Десятая невеста

ГЛАВА 10

Я сидела на крыше, точно квочка на насесте. Настроение было ни к лешему.

Заснуть прошлой ночью так и не довелось. Насквозь мокрая, под оглушительный грохот грома, под проливным дождем, сама не своя от ужаса, я уже не помню как добралась до дворца невест, прошлепала к своим покоям, оставляя за собой след из воды и грязи и рухнула на пол, едва захлопнув дверь. Перед глазами так и стояло то жуткое существо. Позвав невольницу и с ее помощью выпутавшись из одежек, я кое-как согрелась, завернувшись в одеяло. От переживаний голод стал еще острее, и я едва дождалась утра, но за столом разочарование меня ждало не меньшее, чем за ужином. Нам подали нечто, в чем с большим трудом можно было опознать кислое молоко, но оно было какое-то соленое, жирное, пахло, как по мне, чем-то прогорклым, и я поняла, что если съем это, меня стошнит. Я вызвала распорядителя, Мо Му, которого назначили отвечать за повседневные нужды невест, и затребовала человеческой еды. Тот строго ответил, что прочих девиц все устраивает, а возможности готовить отдельное для меня одной никто не станет. Если так пойдет, каждая невеста захочет себе свои собственные блюда, а это не предусмотрено. Я показала спине удаляющегося распорядителя кулак и поплелась на кухню. Там цопнула яблоко и теперь мрачно жевала его, обозревая открывавшийся передо мною вид. Мне, конечно, следовало ввинтиться в гущу событий и что-то предпринимать, ибо «Витязь» сам себя из лап императора не вызволит, но сейчас, после пережитых страхов, бессонной ночи и на голодный желудок у меня не было ни духу, ни сил – ни на соперничество с девками, ни на то, чтоб очаровывать императоров.

В конце концов, наблюдение тоже полезно, утешила я себя. Поняв, что сегодня не гожусь для решительных действий и единственное мое желание – спрятаться ото всех, я потратила немало времени на то, чтобы найти подходящее местечко на крыше одного из дворцов: укрытое от посторонних глаз, осененное раскидистыми лапами огромной лиственницы с мягонькой хвоей. Отсюда передо мной, как на ладони, развернулась картина дня невест и «божественных» императоров.

Три девки сегодня с утра нас покинули, и собравшиеся на площади проводили их кто сочувственными, кто злорадными взглядами. Осталось нас, как я посчитала, двадцать одна, по три девки на императора. Или, точнее, двадцать одна на одного. Лишь один из них – Камичиро, и только одной из нас суждено стать его избранницей. До чего успокаивает мысль, что это определенно не я. Временами я пробовала себе представить, каково было бы мне, если бы я приехала сюда, всерьез намереваясь стать супругой его величества. Что делала бы тогда? Какие чувства испытывала? Наверное, я ненавидела бы других невест. Извелась бы, пытаясь угадать, кто из семерых император, да как завоевать его сердце. По сравнению с этой задачей моя представлялась мне пустяком. Хотя, по сути, она состояла в том же самом. Мне, как и прочим, надо было понять, кто император, и на всякий случай очаровать всех, чтобы нужный человек – по собственному ли желанию, либо по неосторожности – выдал мне местонахождение шлема. Желательно еще, рассказал бы, как туда пробраться и стащить приблуду, не рискуя быть пойманной. До чего было бы здорово, размечталась я, чтобы Камичиро отдал мне шлем добровольно. Сказал бы: «Вот, Малинка. Прости, ошибся. Передумал я мир порабощать. Забирай «Витязя» и счастливой тебе дороги».

Одернув себя и велев не пороть чушь даже мысленно, я вернулась к созерцанию развернувшихся передо мной картин.

На площадке ратились на деревянных мечах Хоно-Огонек и Тайо-Воруйка. К ним присоединились Брунгильда и О Цзынь, которые то рубились между собою, то менялись с парнями: Брунгильда или императрица против Огонька или Воруйки, а то принимались драться двое на двое, а несколько девок, среди которых Зухра, хлопали в ладоши и подзадоривали. Вроде бы даже вели счет.

