Кровь и туман

Новые чистые простыни, новые чистые мысли. Говорят, такое иногда помогает.

Я снова застёгиваю медальон на шее, решая, что разобраться со всем сразу у меня всё равно не получится, и разворачиваюсь к столу за кружкой. В этот же момент дверь, которую я прикрыла на автомате, широко распахивается. На пороге топчется Даня. Я выключаю музыку, прислушиваюсь, но больше ни чьего присутствия по звуку различить не могу.

— Я один, — подтверждая мои догадки, отзывается Даня.

Он бегло осматривает мою комнату, не проходя внутрь. То, на что он случайно натыкается на столе, заинтересовывает его, кажется, гораздо сильнее.

— Что это?

Даня пулей подлетает к столу. Теперь у него в руках баночка с травами. Даня глядит на неё, я — на него самого. Пауза растягивается на минуту.

— Это… — начинаю я, но Даня обрывает:

— Я миротворец, Слава. Я знаю, что это.

— Но ты…

— Я хочу знать, что это делает у тебя в кружке?

Даня кивает на заваренный напиток. Над кружкой поднимается лёгкая дымка, а по комнате распространятся приятный запах пряностей.

— Ты представляешь, насколько сильный эффект дают эти травы? — лицо Дани прямо на моих глазах покрывается красными пятнами гнева. — Чуть больше чайной ложки способно убить лошадь!

Я растерянно хлопаю ресницами. Глупо будет пытаться оправдаться своим незнанием, несмотря на то, что так и есть. Даня мне не поверит: сейчас при желании он найдёт десяток аргументов в пользу того, что я сделала это специально.

Но я не собиралась заканчивать это вот так. Мысли о смерти давно меня не пугают, но я не настолько бесстрашна, чтобы воплотить их в жизнь.

Я виновато качаю головой. Даня фыркает, засовывает бутылочку в карман куртки. Хватает кружку, шипя от боли, когда раскалённое стекло обжигает кожу, и пулей вылетает из комнаты. Я слышу, как хлопает откинутая дверь ванной о противоположную стену, как вода с шумом утекает в унитаз, как работает сливной бочок. Снова хлопок двери, только теперь этот звук обозначат её занятое в проёме место. Тяжёлые шаги обратно, и вот Даня возникает передо мной с пустой кружкой. Он с таким грохотом ставит её на стол, что стоит только удивляться, как стекло не дало трещину.

— Объяснитесь, девушка, — требует Даня. — Иначе я всё расскажу твоим родителям.

Он не шутит. Поэтому я говорю:

— Дань, я…

— Правду, — сразу же перебивает Даня, чем и ставит меня в тупик. Казалось бы, нет ничего легче, но правда стала таким субъективным понятием для меня в последнее время, что я уже не могу с уверенностью сказать, что не отношусь к ней предвзято.

— Я хотела хоть раз за последние недели хорошо выспаться, — произношу я. — Потому что всё, что я делаю ночами — это думаю. Обо всём: о себе, о тебе, о Ване, о каждом, чья жизнь изменилась из-за меня и о каждом, кто по этой же причине её лишился. Какой-то частью себя я знаю, что не виновата, но, Дань… Стоит на секунду засомневаться — и я пропала. — Даня стоит в паре шагов, напряжённо следя за моими действиями. — Замкнутый круг, из которого мне никак не выбраться. Я пытаюсь, но каждый раз по итогу дня оказываюсь ещё дальше, чем начинала. — К горлу подбираются слёзы. Я откашливаюсь, прежде чем произнести последнюю фразу: — Может, я просто… не заслужила второго шанса?

Я наконец произнесла это вслух, но легче не становится. Закрываю ладонями лицо. Даня видел меня и в худших положениях, но я больше не хочу расстраивать его. И так слишком многое сломано, разбито, разрушено и потеряно навсегда.

— Ну что ты, — раздаётся совсем близко. Я отрываю руки от лица, и оно тут же оказывается в чужих ладонях. Даня грустно мне улыбается. — Ты жива. И ты не перестаёшь пытаться, несмотря на все трудности. Ты умница. — Даня прижимает меня к себе. — Я чуть не потерял брата, и даже думать не хочу о том, чтобы потерять ещё и сестру.

