно тать лесной, прости меня господи.

- Как сбёг? – ахнула Варенька.

Служанка почесала кончик носа:

- А не знай. Вроде, сбирался остаться, Прошка ему уж в голубой гостевой постелил, а потом раз, и в зеркало скакнул, токмо его и видели.

- Так значит, случилось что-то, - всплеснула руками Варенька и бросилась было вниз, но была остановлена могучим окриком верной Малуши:

- Куды?!

Если бы служанка ограничилась словами, девушка сбежала бы вниз, но Малуша благоразумно перекрыла собой путь к лестнице, даже кулаки в бока уткнула, чтобы ещё массивнее стать:

- И куды енто Вы, позвольте узнать, на ночь глядя сподобились? Коли у ентого Вашего Зеркальщика потреба какая в Вас была, чай, позвал бы с собой. А раз один ускочил, значит, Вам тужить не о чем. Спать ложитесь, завтрема с утречка у него и спросите, куды он бегал.

- Да как же, - возмущённо вскинулась барышня, но служанка непреклонно повторила, даже ногой чуть заметно пристукнула:

- Спать ступайте. А нето маменьке пожалуюсь.

- И то правда, Варенька, - Юленька с Аннушкой обняли сестрицу, - ну, мало ли, какая потреба у Зеркальщика приключилась. Может, он тебе дар свадебный готовит?

Варвара Алексеевна покачала головой. Она была Отражением Всеволода, а потому безошибочно чувствовала всё, что с ним происходило. И точно знала, что покинул гостеприимный дом Изюмовых Всеволод Алёнович совсем не ради дара своей суженой.

Всеволод действительно намеревался принять благодушное приглашение остаться у Алексея Петровича и Софьи Васильевны на ночь, поближе к Вареньке, но едва собрался отправиться в приготовленную специально для него гостевую комнату, как тревожно замигало небольшое круглое зеркало в бронзовой оправе. С зеркальцем сим Зеркальщик никогда не расставался, и по нему в любое время дня и ночи можно было с Всеволодом Алёновичем снестись, коли возникала такая надобность.

- Прошу прощения, - Всеволод коротко поклонился притихшим хозяевам, достал зеркальце и чуть заметно поморщился, увидев отражение краснощёкого, одутловатого околоточного надзирателя, большого любителя истязать задержанных. – Что у вас стряслось? Надеюсь, Вы не забили служанку до смерти?

Красное лицо околоточного покраснело ещё больше:

- Сбёгла она, Ваш Благроть.

Всеволод Алёнович одним стремительным движением вскочил на ноги, став подобен разъярённой змее, смертной опасности коей посвятил целую книгу один путешественник, мельком видавший сию зверюгу в зарослях.

- Как вы могли её упустить?! Я немедленно отправляюсь к вам!

- Это уж как Вам будет угодно, Ваш Благроть, - пролепетал околоточный надзиратель, вытягиваясь во фрунт, - токмо сбёгнуть она никак не могла.

Зеркальщик громко фыркнул, выражая тем самым своё нелицеприятное мнение по поводу отдельно взятых служителей закона, и зло хлопнул по стеклу ладонью, развеивая заклинание, с помощью коего общался с околоточным.

- Прошу меня простить, Алексей Петрович, Софья Васильевна, - Всеволод криво усмехнулся, сердито полыхнув очами, - дела служебные призывают меня.

- И Вареньке за Вами следовать надобно? – с лёгкой, чуть уловимой ноткой недовольства вопросила барыня.

Всеволод Алёнович бросил быстрый взгляд на стоящие на камине часы и отрицательно покачал головой:

- Ни в коем случае. Час уже поздний, Варвара Алексеевна, чай, уже почивает. Не стоит её будить. Завтра в Управлении я ей всё подробнейшим образом обскажу.

«Хороший юноша, - удовлетворённо подумала Софья Васильевна, - понимающий».

Ещё раз скороговоркой выпалив полагающиеся по случаю благодарности и извинения, Зеркальщик испросил дозволения воспользоваться зеркалом и покинул гостеприимный дом Изюмовых.

«Что же за служба у меня собачья, - с досадой думал Всеволод, излишне резкими движениями оправляя мундир и приглаживая волосы, - никакой возможности обрести семейный уют! Только помстится счастие, сей же миг какая-нибудь напасть приключится, и опять нужно куда-то идти, невзирая на непогоду и позабыв о собственных мечтаниях».

При появлении Всеволода Алёновича околоточный вытянулся ещё больше, словно не один, а разом десяток кольев проглотил.

- Что у вас стряслось? – мрачно вопросил Зеркальщик, коротко кивнув в ответ не велеречивые приветствия.