Я подивилась тому, что даже в царице змеищ Брунгильда, кажется, не нашла врага. Не то чтобы отсюда было хорошо видно, но я, как ни старалась, не могла разглядеть, чтоб О Цзынька особо жестоко дубасила рыжую воительницу, гнала ее с площадки или пыталась устроить какую иную подлость. По-моему, Брунгильда была единственной среди невест, к которой все без исключения девки, независимо от нрава и уровня притязаний, питали расположение. Возможно, потому, что не видели в ней соперницу. Она была раза в два старше любой из нас, в два раза больше размерами, нежели любой из кузнечиков-императоров, и не скрывала, что у нее есть дети. По-моему, девки полагали, что ее не стоит даже брать в расчет. На мой взгляд, зря.

Кто знает, что на уме у императора и каков его вкус, а в жизни всякое случается. Вон как у нас несколько лет назад. Во всех домах гудели, когда Летко, статный, красивый парень из хорошей семьи, по которому вздыхала добрая половина девок, взял в жены Велемиру, на десять лет старше него самого, с двумя сыновьями. Старцы даже запрещать этот брак хотели, но Летко уперся как баран. Все пророчили им жизнь худую и несчастливую. И что? Мальцы, даром что отца чтят и помнят, Летко обожают как родного, по пятам ходят, в глаза заглядывают, ловят каждое словцо. Велемира расцвела, пополнела, глаза сияют. Дом – полная чаша, хозяйство справное, дитенка родили, и братья не нарадуются на маленькую сестру. Что еще надо? Злые языки стыдливо смолкли, да Летко с Велемирой их никогда и не слушали. Вот как случается. Для любви истинной ни запретов, ни правил нет.

Так что я б и не удивилась, если б вдруг Брунгильда и стала избранницей. Она добрая, с ней весело. Почему не влюбиться? Чтоб пламя вспыхнуло в сердце, одной только красы недостаточно. Вот бы сейчас сказать это Ферфетке. Гляди, расселась на берегу пруда косы чесать, будто в собственных покоях нельзя это сделать. Прекрати, глупая! – хотелось крикнуть мне. Нельзя под открытым небом, грозу накличешь. Это ж все знают. Нет, сидит, пряди между девками своими распределила: причесывайте. Ясно же – красою хочет взоры императоров привлечь. И, главное, ведь есть чем хвалиться. Я сама залюбовалась. Волосы у Ферфетки, что и говорить, загляденье. Длинные, густые, так блестели на солнце, что хотелось зажмуриться – точно нити из золота. И наряд подобрала под стать: легкий, словно облачко, с золотым шитьем. Ни дать ни взять сказочная королевна.

Только не очень ей повезло, потому что прямо напротив нее на другом бережку пруда Снежок (а из них двоих вопрос, кто красивее) постелил себе подстилочку и давай утреннюю зарядку делать. По-ихнему, по-чиньяньски. Когда медленно-медленно руками двигают и ноги переставляют, и дышат при этом глубоко: ты десять раз вздохнуть успеешь, а они за это время только вдох делают. Боевые искусства называется. Только при чем тут бой, не пойму. Когда бой, это ты с кем-то ратишься, а Снежок сам от себя удовольствие получает. Ать! Ать! На ножку припал, ручки в стороны расставил, другой ножкой мееееедленно покружил… Волосы белые на макушке в гульку забраны и серебряной заколочкой сколоты, щиколки тонкие, запястья узкие – лепота! Несколько девок собрались в кучку слегка поодаль и шушукаются, любуются – ах, ах! Горная королевна среди них мнется. Не знает, что делать. Присоединиться бы: научи, мол, добрый молодец, ногами махать, но как ими помашешь, когда одежек на тебе с десяток пудов. Помялась-помялась – и к Замочку пристроилась. Тот как раз гуляет неспешно по бережку пруда. Кафтан шелковый синий – в цвет глаз, лицо сосредоточенное, руки за спину заложены. Идет, думу думает. Изредка только глазами стреляет по сторонам, а так – весь в себе. За ним, на два-три шага позади, несколько девок семенят почтительно. Думы прервать не решаются, но и совсем в покое оставить – тоже. А ну как придет Кумо в настроение побеседовать? Они – вот они, тут как тут, глотки перегрызут друг другу за возможность лишний раз словечком с ним перемолвиться.

