Круглый стол на пятерых
- Автор: Георгий Шумаров
- Жанр: Медицина / Советская проза
- Дата выхода: 1966
Читать книгу "Круглый стол на пятерых"
А для Тони приход Васильева был неожиданностью. Она думала, что после телефонного разговора у него хотя бы на время пропадет охота приходить сюда и домогаться неизвестно чего.
В руках у него были какие-то пакеты. Он едва не уронил их: торопился пройти за дверь.
— Ты куда-то собиралась?
— Собиралась…
— Я тут кое-что принес Сережке. Вера Игнатьевна дома?
— Зачем ты пришел?
— Тебе надо напоминать, что у меня есть сын?
Он пошел в комнату. Тоня услыхала, как он удивленно воскликнул:
— О, мы, кажется, встречались?
Войдя вслед за ним, она увидела, как пианистка, согласно кивнув, пожала его руку.
— Мне даже приходит на ум, что я знаю вашего мужа, — как будто с трудом вспоминая, проговорил Васильев.
— Это любопытно, — ответила она не задумываясь. Большие серьги дрогнули в мочках се ушей.
— Да, я видел его, хоть мы и не знакомы…
Он посмотрел на обеих женщин и решил, что сможет кое-что заработать на тактичности. Поэтому оставил щепетильный вопрос и стал рассказывать про недавнюю командировку и про свои творческие планы.
Великанова вежливо улыбалась. Она с интересом разглядывала Васильева, о котором успела наслышаться и хорошего и плохого. Он ей сорвал визит, но взамен она кое-что узнала.
За окном загалдела детвора. Тамара Ильинична не сразу сообразила, что начинается дождь. Она вынула еще одну сигарету, чувствуя, как это бесит Васильеву. Глядя на нее, она с удовольствием подумала, что женщину, в конце концов, губит красота К сожалению, это редко кому приходит в голову, хотя женщины только и делают, что ищут виновника своих несчастий. Но если помнить об этом, можно просто плюнуть на собственную разборчивость. И тогда получишь свою бабью долю.
Поэтому она не верит, чтобы у Васильевой и Великакова что-то получилось. Они слишком разборчивы. Она вздохнула с облегчением, как будто разобрала сложную фортепьянную партию. Все стало на свои места. Флирт пугает меньше, чем какое-нибудь сумасшествие на манер Ромео и Джульетты.
Спрятала сигарету и встала.
— Кажется, дождь, мне надо идти.
Тоня пропустила Великанову вперед. В коридоре Тамара Ильинична подала Васильеву руку, тот поспешно пожал ее. Дверь захлопнулась.
— Можно полюбопытствовать, о чем вы говорили?
— Можно полюбопытствовать, зачем ты пришел?
— Черт побери, но ведь ты сама водишь за нос людей, когда речь заходит об отце Сережки!
— Больше этого не будет.
— Ну что ж, я могу тебе помочь и рассказать кое-где о наших настоящих отношениях, хотя после визита этой красавицы нам разумнее всего не ссориться.
Он бил в самую точку. Васильеву хорошо было известно, что игра в мужа и жену теперь нужна не столько ему, сколько ей. Она слабее и боится людских пересудов. Мужество, с которым она в свое время отчаялась пойти к Раевскому, кумушки сейчас называли ошибкой, слабостью и грехом. Если это в порядке вещей у мужчин, то женщинам такого не прощают. Он не уверен, что и новый любовник поймет ее, когда схлынет страсть. Но Васильев великодушен. Он готов начать с женой заново. Это решит все вопросы и ни к чему его не обяжет.
Жена молчала. Васильев расхаживал по коридору и нетерпеливо расправлял ногой сбившуюся дорожку.
— Каждый из нас набит собственными предрассудками, — раздраженно продолжал он, — и в споре, который мы называем принципиальным, воюют не принципы, а эти самые предрассудки.
— Оставь, — бессильно сказала она.
Когда он ушел, Тоня присела на низкое кресло у вешалки.
Опять тишина, только вздрагивает холодильник да с лестницы доносятся веселые крики ребятишек.
