Наследница чужой жизни

Глава 20

- Алиса, - пробормотал Стас, выныривая из снившегося ему кошмара. Холодная вода обжигало всё тело, проникая в каждую его клеточку. Алиса была рядом, такая же холодная и мокрая. - Я погубил тебя, родная, - шептал он замёрзшими губами. – Тебе не нужно было меня спасать.

- Я не могу жить без тебя. Давай уйдём вместе. Вместе не страшно, - ответила Алиса.

Стало ещё холоднее, но Стас держал её в своих объятиях, хотя и чувствовал, как содрогалось всё тело от холода.

- Как он? – спросил хирург у Евгении, склонившейся над Стасом. Проходя мимо, девушка увидела, как он мечется в горячке на узенькой койке. Прошли уже сутки после операции, но Стас так и не пришёл в сознание, а у них в полевом госпитале закончились медикаменты.

- Бредит, - сказала Евгения.

- Я осмотрю его, а ты подготовь всё для следующей операции. Ногу уже не спасти, началась гангрена. Придётся ампутировать.

Раньше Евгения бы сразу понеслась к раненому, чтобы сказать несколько ободряющих слов, а сейчас, несмотря на приказ Михаила Михайловича, только прислонилась к стене. Она понимала, что проводит у Александра непростительно много времени, крадя его у других больных, но ничего не могла с собой поделать. Одна мысль, что Александр может умереть приводила её в такое отчаяние, что она использовала любую свободную минутку побыть с ним. Девушке казалось: пока она с ним, оказывая ему внимание, он не умрёт. Девушка поправляла сбившееся тоненькое одеяло, вытирала мокрый лоб, держала его за руку и, конечно, молилась. Она даже пообещала деве Марии, что если Александр поправится, она скажет ему о Лизе. Но сегодня – Евгения это чётко услышала – он назвал имя «Алисы». Возможно ли, чтобы он называл баронессу Калиновскую Алисой?

Михаил Михайлович заглянул под бинты на груди Стаса и повернулся к Евгении.

- Ты ещё здесь? Женевьева, что с тобой случилось? Опять не спала ночью? Просидела возле него? Ты понимаешь, что уже не справляешься со своими обязанностями?

- Простите, Михаил Михайлович. Я только хотела услышать, как Александр.

- Рана затягивается, а вот температура не спадает. И это очень плохо. Но ни ты, ни я не можем ему помочь. Наш герой либо выкарабкается, либо нет. И это не зависит от того, будешь ли ты рядом. Поняла? Ты нужна другим раненым.

Из глаз Евгении хлынули слёзы. Сказалась бессонная ночь и слишком суровый тон врача, который прежде всегда был ласков с ней. Она быстро повернулась и побежала в операционную.

На операционном столе лежал раненый. Его правая ступня была почти чёрной, пальцы распухли. Выше колена была неумело наложена повязка, пропитавшаяся кровью. Одного взгляда хватило, чтобы понять: гангрена.

- Женевьева, - послышался голос раненого, и Евгения подняла взгляд на его лицо и ахнула. Она никак не ожидала увидеть здесь Гришку. Того самого, кто помог ей вытащить Александра с поля боя. Весёлого Гришку, чьи шутки подбадривали бойцов и раненых.

- Гришенька, как же так?! – вырвалось у девушки. – Ты же ведь ещё и не должен был сегодня идти в наступление. Ты ещё и не поправился.

- Я тоже хотел быть героем! Был уверен, что сегодня мы выбьем турок из Плевны. Но мы захватили только две траншеи, а у редута нас остановили. Многих наших взяли в плен, а меня посчитали убитым. Я тогда сознание потерял. Ну что, Михалыч говорит? Без ноги мне никак нельзя. Слышите, Женевьева? Я ещё на мазурку Вас приглашу, - из его левого глаза вытекла слеза. – Только вот ногу не чувствую.

- Гриша, нужно держаться, - Женевьева изо всех сил сдерживала слёзы. – Мне нужно готовиться к операции, - она отвернулась, но он схватил её за руку. – Женевьева, вы не дайте ногу отнимать. Я лучше сдохну, чем останусь калекой.

