Десятая невеста

ГЛАВА 18

Я должна, должна была догадаться. Все сходилось, ошибки быть не могло: Камичиро – это Неми. Белый как соединение всех цветов, человек, который пожирает девиц (ну просто потому, что они ему не нужны – он же мужчин любит) и император, который хочет, чтобы его любили таким, какой он есть. Этого все хотят, как верно заметил муж Брунгильды, но для тех, кто отличается от большинства, это особенно важно.

Теперь я знала, кто Камичиро, но вот беда – из всех императоров ему я, пожалуй, меньше всех нравилась. Оставалось загадкой, почему он подарил мне заколку и вступился за меня. Я-то, грешным делом, временами думала, он бесится оттого, что влюблен в меня, а я все с другими хоровожусь, но теперь стало ясно: он просто ревновал. И при такой его ко мне неприязни – как мне узнать у него что-то про шлем?..

Кутаясь в плащ, который дал новый распорядитель, я брела по влажным дорожкам, и на пышном серебристом меху оседала мелкая морось. Под плащом я прятала книжку, спертую тогда в пещере у Айю. Разобрать-то, понятно, я там ничего не разобрала бы – так, скуки ради думала полистать. В садах нынче было безлюдно – видно, и девки, и императоры прятались от дождя, хотя, казалось бы, какой там дождь – так, мелкий дождичек. По-хорошему, мне надо было заняться делом – пригрозить Замочку, чтоб отвел на Сам Сунь, а не то всем про них с О Цзынь расскажу; узнать, как Ворон (и жив ли он вообще – поди знай, что с ним сделал Айю); не мытьем, так катаньем подольститься к Снежку. Словом, хлопот невпроворот, но мне хотелось в кои-то веки остаться одной хоть на полденечка – спокойно поразмышлять, переварить вчерашнее. Но вместо того, чтоб подумать о деле или, по крайней мере, книжку почитать, я, расплываясь в улыбке, пялилась на мокрую листву и цветы и вспоминала об Айю и обо всем, что случилось ночью.

Как он смотрел на меня!.. Наверное, мне следовало бы благодарить Ворона – если б он не увязался за мной, если б не стал приставать ко мне, я бы и дальше думала, что для Айю я кто-то вроде котенка: милый, забавный, но плакать не станешь, если куда-то денется.

Не то чтобы у меня ни с кем ничего не было. Я много кому нравилась. С одним на посиделки сходишь, с другим поцелуешься, с третьим беседы до рассвета ведешь. Тот же Некрута – чуть не полгода мы с ним держась за ручки ходили да миловались.

Но ни один из них ещё не был для меня особенным. Ни из-за кого у меня до сих по не замирало сердце. Ни по ком я не тосковала, ни за кого не боялась, ни о ком так не переживала, как об Айю. Мне и так за радость было хоть видеть его – но теперь, когда я поняла, что и я ему не безразлична, в моих жилах будто бежал вместо крови огонь, и вся я была до краев наполнена пряным медом – а за спиной вырастали крылья, и мнилось мне, вот-вот взлечу. Все, чего я хотела – чтоб поскорее настала ночь, и я вновь смогла увидеть его. Стоило мне расстаться с ним – и мне уже его не хватало. О том, что буду делать, когда придется покинуть Чиньянь, думать я не хотела. Впрочем, все решено. Я уговорю Айю уехать со мной. И в Белолесье, где никто не будет проклинать, ненавидеть его и хотеть убить, он будет счастлив. А мне, любит он меня или нет, только того и надо. Лишь бы был жив и здоров и я могла видеться с ним каждый день.

- Эй! Малинка! Иди-ка к нам!

В мои мысли ворвался знакомый голос, и я, вздрогнув, обернулась. Из беседки, битком набитой девками и императорами, мне приветливо махал Огонек. Подавив досаду, я изобразила улыбку и направилась к ним.

