Я просто тебя люблю (СИ)

А Арха всё оперенье считала, никак остановиться не могла. На каждом древке по три дорожки. Или у ифоветов четыре? Две? Под левой лопаткой шесть, в стороне, почти у позвоночника ещё три. Ниже, ближе к боку, четыре, а, может, тоже шесть? Или три?

— Стреляйте! — рявкнул над её головой демон.

На каком языке рявкнул? И не разберёшь.

— Ты опять? — Шай сказал это тихо-тихо, но ведунья почему-то прекрасно его слышала.

— Я тебя никому не отдам, — ничуть не громче ответила Ирда.

— Люблю тебя, — блондин пальцем отёр со щеки демонессы слезу. — Не плач, я здесь.

— Стреляйте!

Стрелы полетели густо, наперекрёст, уже не свистя, а зло по-пчелиному гудя. Лучники, из степи появившееся, медлить не стали. Да и те, у лощины, осмелели. Кто-то истошно, на одной ноте заорал. Может и сама Арха.

Очнулась она тоже на коленях. Не очнулась даже, а будто вынырнула, на самом деле хватая воздух большими кусками, как рыба. Правда, в горло всё равно ничего не попадало.

— Ну же, делай! — рыкнул кто-то и вроде бы за плечи тряхнул.

— Я не могу, — ответила тупо.

Собственный голос, как сквозь толстенный слой ваты слышался. Руки были липкие и скользкие, багряно-клюквенные. Очень хотелось их вытереть, но нечем. Всё вокруг мокрое, алое, хлюпающее.

— Арха, твою траханую человеческую мать! Шевели мозгами!

— Я не могу. У меня дара больше нет. Я не могу…

Всё красное. И переплетённые, сцепившиеся в мёртвый замок пальцы — Ирды и Шая — тоже красные, будто лаковые. А трава под ними совсем чистая, золотисто-бежевая, сухая. И на примятом рукавом камзола ифовета колоске букашка. Оранжевая такая, с тремя чёрными точками на выгнутой спинке. Но кончики чуть виднеющихся полупрозрачных подкрылий запачканы бурым.

— Арха!

— Оставь её в покое! — другой голос, но тоже рычащий, только ниже гораздо.

Знакомый.

— Да иди ты во Тьму!

— Я не могу. Я ничего не могу… — может, если это сказать погромче, от неё отстанут, до них дойдёт? Ведь сейчас ничего, кроме тишины не надо. И темноты, чтобы совсем не видеть.

Ей не вздёрнуло — подбросило вверх, прямо к жёлто-зелёным, зло прищуренным глазам.

— Ты лекарка! — рявкнули прямо в лицо. Показалось, что чужое дыхание сейчас брови спалит, таким горячим оно было. — Лекарка, мать твою! Дашь ему сдохнуть? Шаю дашь сдохнуть, тварь?

Её отпустили, а, может, отбросили. Земля так врезала по коленям, что зубы клацнули. Пальцы зарылись в рыхлую пыль, сгребли траву. Оранжевая букашка раздвинула жёсткие крылья, как ножницы, выправила слюдяные подкрылки. Взлетела, деловито жужжа, едва не чиркнув Арху по носу.