- Гриша, жизнь даётся только один раз. Нельзя от неё отказываться. Господь посылает нам испытания, чтобы сделать нас сильнее.

- Женевьева, Женечка, - он поднёс её руку к губам. – Я хотел, чтобы вы мной гордились! Я люблю Вас.

Вошедший Михаил Михайлович прервал неловкую ситуацию. Евгения приготовила чистые инструменты. Плакать не могла. В горле стоял ком. Только что ей первый раз в жизни признались в любви при таких печальных обстоятельствах. Ах, Гришенька. Конечно, она ко многому привыкла за это время и за всех болела душой и сердцем, но когда война задевала близких и родных, это становилось особенно невыносимо. Гриша хотел пригласить её на мазурку. Да, она и не умеет танцевать эту мазурку. Да и он… уже не сможет танцевать. А ведь ему и двадцати лет нет.

В операционную вошла Наталья. Её прямые тёмные волосы были аккуратно зачёсаны назад и собраны в низкий пучок. Приятное лицо с мелкими чертами и слегка курносым носиком выглядело выспавшимся. Голубые глаза смотрели на мир прямо и решительно.

- Женевьева, поспи. Я заменю тебя.

Евгения повернулась к ней:

- Там Гриша на столе. Ампутация, - она уткнулась в плечо Натальи.

- Ах, бедняга, он ещё так молод, - Наталья прикусила губу, обнимая подругу. – Иди, Женечка. Постарайся поспать. Ты еле на ногах держишься.

Евгения и сама понимала, что операцию, да ещё такую тяжёлую, ей будет трудно выстоять. И не хочет она видеть глаз Григория, когда он узнает об ампутации. Хорошо ещё прибыли медикаменты. Не на живую будут делать.

Она обняла Наташу и пошла вдоль рядов с ранеными. Вряд ли удастся заснуть. Хотя бы полежать с закрытыми глазами. Мимо Александра пройти не смогла. Положила руку на лоб. Температура ещё держалась, но лоб был не такой горячий.

Господи, спаси его!

Думала не заснуть, а оказавшись на своей узенькой койке за занавеской, которую они с Наташей считали своей комнатой, сразу провалилась в сон, несмотря на стоны раненых.

Снилось ей, как она сидит возле мачехи, как обычно в уголке бальной залы и смотрит на танцующих. Объявили мазурку. И вдруг к ней подходит Александр. Она отнекивается, говорит, что не умеет, но он смотрит на неё с такой нежностью, что невозможно отказаться. Она знает: стоит начать танцевать, как она опозорится, ведь она не знает ни одной фигуры, но ей так хочется почувствовать прикосновение его руки к своей талии, что она готова на всё. Пусть смеются над ней, но она хоть секундочку побудет в его объятиях.

Пары выстроились, и она стоит с Александром. Он так красив и высок в военной форме и высоких сапогах. Смотрит на неё. Сердце сжимается от страха, это мгновение ещё прекрасно и нет позора. И вот первые аккорды мазурки, и она вдруг, сама того не ожидая, понимает, что умеет танцевать. И она идёт с ним в такт, и ноги сами делают шажки в такт. Хорошо, что под длинным платьем не видно ошибок. Александр останавливается, и она даже не глядя на других, начинает обходить его по кругу. И вот они уже друг против друга в такт отстукивают ногами. Ах, как же хорошо, как весело. Но вдруг Евгения видит Лизу Калиновскую. Уверенно и быстро она двигается к ним. Женя сбивается с ритма, чуть не падает, Александр подхватывает её. Теперь все смотрят на них. Евгения в замешательстве отодвигается от Александра.

- Ты должна была ему сказать обо мне, - говорит Лиза с улыбкой, кладя ему руку на плечо. Пары оттесняют Женю в угол, некоторые шепчутся, глядя на неё. А она не может оторвать взгляд от Александра, который теперь смотрит на Лизу, которая улыбается ему.

- Проснись, Жень. Проснись.

Евгения открывает глаза: над ней склонилась Наташа. Она сбивчиво рассказывает, что Гришу прооперировали, что он ещё спит, а когда проснётся, то было бы лучше, если бы она побыла с ним. У одного из раненых началось воспаление, срочно нужна операция, ей нужно готовится.

