Живая: Принцесса ночи

Глава пятая

Что? Где добро, а где зло? Да откуда мне…

Знаю лишь то, что вижу сейчас

Во Вселенной нет, не будет и не было

Ничего прекраснее твоих глаз

Василий К. — «То, что здесь»

Айкен и Зоя сидели в своей комнате на кровати. Зоя читала книгу, положив ее на скрещенные «калачиком» ноги, Айкен ковырял все еще неисправный пейджер.

— Наверное, скоро он вовсе мне не понадобится, — вздохнул молодой человек. — имеет смысл все-таки приобрести мобильный телефон…

— Зачем? Связываться с кем-то из нас? Мы все равно постоянно вместе — вчетвером. — Зоя улыбнулась, не подняв головы. Только ее зрачки на мгновение метнулись к возлюбленному.

"Я каждый день открываю в нем что-нибудь новое. Как мягко движутся его губы, когда он говорит или сосредоточенно хмурится!"

Они украдкой взглянули друг на друга искоса и одновременно улыбнулись.

Из окна, от соседей, доносилась музыка. Некоторое время молодые люди молча слушали песню, затем посмотрели друг на друга и улыбнулись. Поддавшись порыву, Айкен встал с кровати, подал девушке руку, помогая также подняться и одновременно продолжая — привлек к себе, приобнял, закружил. Они двигались с полным чувством, но, в то же время, настороженно, точно так же, как поступали в отношениях: опасаясь и вести, и полностью вверить себя другому… Но в танце между ними не осталось недопониманий, а недоверие ушло еще раньше, как только Айкен приехал за своей возлюбленной в Оттаву. И, ровно как в их отношениях, молодые люди держались за руки, не давая друг другу упасть.

— Ты танцуешь так, словно у тебя не будет шанса сделать это еще раз. И еще.

Айкен набросил на Зою захват из их сцепленных рук, прижал ее к себе и шепнул в самое ухо.

— Просто это правда — я готов к катастрофе каждый миг.

Девушка засмеялась, не вслушиваясь, заколдованная музыкой и движениями, попутно несколько недоумевая, где это экс-полицейский научился довольно неплохо танцевать…

И тут раздался громкий звук: словно что-то довольно тяжелое с силой ударилось о стену или упало на пол. Та самая катастрофа, вопреки заверениям, застала их врасплох. Зоя и Айкен замерли на секунду, вслушиваясь, но никакого иного звука больше не последовало. И молодые люди бросились к двери со всех ног. Ненапрасно: в гостиной на полу в неестественной позе лежала Симонетта. Айкен поднял голову девочки и прижал пальцы к ее шее.

— Она жива. Просто в обмороке.

— Мы должны вызвать скорую, — пробормотала Зоя. Она была полностью обескуражена: девушка чутко ждала нападения от Габриэля, но никак не думала, что беда настигнет их без его вмешательства.

Впрочем, уже после, когда Симонетту взял на руки выскочивший из ванной полуодетый мокрый Хэвен, Айкен начал истязать непокорный телефон, испорченный магической атмосферой квартиры, Зоя пришла к выводу, что все же без Габриэля не обошлось. Просто он оказался достаточно умен, чтобы нанести удар изнутри.

Пока Айкен спускался к подъезду с бесчувственной девочкой на руках, Зоя осталась с Хэвеном. Мужчина сидел на диване, смотрел в одну точку и, кажется, не понимал, что вода с его волос течет на обивку.

Зоя встала перед ним, нервно покусала накрученную на палец прядь, не зная, как начать, но понимая, что избежать этого разговора не удастся.

— Послушай. Это же Габриэль. Его рук дело. Но и мы виноваты. Увлеклись мирной жизнью, обрадовались, расслабились… Какое там, к черту! Ну, Айкен — ладно, но мы с тобой… Стал бы Габриэль таскать пленнице, которую все равно собирался убить, пищу из человеческого мира?

Хэвен покачал головой.

— Я думал, она вообще ничего не ела. Она была такая худая. Да и тут… я же видел, она только поклюет, как птичка, запьет стаканом газировки и выходит из-за стола.