— Я не хотела этого делать… — шепчу я. — Просто выспаться.

— Хорошо, что я вовремя зашёл, — отвечает Даня. — А то уснуть ты, конечно, уснула бы, да только вот с подъёмом были бы проблемы.

Я издаю нервный смешок. Даня ещё какое-то время обнимает меня, а потом, отстраняясь, легко щёлкает по кончику носа.

— Ты пришёл за мной? — спрашиваю я.

— Не совсем, — Даня быстро проводит ладонями по лицу, и в итоге демонстрирует мне совершенно иную эмоцию. Растерянность. — Родители рвут и мечут. Были бы мы в другом веке, потребовали бы твою голову на блюдечке.

— Ой, — я кусаю губы. — Это плохо.

— Для справки: я на твоей стороне. Ты, конечно, сделала Ваню круче меня, но таким он мне определённо нравится больше, чем мёртвым.

— И что они решили?

— Я не знаю, — Даня искренне пожимает плечами. — Я сбежал, когда родители начали кричать друг на друга.

— А Ваня?

— Я не видел его с того момента, как мы пересеклись в медкорпусе.

Пересеклись — сказано слишком громко. До Дани новость о не совсем чудесном выздоровлении брата дошла в одну из последних очередей, и когда он принёсся в медкорпус, тот уже был наполнен людьми, жаждущими узнать всё из первоисточника.

Тогда они посмотрели друг на друга: многозначительно, осмысленно, громко, несмотря на то, что не произнесли ни слова. Это был скрытый диалог, в котором я, как свидетель, была уверена — в основном говорил Даня.

И сейчас он только подтверждает это, сообщая, что спасение Вани стоило такой цены.

— Как думаешь, куда он мог деться?

— Ты знаешь, — произносит Даня многозначительно.

Он уверен в своих словах, и это смущает меня.

— Я…

— Точно, — Даня, спохватившись, глухо стонет и хлопает себя по лбу. — Прости, забыл. Знает другая Слава, не ты.

Другая Слава. Даня прав, я — не тот человек, к которому он привык, но почему это словосочетание приносит такую тянущую боль под рёбрами?

— Так что это за место? — подавляя тошноту, спрашиваю я.

— Городская библиотека. Ваня всегда ходит туда, когда ему грустно, чтобы почитать что-нибудь из художественной литературы. — Даня хмыкает. — Так он отвлекается.

— Нужно сходить за ним, — говорю я. — И убедиться, что он в порядке.

— Навряд ли, — произносит Даня, ставя меня в тупик.

— Чего?

— Навряд ли он в порядке. Я бы на его месте был в ужасе.

Данины предположения непроизвольно заставляют провести знак равенства между мной и Ваней. Мы оба знаем, каково это — проснуться не собой. И я бы не пожелала такого даже самому лютому своему врагу.

— Нужно сходить за ним, — повторяю я. — Даже если он скажет, что не хочет нас видеть, это именно то, что сейчас ему необходимо. * * *

Мы нашли Ваню между стеллажами с буквами «М» и «Н». Он сидел на полу, прислонившись к деревянному краю, и читал книгу в цветной обложке. Я никогда ещё не видела Ваню таким… увлечённым? То, с каким энтузиазмом он заглатывал знания по предметам в штабе и рядом не стояло с блеском во взгляде, который впивался в новые страницы бульварного чтива.

Я остаюсь чуть позади, Даня подходит к брату максимально близко. Присаживается рядом, заглядывает в книгу. Смеётся. Ваня толкает его локтем в бок, недовольно кривя губы, и это было бы самым будничным зрелищем в мире, если бы не необычно, но чертовски красиво горящие оранжевые глаза.

Они напоминают мне солнце. И закатное небо. И апельсины. И огонь. Всё сразу и каждое по отдельности.

В какой-то момент и Ваня, и Даня поднимают на меня свои глаза. Я принимаю это за знак и делаю первый шаг в их сторону. Второй. Третий. Ноги ватные, дрожат.