Они играли в местную игру с разноцветными камушками на разлинованной доске. Я правил не знала: невесты под руководством императоров увлеклись ею, пока я ходила в служанках, и до меня доносились лишь обрывки взволнованных восклицаний и ликующих или горестных воплей, когда кто-то проигрывал или побеждал. Так что присоединиться я не могла, но они тоже играли не все: Воруйка, Ферфетка и ещё одна невеста наблюдали, Веточка, по обыкновению, рисовал. Со страхом и трепетом я взглянула на Ворона, который, угрюмый и бледный, сидел в стороне от всех и не удостоил меня даже взглядом. Вид у него был неважный. Меня жгло любопытство: как же, все-таки, Айю собирался заставить его молчать? И успел ли он уже предпринять что-то? Если да, стало быть, нарушил слово, данное мне – обещал ведь, что не станет появляться во дворце.

- Что читаем? – Медок поскочил ко мне и выхватил из рук книжку прежде, чем я успела ему помешать. – «Наставления о том, как понравиться девице!» Ого! Так вы, невеста Малинка, оказывается, себе подобных предпочитаете?

Я безуспешно пыталась выхватить у него книгу, но Медок со смехом отскочил от меня.

- Так-так, что у нас тут… «Дабы завоевать девицу, будь с ней холоден и непреклонен. Ежели открыто выразишь ей свои чувства, дева будет пренебрегать тобой». «Никогда не давай понять красавице, будто увлечен ею. Женщины злы и неблагодарны – они используют чистоту и пламень твоей любви лишь для того, чтобы подчинить тебя». Эй, ваше величество Текки! Это, что ли, ты читаешь?

Ворон собрался было ответить, но я опередила его.

- Ну что вы, - сказала я. – Вы недооцениваете императора Текки. Судя по тому, что здесь сказано, его величество это написал!

Все зашлись хохотом, и книжку у Золотка забрал Огонек.

- «Ежели хочешь завоевать ее сердце, заставь ее терзаться ревностью. Приблизь, а затем оттолкни. Дева должна постоянно пребывать в замешательстве относительно твоих истинных чувств». Понял, ваше величество? - это он Воруйке. - Надеюсь, ты не открыл невесте Ферфетте своих истинных чувств?

Воруйка натянуто улыбнулся, пока прочие покатывались со смеху.

- «Доброту женщины считают слабостью», - продолжал Огонек. - «Будь жесток и неприступен. Тогда каждый твой знак она сочтет величайшим даром небес». Впрочем, это неинтересно. А, вот! «Каждое утро умащай тело свое притираниями. Выбери запах, который будет связан у девицы только с тобой». Кин! – он пихнул Золотка локтем в бок. - Надеюсь, ты не забываешь каждое утро умащать свое тело притираниями?..

- А то, – с самым серьезным видом кивнул Золотко. – Чуешь, чем пахнет? Уже влюбился в меня? Этот запах связан у тебя только со мной?

Они ржали и пихались, покуда остальные потешались над ними. Листая книжку, Золотко, Ворон и Медок зачитывали то одно, то другое, пока остальные потешались как над сочинителем, так и над тем, кому взбрело в голову это читать.

- Где ты это взяла, Малинка? Кто мог выдумать такую чушь?

- Да выдумать ладно, – возразил Медок. – Бедняга тот, кому это понадобилось. Впрочем, почему бедняга. Ведь он больше любого из нас должен нравиться женщинам!

И они продолжили в том же духе, веселя честной народ – и невест, и императоров. У меня сердце обливалось кровью – я думала белом, одиноком, проклятом, некрасивом Айю, который девиц видел, наверное, лишь издалека, и стащил во дворце книжку о том, как понравиться девушкам. Остановить Огонька и Золотко, которых несло как коней ретивых, мне было не под силу – оставалось лишь делать вид, что мне так же смешно, как и другим. Впрочем, двое не принимали участие во всеобщем веселье. Веточка, продолжая рисовать, поджимал губы, как всегда, когда ему что-то не нравилось. Тайо сидел с постным лицом, а вконец соскучившись, шепнул что-то на ухо Ферфетке, и они поднялись, чтобы уходить.

В этот миг к беседке подлетел невольник и, бухнувшись ниц прямо в мокрую траву, принялся заполошно тараторить, постоянно повторяя одно и то же и тыча рукой в сторону императорского дворца.