Зоя вздохнула, сдерживая слезы обиды. Конечно, случившееся с Симонеттой было неприятно, но Зоя верила в людскую медицину. Впрочем, это было суеверное, ирреальное знание, похожее на то, каким обладают мистически настроенные люди относительно всего магического. А вот то, что король Неблагого Двора снова разрушил ее счастливую жизнь, мучило Зою. И это знание, судя по всему, собиралось еще долго отравлять ей жизнь.

— Надо было сразу сообразить, что они не могли ее не кормить. Я плохо помню, как что устроено во Дворах, но Габриэль сам пытался заставить меня поесть, чтобы я стала его… Ох, какая же я дура, просто уму непостижимо!

— Нет, это я виноват. В отличие от тебя, я должен был сообразить, что к чему. Мне-то никто память не стирал.

Хэвен схватился руками за лицо, провел по нему пальцами: ровно там, где некогда были шрамы. Они с Зоей одновременно вспомнили, что Хэвен был изгнан дважды — один раз даже не через казнь, а будучи просто убитым Габриэлем. Хэвен растер щеки, словно пытался заставить исчезнуть призрачное ощущение рубцов под ладонями.

— У меня появился второй повод мстить королю Неблагих, — пробормотал он. Зоя устало кивнула, обессиленно облокотилась на спинку кресла и опустила голову. Когда она вновь заговорила, ее голос звучал предельно устало:

— Симонетта не могла не есть того, что ей приносили. И я не думаю, что кто-то порывался доставать специально для нее еду с Земли. Скорее, даже наоборот. Габриэль мог привязать ее к себе, к Двору, чтобы в случае, если мы ее освободим, она привела нас обратно к нему. Или чтобы тоска изъела ее изнутри, как, видно, сейчас и происходит.

— Ты думаешь, Габриэль настолько умен, чтобы продумать столь долгий план? — раздался за спиной Зои насмешливый голос Айкена. Девушка не вздрогнула, она слышала его шаги. — я уверен, у Симонетты просто что-то подростковое. Или начиталась модных журналов и начала худеть, бывает.

— Не надо недооценивать короля, — пробормотала она, не оборачиваясь. — любого врага не стоит недооценивать.

— Так что же, значит, и нас тоже? — Айкен обошел Зою и сел на диван рядом с Хэвеном. Девушка кивнула, и молодой человек слабо улыбнулся.

Так уж вышло, что в один из славных осенних дней, когда в воздухе уже веяло преддверием веселой зимы, Эдмунд и Вивиана вновь остались в гостиной одни. Совершенно случайно: Ретт отправился на ночное бдение над постелью отца (как только правда о их смущающем родстве открылась, никто не смел удерживать его), леди Марта и Уолтерс также удалились… И это вызывало определенные подозрения.

— Им весело вместе, не так ли? — задумчиво произнесла Вивиана, провожая неверную жену и невоздержанного повесу взглядом. — но, по крайней мере, Рэндалл перестал пить. И чахнуть.

Эдмунд смущенно засопел, не поднимая взгляда от книги. И куда только подевалась строгая невинность Вивианы?

— Вы не одобряете их поведения, я вижу, но ничего не говорите. А между тем, Марта — Ваша сестра. Лондон перевернул Ваше мировоззрение, не так ли?

— Вы тоже изменились.

— Да, за время Вашего отсутствия. Жаль, что Вы не знали о том.

Эдмунд напрягся.

— Роман, что я привез, оказался скучен?

— Не хочу показаться неблагодарной, но эта ханжеская книга утомила меня не хуже беспрестанно исподволь поучающего Дидро… Послушайте, Вы читали "Опасные связи"?

Эдмунд закашлялся.

