Установленный срок

Глава V. Матч по крикету

В последнее время я был настолько поглощен делами Установленного срока, что совсем забыл о матче по крикету и о благородных незнакомцах, которые должны были приехать к нашим берегам. Конечно, я уже слышал об этом, и мне сообщили, что лорд Мэрилебон будет нашим гостем. Вероятно, мне также говорили, что в Литтл-Крайстчерче будут развлекаться сэр Лордс Лонгстоп и сэр Кеннингтон Овал. Но когда несколько дней спустя Джек напомнил мне об этом, я уже совсем потерял голову. Но теперь я сразу же начал осознавать важность этого события и понимать, что на ближайшие два месяца Красвеллер, колледж и Установленный срок должны быть изгнаны если не из моих мыслей, то, во всяком случае, с моего языка. Лучше и быть не может, чем изгнать их с языка всего мира, так как я, конечно, не хотел бы, чтобы эта тема гуляла в пределах слуха и речи толпы старомодных, предвзятых, аристократических молодых англичан, которые приезжали к нам. Матч по крикету вышел на первый план так внезапно, что Джек, казалось, забыл про все свои речи в отношении колледжа и переключил все свое внимание на различные виды оружия, наступательного и оборонительного, с помощью которых лондонский клуб должен был, по возможности, быть побежден. У нас в Британуле никогда не бывало недостатка в деньгах, но, когда я наблюдал за различными приготовлениями к двух-трех дневной игре в Литтл-Крайстчерч, казалось, что Англия посылает еще одну армию, чтобы взять еще один Севастополь. Для того чтобы эти тридцать два парня могли достойно провести свою игру, требовалось больше атрибутики, чем для того, чтобы сдать на хранение половину Гладстонополиса. У каждого мужчины из Англии был свой помощник, который присматривал за его битами и мячами, обувью и одеждой, и, конечно, было необходимо, чтобы наши мальчики были так же хорошо обслужены. У каждого из них было по два велосипеда для собственного пользования, и поскольку все они были сконструированы с использованием новых рычагов двойного действия, они ездили взад и вперед по велодорожке между городом и домом Красвеллера с поразительной быстротой. Я слышал, что шесть миль проезжались за пятнадцать минут. Потом началась борьба между англичанами и британульцами за то, кто из них уложится в четырнадцать минут, пока не стало казаться, что именно ради велосипедных гонок, а не ради крикета, англичане отправили 4000-тонную паровую яхту за счет всех крикетистов страны. Именно по этому случаю трасса была впервые разделена для приезжающих и уезжающих, и добровольцы были поставлены для того, чтобы предотвратить пересечение дороги бездомными, кроме как по мостам. Я обнаружил, что мне, президенту страны, фактически запретили ездить на моем трехколесном велосипеде к дому моего старого друга после полудня.

– Тебя переедут и сделают из тебя фарш, – сказал Джек, говоря о такой катастрофе с меньшим ужасом, чем, по моему мнению, она должна была вызвать в его юном уме. Бедный сэр Лордс был сбит нашим Джеком, – столкнулись, как назвал это Джек.

– У него не хватило сил, чтобы сделать поворот резче, как следовало бы, – сказал Джек без малейшего видимого сожаления о случившемся. – Еще полтора дюйма спасли бы его. Если он сможет коснуться мяча из нашего парового боулера, когда я его пошлю, я буду думать о его руках больше, чем о ногах, и о его глазах больше, чем о легких. Вот это парень! Ему тридцать лет, а он, говорят, всю дорогу ел суп.

Эти молодые люди взяли с собой врача, доктора Макнаффери, чтобы он прописал им, что есть и пить во время каждого приема пищи, а несчастный баронет, которого Джек чуть не угробил, натолкнулся на недоброжелательность всего клуба за то, что во время морской болезни попросил бараньего бульона.

До начала матча им предстояло провести месяц в Британуле, поэтому было необходимо, чтобы каждый мужчина находился в наилучшей физической форме. Они привезли с собой своего доктора Макнаффери, и наши ребята сразу же обнаружили необходимость иметь собственного врача. Я думаю, что в этом было некоторое притворство, поскольку, хотя доктор Боббс был уже давно известен как сотрудник крикетного клуба "Южный Крест", на самом деле они не подумали об этом, и Боббс был назначен только на следующий вечер после того, как стали известны должность и обязанности Макнаффери. Боббс был молодым человеком, только начинающим практику в Гладстонополисе, и разбирался в кори, как мне кажется, лучше, чем в подготовке спортсменов. Макнаффери был самым неприятным человеком из английской компании и вскоре начал воротить нос от Боббса. Но Боббс, как мне кажется, взял над ним верх.

– Вы разрешаете пить кофе в своем клубе? – спросил Макнаффери голосом, в котором смешались насмешка и упрек с оттенком сатиры, поскольку он начал догадываться, что Боббс недолго занимался своей нынешней работой.

– Вы увидите, – сказал Боббс, – что молодые люди на нашем воздухе не нуждаются в сдержанности, которая необходима вам, англичанам. Их отцы и матери не были слабыми и дряблыми, как ваши, я думаю.

Лорд Мэрилебон посмотрел через стол, как мне сказали, на сэра Кеннингтона Овала, и после этого о диете ничего не говорилось.