- Сбёгла она, Ваш Благроть, - гаркнул служака, и его одутловатое лицо покраснело ещё пуще. – Хотя, смею заверить, сие никак невозможественно.

- Что, забили так, что душа едва тело не покинула? – усмехнулся Всеволод.

- Дык, Ваш Благроть, а чаво ишшо делать, коли ента паскуда запирается?!

- А если человек неповинен?! – рявкнул Всеволод, который на собственном горьком опыте убедился однажды, что полицейские чины сначала бьют, а уж потом разбираются. – Коли он непричастен к делу, что тогда?!

Околоточный пошёл пятнами, словно ему в лицо кипятком плеснули, дрожащими руками принялся расстёгивать тугой стоячий воротник:

- Дык, Ваш Благроть… Вы же сами сказали… А она, змеишша, токмо зубы скалила… Вот мы её малёхо и поучили уму-разуму…

- Где её держали? – угрюмо спросил Всеволод Алёнович, недовольный тем, что смешал личное с общественным.

- А идёмте, я Вам сей же миг покажу, - засуетился околоточный надзиратель, нелепо размахивая руками. – Идёмте.

Зеркальщик холодно кивнул и отправился следом за околоточным по узкому полутёмному коридору, где висящие под потолком масляные светильнички более сгущали тьму, нежели разгоняли её. Путь был неблизкий, опасную преступницу содержали в подвале, а потому у Всеволода появилось время обдумать таинственный побег, а пуще того, погрузиться в воспоминания. И хоть и были они весьма неприятны, но Всеволод Алёнович считал, что не след от бед отворачиваться, на невзгоды глаза закрывать. Тяжело вздохнув и зябко передёрнув плечами, Зеркальщик принялся вспоминать свой памятный визит в похожий участок.

Дар Зеркальщика проявился у Всеволода с рождения, а потому, когда отроку исполнилось четырнадцать лет, он отправился в ближайший к воспитательному дому участок, дабы официально зарегистрироваться. К несчастью, в тот миг по городу прогремело несколько ловких мошенств, которые аккурат с помощью магии Зеркальщика и совершали, а потому встретивший Всеволода околоточный надзиратель ничтоже сумняшеся обвинил отрока в сих преступлениях. Всеволод Алёнович, естественно, вину отрицал, но его никто и слушать не стал. Упирающегося отрока сволокли вниз в допросную и отходили кнутом так, что молодой Никита Вафлев, едва начинавший свою лекарскую практику и вынужденный выхаживать арестантов, только-только успел душу за пятку ухватить да обратно в тело водворить. Пока Всеволод валялся на жёстких нарах, приходя в себя, мошенника поймали, тем самым подтвердив безвинность избитого отрока. Аркадий Акакиевич, известный на весь город дознаватель, не поленился лично приехать к Всеволоду Алёновичу и не только принёс ему извинения от лица всего Сыскного Управления, но даже пригласил на службу. Зеркальщик хотел было в сердцах отказаться, но привычка к сдержанности возобладала, отрок испросил три дня на раздумья, а на четвёртый сам пришёл в Управление. Вот с тех пор и зародилась крепкая дружба между Всеволодом и ставшим со временем известным доктором Никитой Вафлевым, а также лютая неприязнь Зеркальщика ко всем стажам закона, кои истязают, толком не разобравшись в вине того, кто попал им в руки.

«Хотя, стоит признать, Лев Фёдорович ошибается редко, - неохотно признал Всеволод и опять передёрнул плечами, потому как от скорбных воспоминаний опять огнём запылали следы, оставленные тем памятным кнутом. – В этот раз только дважды маху дал, - Зеркальщик хмыкнул, покусал губу и застыл столбом, внезапно озарённый одной крамольной мыслию. – А ну, как не ошибся и в этот раз?»

- Вы чаво, Ваш Благроть? – опасливо спросил околоточный, невольно сжимая через рубаху нательный крест. – Сдеялось чего?

- Нет, всё в порядке, - Всеволод покачал головой, стараясь лишний раз не смотреть по сторонам. – Далеко ещё?

- Почти пришли, Ваш Благроть, - бодро отрапортовал Лев Фёдорович, - вот в ентой камере мы её и заперли. Прошу-с.

Всеволод Алёнович пригнувшись шагнул внутрь тесной, пропахшей кровью и нечистотами камеры и на миг зажмурился, отчётливо увидев растянутую на грубом топчане тощую фигурку с окровавленной спиной, с которой клочьями свисала кожа.

«Так, успокойся, - зло приказал сам себе Зеркальщик, - ты не барышня меланхоличная, чтобы предаваться терзающим душу воспоминаниям и упиваться их горечью. Ты уже давно взрослый мужчина, и всё, что было, погребено навек».