Круглый стол на пятерых

Заведение выглядело лениво. Заходили робко, оглядывали потолки и стены, словно в храме с любопытными фресками. Усаживались бочком за ближними столиками. Выходили с трудом, помянув недобрым словом мерзкую погоду и грязь на улицах. Официантки что-то медлили, переговаривались у буфета. Трое из них, образовав круг, по очереди примеряли босоножки: «Какая прелесть, вот муж получит прогрессивку, а в прошлом году я тоже купила с таким каблучком, бежевенькие».

Басов поднес ко рту рюмку, и его передернуло: за соседним столом пили водку стаканами.

— У меня такое чувство, — сказал Андрей, — что моя фотография долго висела в городском «Фотопатруле» в назидание всем пьяницам, расхитителям и нарушителям правил уличного движения. А потом как будто я увидел себя на областной доске почета.

— А мне облздравотдел обещал выговор, — поделился Володя.

— За что?

— Долгая история.

От окна подуло свежо. Прогнувшуюся кремовую штору на большом окне подпирала темнота промытых утихающих улиц.

За столиком напротив ахнуло шампанское. Друзья обернулись. Девушка в платье из какого-то хитрого мерцающего материала смотрела на своего парня поверх фужера.

— Недурна, — отметил седеющий мужчина, их сосед, о котором они основательно забыли. Он ерзал на стуле, поглядывал по сторонам и глоточками пропускал пиво. — Женщине надо выбирать платье не только по фигуре. — Полагая, что озадачил молодых людей, он продвинулся локтями поглубже, так, что звякнули тарелки, и продолжал: — Женщина должна знать, какое платье куда надеть: в театр, в ресторан или на прогулку…

Андрей наполнил рюмки, закурил. Он думал, как увидеть сегодня Асю. Пробиться мимо вахтерши, взбежать по лестнице в темный длинный коридор. Мимо комнаты отдыха с перекрученным телевизором, мимо аляповатых казенных картин.

— …мало того, надо учитывать собственный характер, чтобы не выглядеть более легкомысленной или более серьезной, чем ты есть.

Андрей разминал пальцами мякиш и думал о матери Аси. В следующую субботу он снова поедет домой, на этот раз вместе с Асей.

—.. надо принимать во внимание характер своего спутника, — продолжал подвыпивший мужчина. — Одному достаточно немного открыть спину. Другому нужно глубокое декольте. Наука!

Они допили коньяк и расплатились с официанткой.

— На такси?

— Высадишь меня по дороге, у техникума, — попросил Андрей.

Конечно, поздно, и немного шумит в голове. Если не удастся просочиться незамеченным и будет разговор с вахтершей, придется не настаивать.

Они сели в машину и, распугивая притихшие лужи, выехали на Комсомольскую. Небо очистилось. Звезды мигали наперебой. Большие дома по сторонам широкой улицы обдавали тротуары светом из окон. Люди уже успели сбросить и где-то оставить свои плащи, шли в легких платьях и костюмах.

— Володя, — толкнул Андрей Басова, сидевшего впереди, — ты затеял какую-нибудь диссертацию?

Басов ухмыльнулся.

— Легкий путь в медицине — написать диссертацию, — ответил он, — а трудный — стать хорошим практическим врачом.

— По-твоему, диссертации не нужны?

— Нет, нужны, но они должны обобщать свой практический опыт. Иначе в диссертации не будет живой мысли. Я бы учредил разряды для диссертаций. Надо выделять среди других настоящие работы.

— А я вот решил писать, — помолчав, сказал Золотарев. — Сначала думал уехать в аспирантуру, а потом, после всего этого… Останусь, никуда не поеду.

— Ондря, вот что я тебе скажу: хорошим диссертациям по организации здравоохранения я бы присваивал первый разряд. Это настоящее творчество, а сделано там меньше, чем в хирургии. А тебе, значит, и карты в руки…

Взвизгнули тормоза. Андрея бросило к спинке переднего сиденья. Он ударился грудью, но успел заметить, как в свете фар впереди идущего самосвала выросла фигура человека. Человек взмахнул руками, согнулся в нелепом вежливом поклоне, как бы желая пропустить кого-то. «Волга» шарахнулась вправо и вылетела на тротуар, едва не задев слоновий зад самосвала. Все трое одновременно выскочили из машины и побежали вперед.

Человек лежал на асфальте, закинув правую руку за голову. Он как будто всматривался в темное небо. Поза была спокойная и жуткая. Кажется, на сбежавшихся, сгрудившихся людей сильнее всего подействовало именно это.

Басов пощупал пульс. Андрей рванул у ворота рубаху пострадавшего. Под ней была еще тельняшка.

— Жив, — сказал Басов.

— Он пьяный, он пьяный, — бормотал шофер самосвала. Грязный и перепуганный, он стоял на коленях у изголовья человека и заискивающе трогал за руки стоявших вблизи.