Но возникла большая неприятность, которая, однако, скорее помогла Джеку в его собственных долгосрочных перспективах, – хотя на какое-то время она, казалось, имела другой эффект. Сэр Кеннингтон Овал был поражен красотой Евы и, живя в доме Красвеллера, вскоре имел возможность сказать ей об этом. Абрахам Граундл был одним из игроков в крикет и, как таковой, часто бывал на поле в Литтл-Крайстчерч, но в настоящее время он не заходил в дом Красвеллера, и все модное общество Гладстонополиса начало приходить к мнению, что этот матч отменят. Граундл авторитетно заявлял, что, когда настанет день, Красвеллер должен быть низложен, и высказывал мнение, что не существует такой силы, которая могла бы противостоять закону Британулы. То ли он предпочел закон Еве, то ли разозлился на Красвеллера за то, что тот помешал его перспективам, то ли решил, что ему не стоит жениться на девушке, пока ее отец жив, то ли постепенно впал в ожесточение духа от проявленного к нему отношения, я не могу сказать. К Джеку он относился так же враждебно, как и к Красвеллеру. Но к сэру Кеннингтону Овалу он, похоже, не испытывал ни малейшей неприязни, как мне сообщили, не испытывала ее и Ева. Я знал, что в течение последнего месяца мать Джека постоянно уговаривала его поговорить с Евой, но он, который едва позволял мне, своему отцу, открыть рот, не противореча мне, и который в нашем доме распоряжался всем так, словно был хозяином, был настолько застенчив в присутствии девушки, что до сих пор так и не попросил ее стать его женой. Теперь на его пути встал сэр Кеннингтон, и он, видимо от скромности, воздержался от ссоры с ним. Сэр Кеннингтон был симпатичным молодым аристократом, многословным, но ничего особенного за себя не говорившим. Он выделялся своим крикетным нарядом и, когда вставал, чтобы занять свое место у калитки, выглядел как водолаз в водолазном костюме, но Джек сказал, что в этой игре он мало на что способен. Действительно, Джек сказал, что англичане были бы никем, если бы не восемь профессиональных игроков, которых они привезли с собой. Следует пояснить, что в нашем клубе не было профессионалов. Мы еще не пришли к тому, что человек должен зарабатывать на хлеб игрой в крикет. Лорд Мэрилебон и его друг привезли с собой восемь профессиональных "рабов", как их называли наши молодые люди, – весьма неблагородно. Но каждый "раб" требовал не меньше заботы, чем их хозяева, и ставили себя гораздо выше, чем непрофессионалы.

Джек действительно пытался обойти сэра Кеннингтона на велотреке, когда сбил бедного сэра Лордса Лонгстопа, и, согласно его собственным показаниям, он не раз позволял сэру Кеннингтону стартовать вперед и раньше него въезжать на велосипедную дорожку Литтл-Крайстчерч. Это вызвало не самые лучшие чувства, и я опасался, как бы не произошла большая ссора еще до начала матча.

– Когда-нибудь я пробью голову этому парню, – сказал Джек однажды вечером, возвращаясь из Литтл-Крайстчерча.

– Что случилось? – спросил я.

– Дерзкий щенок! Он думает, что раз у него к имени приделана какая-то невразумительная приставка, то все должны прибегать по его свистку. Мне рассказывали, что его отца сделали так называемым баронетом, потому что он вправил сломанную руку одному из тех двадцати королевских герцогов, за которых Англия должна платить.

– Кто же теперь должен был прибежать на его свисток? – спросила его мать.

– Он приехал со своим паровым мотоциклом и послал спросить Еву, не хочет ли она прокатиться с ним по скалам.

– Ей не нужно было ехать, если она сама этого не хотела, – сказал я.

– Но она поехала, и там она была с ним пару часов. Он самый беспринципный из всех щенков, которых я когда-либо встречал. Я скажу Еве все, что я о нем думаю.

Ссора продолжалась весь период подготовки, пока не стало казаться, что в Гладстонополисе больше не о чем говорить. Имя Евы было у всех на устах, пока моя жена не стала практически вне себя от гнева.

– Девушка, – сказала она, – не должна подавать повода для окружающих говорить о себе в таком тоне. Я не думаю, что этот мужчина намерен жениться на ней.

– Я не вижу причин для этого, – ответила я.

– Она для него не более чем симпатичная провинциалка. Кем бы она была в Лондоне?

– Почему бы дочери мистера Красвеллера не быть столь же восхитительной в Лондоне, как и здесь? – ответил я. – Красота одинакова во всем мире, и о ее деньгах там будут думать не меньше, чем здесь.

– Но на ней будет такое пятно.

– Пятно! Какое пятно?

– Как на дочери первого из людей с Установленным сроком, – если это когда-нибудь сбудется. А если нет, о ней будут говорить как о той, кто должна была стать таковой. Я не думаю, что какой-нибудь англичанин надумает жениться на ней.

Это меня очень разозлило.

– Что! – сказал я. – Неужели ты, британулка и моя жена, намерена обратить особую славу Британулы к позору ее народа? То, что мы готовы были бы назвать высшей честью, как достижение прогресса и мировой цивилизации, о чем до сих пор даже не помышляли другие народы, то, что мы задумали и подготовили во всех деталях к совершенному осуществлению, – вы, леди-президент, считаете позором для наших детей! Неужели у вас нет ни любви к стране, ни патриотизма, ни чувства того, что было сделано для благополучия мира в вашей собственной семьей?

Признаюсь, я почувствовала досаду, когда она сказала, что Ева была как бы заражена тем, что она британулка, из-за закона о введении Установленного срока.

– Лучше бы она справилась с этим дома, чем ездить по всему миру и слушать, что о нас говорят другие люди. Может быть, все это и хорошо с точки зрения государственной мудрости, но мир еще не созрел для этого, и над нами будут только смеяться.

В этом была правда, но и определенная доля уступки тоже была сделана. Я могу себе представить, как порхающая бабочка будет смеяться над мучительной работой муравья; и я должен думать о бабочке, которая признается, что она бабочка только потому, что сейчас век бабочек.

– Немногие мудрые, – сказал я, – всегда были посмешищем для глупой толпы.