7 причин сожалеть

Роковым сочетанием

Света, ты подумай!

Дома ждала мама... И Тим, и Нина, что не иначе как от ауры тещи её любви сникла и засела "Над дипломом" у себя.

Моя родная женщина вдруг решила, что обязана воспылать любовью к ближнему своему и задавить этой любовью.

Поэтому её рука почти сразу легла на мою, Тим заварил чай, а она по-матерински заглянула в глаза.

— Светочка, сердце мамочки не обманешь... Вы поссорились? Понимаешь, в парах, что живут не первый год вместе...

— Нет.

Муж подтвердил.

— Может быть, пропал огонёк или с детками не получается? Я, конечно, очень хочу внуков, но если есть проблемы...

Убираю руку, чувствуя себя настолько нелепо, что в ответ нервно смеюсь.

Тимофей убеждает в обратном, в том что... Что? Что сказать? "Огонька" не было, у нас были угли былых ран, а дети... Да почему они считаются верхушкой, смыслом семейной жизни?

Почему?

Особенно, если нет любви.

И пока мама улыбается, пытаясь задобрить нас, пока говорит, что так сильно нас любит, пока Тимофей не знает, куда себя деть, и я не знаю, как сказать, что просто хочу быть одна, не обидев при этом их.

Я думаю, почему на бездетные пары почти всегда смотрят как на юродивых, почему на ответ "Нет, мы не хотим" чаще всего миленько улыбаются и тянут что-то из ряда "Ааа, ну, ничего-ничего", вспоминая, распускали ли слухи друзья о том, что кто-то из них чего-то не может...

Беременность, материнство, отцовство — в большинстве случаев это выбор, не обязанность, не прерогатива и уж точно не карт-бланш. Это огромная ответственность — просто решиться на заботу об ещё одной жизни.

Так почему не принять тех, кто этого не хочет? Кажется, это нежелание — честность в первую очередь самому себе.

"Особенно без любви".

Прерываю мысли, что снова ведут к Артёму. Замечаю мамин взгляд и отчётливо слышу её презрительное:

— Ты даже не заметила, как Тимошечка ушел.

Встаю, убирая пустые чашки.

— Зато заметила ты, мам...

— Да что с тобой, Света!? Ты словно другой человек! Что это за девица там!? Почему ты рушишь собственную жизнь!? Почему ты повторяешь за своим отцом...

Папа... Смотрю, как за окном снова ни облачка, словно и не было этой бури, птицы снова поют, пережив ненастье, только едва заметный закат блеснул за деревьями.

— Мам, правда, я устала.

Театрально хватается за сердце.

— Мам, все хорошо.

Едва слышно шепчет, вставая.

— Я тобой гордилась! А ты рушишь всё собственными руками... Не приходи ко мне, когда всё поймёшь!

Уходит в коридор, поправляет каре, проскальзывая мимо зеркала, берёт свою любимую кашемировую сумку, сжимает губы, не желая больше понимать меня.

А я? Позволяю уйти, даже не надеясь на иной вариант.

Для неё их брак с папой тоже был образцовым, и когда он подал на развод, оставив всё ей и сбежав во Владивосток любоваться природой, она не поняла его... И не простила... Даже спустя 9 лет.

Он бросил ей на прощание, что все почти двадцать пять лет брака задыхался... И, наверное, для неё это было болезненнее удара клинком в спину.

А теперь я...

Снова... По той же ране.

Закрываю голову руками, сползая по стене, только услышав щелчок двери. Где-то в черепной коробке что-то резко давит и тут же бьёт по глазам. Хочется спрятаться от яркого света и приглушить этот гул в ушах.

Заставляю себя встать, услышав Нинино:

— Ты чего!? Тебе плохо? Скорую?

Ловлю её расплывающийся силуэт. Заставляю себя чуть дыша ответить и пройти в зал, держась за стену.

— Нет, всё в порядке.

Блондинка скрывается на кухне, и, стоит только осесть на диван, сжимая вновь раскладывающийся затылок, появляется со стаканом воды.

— У меня у мамы гипертония, у тебя что... Есть прибор? Где больно?

Заставляет выпить, придерживая стакан. Хлопает своими голубыми, судорожно всматриваясь в моё лицо.

Боль продолжает держаться, но зачем её волновать?

— Я просто не выспалась, не волнуйся. Как твой диплом? — Ложусь на диван. — Выключи свет, прошу...

Гаснет, только она всё не уйдет.

— Вроде неплохо, не знаю, я отправила на проверку, надо ещё антиплагиат пройти...

Всматриваюсь в белые точки на потолке.

— Как у тебя всё... В последний момент.

Нина садится на ковёр рядом, опираясь спиной о диван.

— Тебе лучше?

— Наверное. Иди к себе.

— Не пугай так больше.

Слегка улыбнулась.

— Постараюсь. Нин... Ты когда-нибудь дотрагивалась до Никиты?

— Тьфу, зачем? Мне Артём сразу сказал, ну. Только если случайно, но он шарахался сразу, и меня это постоянно бесило.

— Ясно...

— А к чему ты?

— Просто. Подумалось, не бери в голову.

Неловко спрашивает в ответ, начиная диалог откровений.

— Твоя мать всегда такая?

Даже интересно, что скажет...

— Какая?

— За добренькими словами прячет презрение.

Как странно от нее это слышать, но...

— Да, только не прячет, Нин, а режет им, как бы сильно не любила при этом.

-Такой тип личности? Она скорпион?

Смеюсь...

— Что!? В Cosmo много статей об этом...

— Ты права, Нин, скорпион. Что насчёт Тимофея... — Добавляю. — Анатольевича? Какой он по твоим журналам?

Смущается, склонив голову на поджатые колени.

— Я так тебе завидовала, знаешь... Ещё когда не знала тебя... Просто завидовала его жене, а сейчас...

— Так какой он, Нин?