— Он бежал прямо через дорогу из переулка, — сказал кто-то, — а двое успели перебежать…

— Шофер должен смотреть, — попробовал возразить другой, но на него сразу насели голоса, локти и спины вытолкнули его из круга.

На двух мотоциклах с колясками подъехала автоинспекция.

— Мы врачи, — сказал им Андрей.

— Он выпимши, пусть они скажут, — шофер самосвала поднялся на ноги и подошел к лейтенанту.

Лейтенант снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб.

— Сегодня получка. Что с ним? — спросил, кивнув на пострадавшего.

— Сотрясение головного мозга, — ответил Басов. — И насчет переломов надо посмотреть.

— Мы отвезем его на такси в больницу, — Золотарев поманил шофера «Волги».

Лейтенант откашлялся и вытащил блокнот.

— Конец света! — вздохнул кто-то в толпе.

— Граждане, прошу разойтись!

— Есть опьянение? — спросил лейтенант.

— Да, запах…

— Он выпимши! — обрадованно воскликнул шофер самосвала, трогая лейтенанта за руку. — Как он бежал, дак…

Пострадавшего уложили на заднее сиденье такси. Там же пристроился Андрей. Басов, сообщивший лейтенанту свою фамилию и адрес, сел впереди. Машина сдала назад и, обогнув самосвал, рванула по широкой улице. Сзади за ними следовал мотоцикл. На улице было пустынно, светофоры почти не задерживали их, и через несколько минут они подъехали к приемному покою хирургического корпуса.

В вестибюле Басов столкнулся с Зарубиным.

— Дежуришь? — спросил он, не поздоровавшись.

— Нет, просматриваю документацию.

— Помоги перенести человека.

— А, Золотарев приехал! — солидно воскликнул Зарубин, подходя к машине. — Что тут?

Перехватываясь от ног к туловищу, они осторожно вытащили безвольное тело.

— Черт! — выругался вежливый Зарубин. — Это же… Где это его?

В приемном покое человека уложили на кушетку. Сестра побежала за Ираидой Петровной Москалевой, дежурившей по хирургическому корпусу.

Когда с него сняли одежду, сестры ахнули, увидев татуированную грудь. С богатырского коня свешивалась мощная фигура с копьем. Под ногами у коня извивалось чудовище. «Архистратиг Михаил, убивающий змия», — гласила татуированная подпись.

— Что, опять неизвестного привезли? — донесся голос Москалевой. — Опять неизвестного, да? Скоро вся больница будет забита, понимаете ли, неизвестными. — Она ворвалась в комнату, на ходу поправляя белый тюрбан. Не глядя на присутствующих, бросилась к кушетке.

Андрей рассказал о случившемся. Она слушала, кивала тюрбаном, засыпала вопросами. Осмотрев больного, Москалева ткнула пальцем в левое бедро и сказала:

— Снимочек, снимочек-то сделайте, ножка-то короче у дяди, у неизвестного-то. Как бы не перелом, господи боже мой!

— Это старый перелом, — глухо произнес Зарубин, стоявший в стороне.

— Откуда ты знаешь? — спросил Андрей.

— И шофер говорил, что он хромал, когда перебегал дорогу. Видали же люди… Поскольку об этом зашла речь, я хочу сказать…

К приемному покою подошла машина, и все настороженно прислушались. Дверь открылась, вбежала женщина с растрепанными волосами. На руках у нее закатывался ребенок. Сзади остановился фельдшер в халате.

— Он там! — хрипло сказала женщина. — Он там в машине, уже мертвый…

Зарубин метнулся к двери и выбежал на улицу. За ним поспешно вышли санитарка, сестра и приехавший фельдшер «Скорой помощи».

Микешина посмотрела на кушетку, и увидела Щапова, который в это время застонал.

— И этот, — хрипло сказала она и стала ходить по комнате, качая на руках ребенка.

Басов и Золотарев вздрогнули, услыхав, как закричал на улице Зарубин.

Четверо внесли носилки. Тяжелое, прикрытое одеялом тело. Крупная рука почти по локоть высовывалась из-под одеяла, и когда носилки поставили, пальцы с синими ногтями коснулись цементного пола.

Лицо Зарубина было искажено страхом. Золотарев рывком отбросил край одеяла и увидел потускневшие неприкрытые глаза.

— Саша-а!

И когда он увидел зияющую рану на шее и почувствовал, что рядом с его руками задрожали растерянные руки Басова, ему пришла в голову холодная, рассудочная, бессильная мысль, что друзья успевают вовремя только в романах. И еще он подумал, что надо послать за ребятами.

— Внутриартериальное нагнетание крови! — услыхал он торопливый, неуверенный голос Ираиды Петровны, и у него защипало в горле от безумной, несбыточной, смешной надежды.