Я уже не могу сказать,
что мало знаю тебя.
Мало знаю — противная,
кокетливая фраза
«Я вернулась с практики и посмотрела, нет ли писем. Но писем не было. У нас в общежитии трое Ивановых: два парня и я. И никто из нас ничего не получил с этой почтой.
На доске объявлений я прочитала записку, приколотую кнопкой: „Товарищи, кто взял письмо на имя Вертоградовой, очень прошу его вернуть. Письмо будет принято в любом виде“.
Я посмотрела письма на букву „В“. Нет, не вернули. Мне стало страшно. Такие истории переносишь на себя. Зачем мы договорились писать письма? Ведь ты же скоро должен вернуться, я верю в это, хоть не ходила к адвокатам.
А вдруг и у меня взяли письмо?
Я пошла к Люсе Вертоградовой. Она живет в сорок второй комнате. У Люси круги под глазами. Она любит одного парня. Он поехал в Архангельск строить бумажный комбинат.
Я ни о чем ее не расспрашивала. Просто посидела, рассказала о практике.
Нет, ты только подумай, как здорово: „Письмо будет принято в любом виде“! И ведь это написала девчонка. Наши мальчишки ходят и посмеиваются. Им непонятно, как девушка на виду у всех может крикнуть: „Да, я люблю его!“
Это еще не всё. Вечером объявление исчезло. Я спустилась вниз, в прачечную. А когда возвращалась, его уже не было. Я побежала к Люсе и увидела в коридоре Сашу и Римму, ее подруг. Они зашикали на меня, когда я хотела войти.
Очень просто: объявление снял дежурный преподаватель Раевский. Он пришел в сорок вторую и стыдил Люсю на все корки за аморальность. Оказывается, мальчишки приписали к записке какую-то гадость и имя Вовки. Он учился у нас, Раевскому нетрудно было узнать, в чем дело.
Если будет комсомольское собрание, я обязательно выступлю. Не знаю, как выглядит с точки зрения педагогики любовь, но уверена, что обвинять Люсю в аморальности — никому не дано такого права, в том числе и Раевскому.
Ладно, посмотрим.
Мне еще хотелось написать тебе, что в нашей комнате сейчас тихо. Я включила настольную лампу и пишу письмо. Немножко странно, но мне легче теперь думать о тебе с тех пор, как я побывала в твоем доме. Мне помогают твои вещи, которые тебя окружают и которые я хорошо помню: цветы, стеллаж, стол в кухне, где мы обедали, и даже белые корпуса больницы — они видны из окна. Все как будто что-то рассказывает о тебе, и я уже не могу сказать, что мало знаю тебя. Впрочем, я этого никогда не говорила. Мало знаю — противная, кокетливая фраза. А я не кокетка, правда?
Вот, в нашей комнате тихо. Девочки уже спят. Когда ты приедешь, я познакомлю тебя с ними. Очень интересные люди. Я продолжаю наш спор (и нашла же время — среди ночи!): интересных и порядочных людей много. У человека на все находится время — на поиски интересных книг, фильмов, памятников. Даже, говорят, марки есть интересные и монеты. А вот на поиски интересных людей время находят одни журналисты.
Прости, больше не буду.
Продолжаю уже без морали. Девочки спят. У окна — Альбина. Она легла рано, но завтра обязательно опоздает. Всегда опаздывает, на собственную свадьбу опоздает. И всегда у нее абсолютно уважительные причины. Очень добрая, поэтому у нее не остается времени для себя.
Гета спит напротив меня. Прекрасно рисует. Непременно хочет похудеть. Придет из техникума и сразу садится за альбом. Сходит на кухню, заглянет в свою тумбочку — „Нет, не буду обедать!“ Но когда приходим мы с практики — я и Катя — и едим с аппетитом заправских строителей, она подсаживается к нам и… В общем, она не похудела.
А Катя — это четвертая. Мы с ней вместе пытались сдавать в институт и вместе не попали. Мы и в школе вместе учились и сейчас в одной группе. Недавно поклялись плакать на распределении, чтобы нас вдвоем послали на один объект.