- Гришу нельзя оставлять его одного. Вдруг он сделает что-нибудь с собой, - Наташа вытерла скатившуюся слезу.

Евгения ещё слышит звуки мазурки и чувствует свой позор. Но заплаканное лицо Наташи, стоны раненых и сладкий запах крови, пропитавший весь госпиталь, обрушивается на неё, возвращая в действительность.

- А я сейчас танцевала, - зачем-то говорит она Наташе. – Мазурку.

- Как я люблю мазурку, - лицо Наташи мгновенно светлеет. Однажды на балу… Ох, ладно, потом расскажу. Мы ещё потанцуем с тобой, Женевьева, когда война закончится. Давай же вставай скорей. Я знаю: тебе Григорий не очень нравится, но только ты сможешь найти для него нужные слова.

Наташа убежала. Евгения взяла расчёску и перед маленьким зеркалом пригладила выбившиеся волосы, надела косынку, повязала единственный чистый фартук с застарелыми пятнами крови, которые уже не отстирывались. С грустью отметила, что синяки под глазами от недосыпания стали ещё больше, а лицо осунулось и имело вид несчастный и больной. В отличие от пышнотелой Наташи с копной вьющихся волос, она казалась себе серой мышкой. Даже раненые относились к ним по-разному: с Наташей кокетничали, читали стихи, норовили взять за руку, а, особенно отчаянные умудрялись сорвать поцелуй во время перевязки, а Женевьеве рассказывали о своих невестах, просили написать письма и спрашивали совета. Одну больше любили, другую уважали.

Евгении было всё равно до тех пор, пока её не накрыло чувство к Александру. Даже сейчас, спеша к Грише, и, придумывая на ходу слова, которые нужно сказать, она завернула в знакомый уголок. Положила ладонь на лоб, ожидая, что он, как обычно скажет чужое имя, но Александр открыл глаза:

- Воды, - простонал он.

Евгения быстро налила в железную кружку из фляги. Прислонила к запёкшимся губам, дала сделать несколько глотков и убрала.

- Вам ещё нельзя много пить. Как себя чувствуете?

- В груди печёт.

- Михаил Михайлович осмотрит Вас, как только освободится. Температура ещё держится, но уже не такая высокая. Так что дело на поправку пошло, - Евгения бы осталась ещё с ним, но вспомнила о Грише. – Идти мне надо, поспите ещё.

- Евгения, одну минуту. Я что-нибудь говорил?

Женевьева вспомнила свой позор во сне и чуть не произнесла имя Лизы, но вдруг услышала дикий раздирающий крик, из которого нельзя было разобрать. Так могло кричать раненое насмерть животное. Она побежала туда.

На узкой койке метался и кричал Гриша. Один из раненых держал его за плечи, бормоча какие- то слова. Трое других склонились над ним.

- Пропустите меня! – Женя решительно пробилась к нему.

Увидев её, Гриша откинулся на подушки.

- Только не нужно меня жалеть! Как я теперь? Мне только девятнадцать исполнилось. Проклятая война! Проклятые турки!

- Возвращайтесь по местам, - скомандовала Женя, приближаясь к Грише, которых продолжал кричать на неё, чтобы она уходила. Девушка уложила его на подушку и начала говорить, присев на краешек койки. Слова лились потоком, словно кто-то подсказывал их сверху. Григорий перестал метаться, вслушиваясь в её голос. Когда Слова иссякли, раненый схватил её за руки:

- Женевьева, как мы будем танцевать мазурку?

Евгения вспомнила свой позор во сне. Она споткнулась, и взоры всех обратились на неё. Кто-то смеялся, кто-то смотрел со снисхождением. Пусть это было во сне, но ни за что на свете, она больше не хочет пережить такого позора.

- Мы не будем танцевать мазурку, Гриша, только и всего. Я не умею танцевать. Мы будем сидеть в уголке и смотреть, как танцуют другие.

- Вы не умеете танцевать? – Гриша смотрел на неё с недоверием. - Как так могло получиться? Все девушки…