Контракт с подвохом: убить незабвенного

Глава 15. Ну здравствуй, милый Фавиан

Что-то очень приятно ёкнуло в груди, когда светловолосый мужчина коротко повернул голову в мою сторону. Он был красив, как бог: под тёмно-каштановым жилетом, белой рубашкой и чёрными брюками явно проглядывалось атлетическое телосложение, короткие волосы с пробором на левую сторону аккуратно уложены, на прямоугольном лице красовался прямой нос, вместе с ним — густые, на два тона темнее волос брови, высокие скулы, мощная челюсть и слегка пухлые губы, которые украшает тонкий шрам. Но глаза… Миндалевидные, с хитринкой, янтарного цвета — эти глаза я бы узнала из тысячи. Его взгляд, внимательно пробежавший по гостям, вновь обжёг меня, как тогда, когда смотрел из окна кареты, оглядывая простой люд на улицах. "Так значит, это был Дроут…" — подумала я. Блондин же вернулся к разговору с Рейнсли, а для меня весь остальной мир перестал существовать. Среди безликой толпы я видела лишь мощную спину, скованную, казалось бы, ненужной ей одеждой, а из головы не выходили его последние слова. Голоса, подобного этому, мне ещё не доводилось слышать — наверное, именно поэтому он застрял у меня в мыслях и не желал покидать их. Разве это законно — быть таким божественно прекрасным и дьявольски сексуальным?!

— Моя дорогая, с Вами всё в порядке? — отвлёк меня от желанного образа чуть взволнованный голос Одо.

— А? — я повернулась с нему.

— Вы застыли на месте и даже моргать перестали, — сообщил художник.

— А-а… Всё в порядке, Одо. Спасибо за беспокойство, — я улыбнулась. Надеюсь, Дроут у меня на крючке…

Выпив шампанского, мы с Одо и Альбором заняли места. Аукцион начинался: постепенно на сцене появились постаменты, вещи на которых были скрыты от глаз посетителей кусками плотной ткани. Я быстро огляделась в поисках Дроута и обнаружила его светлую макушку. Он сидел несколько рядов назад от меня и, к счастью, на той же стороне, что и я. Между сиденьями пролегал проход, разделяющий ряды на "правый" и "левый", и мы с Дроутом оказались на правой стороне.

На сцену вышел солидный упитанный мужчина средних лет в дорогом костюме. Мне сразу подумалось, что это явно какой-то важный тип, если не сам владелец этого аукциона. Мои догадка подтвердилась после его слов:

— Я приветствую всех собравшихся здесь, на этом торжественном мероприятии. Семья Бинхмнарс и я, Коллин Бинхмнарс, как её почтенный представитель, рады из года в год предоставлять вам всем возможность вновь собраться здесь, встретиться со старыми друзьями, выпить, поговорить по душам, ну и конечно — куда же без этого! — приобрести что-нибудь ценное персонально для Вас. Все представленные сегодня вещи — доподлинные оригиналы, и ничего похожего вам не найти. Они исключительно раритетные, и я надеюсь, вы, мои дорогие друзья, оцените их по достоинству. А сейчас я рад сообщить: тринадцатый ежегодный аукцион объявляется открытым!

Под звуки аплодисментов мужчина поклонился, сошёл со сцены и занял место на первом ряду. У меня неприятные мурашки пробежали по коже от всего этого пафоса. Богатеи явно тяготеют к ярким театральным эффектам… От нечего делать придумывают себе какие-то весёлые игры, а потом играют, чтобы прогнать скуку. Интересно, Дроут тоже здесь, чтобы просто развлечься?

Торги начались. Первым лотом выставили старинную скрипку великого, по словам аукциониста, музыканта Ривелло Форнини Старшего. Первоначальной ценой была тысяча золотых. И тут понеслось… Руки из зала вздымались раз за разом, а вместе с этим стоимость скрипки возрастала сначала до тысячи пятьсот золотых, затем до двух, трёх, четырёх… В конце концов счастливая скрипка отошла не менее счастливому обладателю поистине хомячьих щёк за пять тысяч двести тридцать одну золотую монету. Я удивлённо наблюдала за его довольной мордой. Если это музыкант, то очень и очень богатый и известный… Но мои догадки разрушил Одо, шепнув мне:

— Дурак Харриссон вечно всем пытается доказать, что он ценитель высокой музыки, а у самого даже слуха нет, — и художник хмыкнул, покосившись на обсуждаемого. Я лишь покачала головой: "Всё с вами ясно, господа…"

— Лот номер два — изящная статуэтка фавна. Но не спешите закрывать кошельки, господа. Что, если я скажу вам, что этот фавн сделан из… осколка упавшей звезды? — прозвучало со сцены. Я пригляделась: статуэтка была такой маленькой, что помещалась у аукциониста в руках, и детали её с моего места разглядеть было невозможно, каким бы отличнейшим зрением не обладал человек. Однако кодовая фраза "осколка упавшей звезды" заставила зал всколыхнуться и тут же начать борьбу за уникальный артефакт.