Андрюша, это было до знакомства с тобой, но мы действительно поклялись. А если ты поступишь в аспирантуру, надо ехать в большой город. А мы с Катей мечтали о каком-нибудь совхозе, который еще не выстроен. Как-то странно получается: в жизнь вторгаются большие города, и от этого становится грустно.
Прости, больше не буду.
Сегодня я шла со стройки и сочиняла тебе письмо. Шла и говорила вслух, а Катя слушала и критиковала. И говорила, что это похоже на стихи. А я сразу замолчала, потому что вспомнила недавнюю историю. Вернее, не историю — случай.
Как-то я попросила крановщицу взять меня к себе наверх. И вчера она взяла. Я забралась в кабину. И ничуть это не страшнее, чем ходить по перекрытиям на шестом этаже. Очень приятно, чувствуешь себя капитаном.
Спрашиваю крановщицу:
— У тебя есть парень?
— Есть, — говорит.
— И его не пугает табличка на кране — „Не стой под стрелой“?
Она плечами пожимает, а про себя, наверное, думает: „У тебя, девочка, в голове-то глина“.
— Он у меня на кондитерской фабрике работает, — оправдывает его.
Эх, да я бы такого парня за версту к себе не подпустила! Я бы потребовала от него стоять под стрелой и петь серенады. А сама сверху ругала бы его, за то, что он нарушает технику безопасности.
И знаешь, в это время я увидела Виталия Карпухина. Он шел мимо нашей стройки с каким-то мужчиной. Я стала ему кричать, но он не услыхал.
Не ревнуй, пожалуйста. Я бы никогда не смогла полюбить такого. У него добрая душа и все такое, но я не смогла бы.
Вот почему я не сочинила тебе письмо, похожее на стихи. Ты мне говорил, что Виталий хороший поэт, хоть сам об этом не подозревает.
Сколько сейчас времени? Даже не знаю.
Гета подняла голову и спрашивает, где ее шпаргалки. Во сне, наверное. Бредит шпаргалками. У них скоро экзамены. Она изобрела свой способ — пишет шпаргалки клеем. На экзаменах достает свою бумажку, на которой ничего не видно, и водит по ней карандашом. Грифель царапает по клею, и формулы проявляются. Остроумно, правда?
Р. S. К тебе не заходила моя мама? Я чувствую, она должна зайти. Надо ей обо всем написать. Она хорошая, только обо мне очень печется. Если она сейчас ничего не поймет в наших отношениях, то поймет потом».
Тишина проходит мимо человека.
Черт с ней, с тишиной!
Стол поставили посредине вестибюля и накрыли его красной скатертью. У Андрея вспотел лоб, но он не полез за платком, боясь привлечь к себе внимание. Поглядывая на плакаты, развешанные по стенам, он жалел, что сел слишком близко.
Собрание открыла председатель месткома Уварова:
— Для ведения собрания необходимо избрать председателя и секретаря.
Наступило молчание, которого так боялся Андрей. Какого черта — «Необходимо избрать»? На всех собраниях одно и то же. Люди настолько озабочены стремлением к порядку, что перестали бояться штампов и фраз-потаскушек. Это осталось с того времени, когда оговориться на собрании было опасно.
— Андрея Григорьевича Золотарева и Любу Чекину, — предложила Шура, операционная сестра.
В зале одобрительно зашумели, закашляли. Других фамилий не назвали.
Уже ни о чем не думая, он достал платок и вытер лоб. Не успев овладеть собой — только бы остановить это обсуждение, — он встал и проговорил изменившимся голосом:
— Я долго отсутствовал и в последнее время лечебно-профилактической работой занимался урывками. Предлагаю, чтобы собрание вел Игорь Александрович Архипов.
Кто-то поддержал его. Зал вздохнул с облегчением. Неужели и другие остро чувствовали состояние Золотарева? Он сел и опустил голову. Значит, еще доверяют, и не надо забывать об этом, если хочешь уважения товарищей.
Архипов деловито подошел к столу и сообщил повестку: о ходе профилактической работы в районе.