— Наверняка читали, ведь я взяла эту книгу из Вашей библиотеки. Личной, той, что в кабинете. Ретт охотно одолжил ключ, уж простите его. Знаете, меня поразила эта книга. Больше, чем чопорные романы о рыцарях или… другие французские произведения, где распутство преподносилось с беспечной веселостью, — Вивиана бросила вышивание, руки ее расслабились, устроившись на коленях, словно две крохотные кошечки. — Де Лакло хватило смелости не осуждать и не превозносить, изображая одну лишь естественную закономерность подобного поведения. Знаете, литература, безусловно, делает людей умнее.

Потрепанный томик невинных стихов выпал из руки молодого человека, едва не угодив в камин.

— Эта книга, — произнес дрожащим голосом Эдмунд. — должна была убить в Вас всякую нравственность.

Вивиана качнула головой, лицо ее не выражало ничего определенного, и в неровном свете угасающих поленьев Эдмунду показалось, что ее нарочито невинный взгляд на самом деле полыхает адским огнем.

— Если бы у меня была нравственность, — лениво обронила Вивиана. — если бы кто-то взрастил ее во мне… Если бы во мне было, чему пропадать… То оно, вероятно, пало бы жертвой чтения.

Она негромко рассмеялась, поднялась на ноги — и Эдмунд тоже вскочил.

— Вам не терпится услышать, что же я узнала? Что каждая женщина может иметь любовника, но, благодаря своей скромности, скрывать это, — речь Вивианы зазвучала громче и быстрее, словно слова торопились сбежать с языка, пока он не окажется заперт за смутившимися губами. — Вы столько отсутствовали, может быть, потому сможете понять меня лучше. Сидеть целыми днями в комнате, пропахшей жимолостью, мучительно ждать хотя бы крохотной записки, какой-нибудь весточки… И убеждаться, что Вас забыли, притом — ненапрасно, чувствовать вину, раскаянье, досаду. Упущенные возможности — что может быть горше? Да, я не могу быть Вашей женой, Эдмунд…

Он замер, зажмурился, страшась тех слов, которыми мисс Тауэр должна была продолжить — и одновременно оцепенев от мысли, что она скажет нечто совершенно иное или не продолжит вовсе. Девушка замялась на мгновение, потупила глаза, тяжело дыша. Когда Эдмунд взял ее руки в свои, она вздрогнула всем телом, но не вырвала своих пальцев из его захвата. Зачарованные друг другом и сковавшей их надеждой, смешанной со страхом, они молчали, и, вероятно, могли бы провести подобным образом время до рассвета, но тут часы пробили трижды, и молодые люди вздрогнули от неожиданности. Оба они восприняли эти звуки как знак, однако поняли они его по-разному. Эдмунд отстранился, собираясь уйти, но Вивиана метнулась за ним, схватила за воротник и прижалась лицом к груди, не отпуская. Молодой человек застыл, даже дышать стал реже, не зная, чего ждать от девушки. Она закинула руки ему за шею, прижавшись еще больше, и в первое мгновение Эдмунду показалось, что из-за переживаний Вивиана затаила дыхание, даже сердце ее перестало биться. Впрочем, в следующую же секунду он почувствовал, что напротив, пульс у девушки взволнованно-част.

— Я тебя не отпущу, — сказала она. — останься. Я хочу быть обманутой.

Эдмунд взял девушку за плечи и не без труда оторвал ее от себя.

— Не верю своим ушам, — сказал он. Вивиана ждала, что в его голосе будет слышно облегчение, радость, но он, однако же, был сух, как земля в жаркое лето.

Эдмунд был в ужасе. Он помнил, что оставлял Вивиану в Ламтон-холле непорочной и наивной, как дитя или прелестное лесное животное, но теперь же дурные книги — а возможно, и речи Уолтерса — развеяли все те милые заблуждения, наполнявшие ее душу, и, прихватив с собой крупицы этикета и морали, уступили место черной развращенности…

Или же нет?

Эдмунд чувствовал, что голова у него идет кругом, как от опия, а душа наполняется трепетом — безусловно, любовным, а не вызываемым наркотиком, но по силе превосходящим все чувства естественной природы, что он ощущал когда-либо прежде. Бледное лицо Вивианы, казалось, светилось в темноте, из глубины зрачков блестела луна.