Первым с места сорвался и полетел Замочек, за ним бросились остальные: императоры встревожившись, а девицы – просто поняв: что-то произошло.

Я ухватила за рукав Огонька:

- Что случилось?

- Неми собрался жизни лишиться, - ответил он, и мы побежали за остальными.

***

Снежок стоял на крыше (как раз там, где Ворон ко мне в первый раз приставал), уставясь в одну точку и покачиваясь взад-вперед, будто былинка под ветром. Внизу собрался чуть ли не весь дворец; придворные и невольники, кладя земные поклоны, наперебой причитали: «Одумайтесь! Спускайтесь, ваше величество!». Важная личность этот Снежок или правда за императора переживают?

- Не дури! – крикнул запыхавшийся Огонек. - Слезай оттуда!

Встрепенувшись, Снежок поднял голову и вперил в нас загоревшийся взор.

- Ты! – крикнул он, простирая к Ворону трепещущую длань. – Все из-за тебя!

Десятки любопытных глаз обратились в нашу сторону. Ворон стоял такой потерянный, что прямо жаль брала.

- Все из-за тебя, – повторил Снежок. – Из-за твоей лжи и вероломства! А ведь я верил тебе! Твоим клятвам, ласкам, поцелуям, слезам!

Я подавила смешок. Слезам Ворона? Вот на это я б поглядела.

- Умру, и ты пожалеешь, – пригрозил Снежок.

- Что ты несешь, слезай, – сказал Воруйка.

Снежок не удостоил его ответом.

- Это приказ!

Тот разразился безумным хохотом.

- Кто же посмеет приказывать императору?

«Пожалейте, смилуйтесь, ваше величество», – причитали тем временем невольники.

- Я думал, у нас все по–настоящему, – вновь обратился Снежок к Ворону. – Я думал, это любовь! Теперь мне незачем жить. И прекратите выть! – прикрикнул он на челядь. – Я не передумаю.

И опять понес про разочарование, несчастную любовь, да про то, что его существование утратило смысл. Ой-ёй. Коль эдак и дальше пойдет и он ударится в подробности…

Я протиснулась ещё чуточку вперед, так что оказалась прямо перед Вороном, бросилась ниц и заголосила:

- Простите меня! Простите! Прошу, не убивайте себя! Помилуйте, ваше величество!

Снежок так удивился, что даже умолк, а я, не переводя дух и не давая ему вставить и слова, продолжала:

- Горе мне, горе! Девичья скромность мешала признаться мне в любви к вам! Вот почему я делала вид, будто не отвечаю на ваши чувства! Теперь я понимаю, как ошибалась! Нет мне прощения! Велите убить меня, ваше величество!

- А и велю, - опомнившись, ответил Снежок. – Все из-за тебя. Без тебя все было так хорошо! Зачем ты только сюда приехала.

Что творилось за мной, я видеть, разумеется, не могла, но прямо спиной чувствовала, как по телу Ворона заструилась надежда, а по толпе неровной волной прокатилось изумление. Я удвоила усилия.

- Ах, ваше величество, до чего же я виновата, – причитала я. - Пожалейте нас всех, не лишайте себя жизни! Клянусь, все будет так, как вы пожелаете!

И, рискнув наконец поднять голову, я уставилась на Снежка в безмолвной надежде, что до него дойдет.

Он, по-прежнему покачиваясь, молчал, то открывая, то закрывая рот, и мне показалось, на лице отразилось сомнение. Я быстренько поднялась, шепнула на бегу Веточке: «Теншин, займи его», – и кинулась во дворец.

Веточка завел пространную речь о превратностях судьбы, да о том, что все может оказаться не тем, чем кажется, а я тем временем шмыгнула внутрь, выбралась на крышу и принялась на четвереньках подкрадываться к Снежку.

Он к тому времени просек Веточкины уловки и велел зубы ему не заговаривать – все равно поступит, как решил, и пусть виновные в его смерти маются совестью. Я уже была совсем близко, когда, видно, кто-то снизу меня заметил, и по их взглядам Снежок понял, что на крыше ещё кто-то есть.