— Что читаешь? — спрашиваю я.

Опускаюсь на колени, размещаюсь с другой стороны от Вани, при этом продолжая держать небольшое расстояние между нами.

Мало ли что.

Ваня молча демонстрирует мне обложку. Я несколько раз пробегаю глазами по названию и имени автора, но когда Ваня кладёт книгу на пол обложкой вниз, я уже не помню ни того, ни другого.

— Я, вероятно, должен сказать тебе «спасибо», — начинает Ваня после того, как откашливается. — Так считает Даня.

— Ты мне ничего не должен, — произношу я.

— А вот так считаю я, — отмечает Ваня с грустной улыбкой на губах.

Он обхватывает ноги, прижимая их ближе к груди. Даня ободряюще хлопает его по коленке.

— Я дала обещание тому, кто помог, что возьму всю ответственность за тебя на себя, — говорю я. — И я планирую выполнить это, хочешь ты того или нет.

— Ладно, — кивает Ваня удовлетворённо. До этого он всё смотрел куда-то перед собой, а теперь поворачивает голову в мою сторону. — Потому что мне чертовски страшно, если честно.

«Я знаю, мне тоже», — едва не срывается с губ.

Останавливает лишь одно — надежда в глазах Вани, которую не спрятать даже за оранжевым огнём.

И я говорю:

— Всё будет хорошо. * * *

Я подолгу стою сначала у подъезда, потом на лестничной клетке. Дойти до двери квартиры мне смелости так и не хватает. Знаю, что меня там ждёт: просьба или, если быть точнее, приказ объясниться. Всем нужны мои мотивы, но при этом никто почему-то не хочет поблагодарить меня за правильное использование времени и активную попытку любым способом отыскать решение.

Я не сидела, зарывшись в книги, как они. Я действовала. Разве уже хотя бы это не заслуживает уважения?

Достаю из кармана куртки телефон, гляжу на время. Либо я сейчас возвращаюсь в квартиру и встречаюсь со своим страхом лицом к лицу, либо через полчаса возвращаться уже будет неприлично поздно. Время на раздумья у меня ещё есть, но мне сегодня не хочется больше принимать никаких важных решений, поэтому я ищу в списке контактов нужный номер телефона и нажимаю на вызов.

Два гудка перед тем, как на другом конце провода говорят:

— Привет.

Я его не разбудила, но голос явно уставший.

— Мы можем встретиться? Нужно поговорить.

— Конечно. Где?

— Дойдёшь до меня? Буду ждать тебя у подъезда.

— Хорошо. — Пауза, в течение которой я не бросаю трубку только потому, что знаю — мне ещё не всё сказали. — По пути зайду за чаем, тебе взять чего-нибудь?

На размышления уходят считанные секунды:

— Да. Как обычно — карам…

— Я знаю, что ты пьёшь.

Я хмыкаю. Конечно, он знает.

Сбрасываю звонок, толком не попрощавшись с собеседником. Бегу вниз по ступенькам, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от злополучной квартиры. Только мне стоило более-менее привыкнуть, стоило только обжить комнату, как её стены снова кажутся мне холодными, шершавыми и чужими.

Как же надоело качаться на этих бесконечных качелях!

Я толкаю дверь подъезда от себя и тут же слышу глухой стон. Невысокая фигура, пошатываясь, делает несколько шагов назад, потирая ушибленный лоб.

— Извините! — вырывается у меня вместе со смешком.

Фигура убирает ладонь от лица, и я узнаю в ней Марселя.

— Слава? — Марс хоть и спрашивает, но он совсем не выглядит удивлённым моим здесь нахождением.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. Отхожу в сторону, чтобы больше не преграждать вход в подъезд, но Марс туда не следует. — Ты в этом подъезде живёшь?

— Нет. — На лбу у Марса красуется алеющее пятно. Такое клятва вылечит быстро, но боль всё равно будет его беспокоить ещё как минимум пару минут. — Я к вам.

— К нам? То есть, к отцу?

— К тебе.

Я вопросительно выгибаю брови.