Магалехтернис не очень такое понравилось. Все же она не из тех, кто следует за другими. Свернула в беседку, к Медку и Веточке. Первый с девчонками лясы точит, второй рисует каждую желающую на бумажке угольком. Ой, я так тоже хочу! Заберу домой этот листочек, буду перед ребятами хвастать. Вот они обзавидуются! В потешных-то листках богатырей знаменитых рисуют, это не диво, а тут я, Малинка, и на листке мое лицо! Обязательно попрошу Веточку. Вон он какой милаха. Девки, вишь, разрываются, то ли его любить, то ли Золотка. Второй, само собою, загляденье, так и сияет, так и блестит, но смотри, полетишь на этот огонек, да и опалишь крылышки. Он ведь, Кин, со всеми сладкий да любезный. Понадеешься на что-то, глядь – а он уже другой мед в уши льет. Веточка не такой, он добрый. И не потому он девок рисует, чтобы обаять, ему это занятие правда нравится.

Я ещё раз окинула взором сады. Неми, точно из инея сделанный – ну чисто Снегурка, только парень. Воруйка с Хоно скачут с мечами, будто пляшут два огонька. У Ами, Веточки, глаза – зелень мха, а когда улыбается, на щеках ямочки, и так уж ему идет темно-зеленый кафтан, серебром расшитый. Кин что-то девчонкам говорит и руками показывает, и я не могу не думать о том, каково бы, чтобы эти ручки меня-то потрогали. А волосы у него! Жидкое золото, чистый мед. Усрамись, Ферфетка. Куда тебе.

- Краше цветов, – пробормотала я вслух, утыкаясь подбородком в колени. Как выразился один из умников, Щепа, начав получать золото за приблуды: «Что делать такому вахлаку, как я, со всем этим добром?».

- Ты заняла мое место, – раздалось позади, и я подпрыгнула от неожиданности.

Поднимаю глаза – Ворон.

Ну, здравствуйте.

- Ничего я не занимала, – как можно любезнее ответила я. – Пожалуйста, располагайтесь, ваше величество.

И подвинулась – чисто для виду, так как места было сколько угодно. Сиди не хочу. Он – нет: стоит, в белом шелке, руки скрестил на груди и смотрит на меня как на таракана.

- Я сюда прихожу, чтобы побыть в одиночестве. Один, – повторил с нажимом, будто я глупая. – Уходи.

Я подумала о том, как, поднимаясь сюда, едва не задохнулась из-за слишком туго затянутого корсета. О том, что мало того что у меня голова раскалывается после бессонной ночи, я и не ела толком – сил никаких. Хочет прогнать меня – пусть выкидывает, а я с места не сдвинусь. Так бы я ему и сказала, будь я самой собой, но Барбара накрепко в меня вдолбила: мужикам не перечь, будь смиренницей. И дамозелька в моем лице пролепетала:

- До чего счастливый случай выпал мне остаться с вами наедине, ваше величество, - и очи долу, будто смутилась от собственной смелости.

Он сел рядом и смотрит на меня. Вчера меня что удивило-то, когда вечером стали расходиться. Похоже, за нашим столом лишь я одна не воспылала к Текки восхищением. «Ах, он такой властный, - щебетали девки между собой, - такой загадочный! Настоящий император!». Ну не дуры? Теперь, поглядывая на него украдкой, я все гадала, чего они в нем нашли, и нехотя пришла к выводу, что есть чего, а я не разглядела. Кожа гладкая, как шелк. Волосы прямые, черные, как смоль, падают на плечи и пол-лица закрывают. Брови – как углем нарисованные. В одном ухе серебряная серьга чуть не до плеча, покрасивей моих (я невольно потрогала собственные), во втором – сверкающий камушек. Ресницы длинные, прямые как стрелы, и тоже чернющие. Я засмотрелась, пытаясь понять: крашеные или нет?