За дальнейшими торгами я практически не следила. Там выставлялись какие-то древности, вещи, принадлежавшие некогда знаменитым людям, даже такие личные, как гребень для волос или любовная записка, — всё это меня мало интересовало. Я периодически оглядывалась на Дроута: его рука ни разу не поднялась во время торгов. "Он здесь не ради всех этих вещей… Ради картин", — догадалась я, вспомнив тот его разговор с Рейнсли, так нагло подслушанный мной.

— Одо, — я осторожно отвлекла художника от разговора с его другом и указала кивком на Дроута. — Здесь идут такие бурные торги, а эти господа ни разу не подняли руку. Вам не кажется это странным?

Сависсо прищурился, пытаясь разглядеть его лицо:

— По-моему, это герцоги Дроут и Рейнсли, если не ошибаюсь. Вот уж кто ценит искусство по достоинству. Они известны одними из самых больших частных коллекций полотен в Даинвере. После перерыва выставят картины — и Вы увидите, моя дорогая, как эти господа вгрызутся остальным в глотки за самые ценные, по их мнению, экземпляры.

Я кивнула. Осталось ждать перерыва. Раз так, то их обоих должно удивить моё появление на этой торгашной сцене… Удивить и заинтересовать.

Казалось, время до перерыва длилось целую вечность, однако он всё же наступил. Гости разошлись: кто — покурить на крыльцо, кто — полакомиться яствами с манящих столиков. Я относилась ко второй группе. Осторожно, чтобы не размазать помаду, я попробовала бутерброды с красной рыбой и, по всей видимости, с форелью, с икрой и чем-то очень странным, похожим на зелёную пасту, но практически безвкусным, попеременно запивая шампанским. В одиночестве я себя чувствовала слегка неуютно: Одо с Альбором вышли курить, а у столов все в основном кучковались в группы по знакомствам. Мне оставалось лишь вздохнуть и постараться заесть своё одиночество кормом для богатых.

Перерыв окончился, и гости вновь расселись по местам. На этот раз я очень внимательно следила за торгами. Первую картину под авторством уже знакомого мне из уст Рейнсли Филлипара де Лампань Одо назвал полной безвкусицей. И действительно: обилие фруктов, изображённых на полотне, было так велико, что казалось, будто они все в неё не вмещаются. Вторая картина была похожа на первую: пусть там и была изображена сцена баталии, но количество изображённых объектов не уступало тем фруктам. Это меня не интересовало. Однако то, что произнёс аукционист дальше, заставило моё сердце биться чаще:

— А сейчас представляю вам свежую картину знаменитого абстракциониста Одо Сависсо, написанную всего пару дней назад! Встречайте — "Портрет зеленоглазой"! Начальная ставка — двести золотых.

Мужчина сдёрнул белую ткань, и мой портрет предстал перед залом.

— Какой позор! — возмутился Одо. — Столь низкая цена, ужас!

— Наш любимый господин Дроут, — воскликнул аукционист, указав на поднятую руку. — Двести золотых раз…

Не мешкая, я подняла руку и выкрикнула:

— Триста!

— Таинственная незнакомка! Триста раз…

— Четыреста! — услышала я голос Дроута и, не успел объявляющий что-то сказать, вновь выкрикнула:

— Пятьсот!

— Шестьсот! — перебил меня герцог.

— Какая горячая борьба… — произнёс было аукционист. Я решила идти ва-банк и выкрикнула:

— Две тысячи!

В зале послышались "охи", а аукционист удивлённо вскинул брови:

— Какую большую сумму готова заплатить эта леди… Две тысячи раз, две тысячи два…

— Три тысячи, — послышался голос нового игрока. Раздался он откуда-то спереди.

— Мистер Маккейнз вступает в игру! Три тысячи раз…

— Четыре тысячи, — заявил Дроут.

— Пять тысяч, — не менее смело заявила я.

— Пять тысяч пятьсот… — попробовал возразить Маккейнз, но Дроут перебил его:

— Шесть тысяч.

Маккейнз выбыл из игры.

— Шесть тысяч сто! — воскликнула я.

— Шесть тысяч двести! — возразил герцог.

— Шесть тысяч триста, — вновь ответила я, а Одо лишь хмыкнул. Дроуту, видимо, такая мелочность надоела, потому что он поднял сумму:

— Семь тысяч!

Я бросила взгляд на него и заметила, что он смотрит на меня. Ждёт моей реакции? Ну хорошо… Будет тебе реакция.

— … семь тысяч два-а…

— Восесь тысяч! — решила я.

— Восемь тысяч, потрясающе! — выкрикнул аукционист. — Восемь тысяч раз, восемь тысяч два…

"Неужели он сдался?.." — я покосилась на соперника. Он быстро переговорил с Рейнсли и успел ответить:

— Десять тысяч!

От такой суммы даже я охнула. Десять тысяч… Да мне заплатят столько за убийство, а тут — картина! Жизни обычных горожан стоят в сто раз дешевле!

— Поздравляю, мистер Дроут, картина Ваша! — довольно заявил аукционист. И в толпе за мной я без труда разглядела вспыхнувший взгляд янтарных глаз, направленный прямо на меня.