Цифровой постимпериализм. Время определяемого будущего

Важный момент состоит в том, что концепт «обществознания» является продуктом «обновленной версии евроцентризма», формой обоснования и легитимации интеллектуального лидерства западного мира, предложением развивающимся странам через совершенствование системы высшего образования и ее универсализацию и демократизацию обеспечить двуединую задачу социально-экономического развития и получения качества жизни, что является основным условием перехода от социальной политической нестабильности к «обществу уверенности в будущем», и с этим можно согласиться. Однако, в концепции обществознания рассматривается идеологическая заданность, что в определенной степени недооценивается адептами идеи преобразований по формуле «образование через всю жизнь в России». Во-первых, судя по тому, что российские исследователи, оценивая человеческие ресурсы высшей школы постсоветской России, сосредотачивают внимание на количественных параметрах (доля лиц с высшим образованием, количество центров высшего образования), что ограничивает возможности анализа социальных и культурных последствий, инноваций в образовательном пространстве[298].

Соглашаясь с тем, что на современном этапе по сравнению с советским периодом кратно выросло число студентов, для полной объективной картины нужно говорить о том, что высшее образование в России стало, по образному выражению немецкого исследователя поздней современности У. Бека, «билетом на поезд в неизвестном направлении», то есть высшее образование переориентировалось на социально компенсирующую функцию, являясь формой сокращения молодежной безработицы (отложенной безработицы) в силу занятости студентов обучением и гарантией в условиях «скрытой безработицы», связанной во многом с логикой самовоспроизводства высшей школы и качеством профессиональной подготовки, не позволяющей основываться на претензии получить место высокооплачиваемого специалиста.

Данные обстоятельства делают обоснованным вывод о реальных проблемах высшей школы, на которую влияют как указанные обстоятельства, так и то, что экономический рост России характеризуется деиндустриализацией, эксклюзивным созданием рабочих мест, связанных с новейшими технологиями, которые ориентированы на занятость «меньшинства», владеющего современными востребованными профессиями (рефератной является профессия «информационщика»), поэтому концепт «общество знаний» не заслуживает тотальной критики. Но следует исходить из особенности развития высшей школы в России, из того, каковы реальные показатели качества и доступности высшего образования, перспективы трудоустройства и профессиональной занятости и в какой степени высшая школа готова нести «нагрузку», сопряженную с приведением в практическое состояние положений, связанных с системными изменениями внутри высшей школы.

Реальные показатели отечественного высшего образования в контексте его ресурсности социально-экономического развития свидетельствуют о том, что ожидаемые сдвиги в структуре высшего образования и формировании позиции принятия системных изменений определяются не столько, как об этом говорит опыт постсоветского периода, принятием программ, ориентированных на рост эффективности и общественной полезности высшего образования[299], сколько, во-первых, пониманием того, на каком этапе и в каком состоянии находится российская высшая школа, во-вторых, различением актуальных и стратегических задач развития, и наконец, в-третьих, определением модели развития, способной вывести высшее образование из режима «неожиданных перемен». В этом смысле концепты глобального образования содержат необходимость поправки на российские обстоятельства, корреляции с реальными факторами и условиями высшего образования в российском обществе.

Российские исследователи во главе с Д. Константиновским отмечают, что главной задачей, стоящей перед российской высшей школой, является обеспечение доступности качественного общего образования[300]. Исследуя динамику ситуации, сложившейся в образовательной сфере российского общества, российские социологи указывают не только на противоречия между декларируемым различием прав и социальным расслоением, затрагивающие вопросы демократии и неравенства. Также важно в контексте нашего исследования упомянуть о влиянии социокультурных факторов на доступность образования. Характеризуя образовательный путь молодежи, можно говорить о том, что нам не следует забывать как аксиому предназначенность различных теоретико-методологических подходов к развитию образования по отношению к социокультурным основаниям. Известный исследователь П. Штомпка сформулировал правила социологического воображения, которые основаны на осознании глубоких скрытых структурных и культурных границ[301]. В контексте нашего исследования важно подчеркнуть, что сам процесс включения российского высшего образования в глобальное пространство определяется пониманием особенностей системы российского высшего образования, логикой исторической преемственности и того, что необходимо минимизировать, нейтрализовать политику навязывания дискурса глобализма.

Испанский социолог М. Кастельс представил имевшую достаточно широкий резонанс среди российской общественности книгу «Информационная эпоха: экономика, общество и культура», в которой «время перемен» заключается в формировании информационного общества и изменения, имеющие революционный характер, делают востребованным понимание того, что современная технологическая революция создает принципиально новое отношение между обществом и технологией, что эпоха информационализма как качественно нового этапа общественного развития связана с перспективами информатизации (цифровизации различных сфер общественной жизни)[302]. Это положение ориентировано на принятие цифровизации высшего образования как императива, но при этом следует подчеркнуть, что концепт информационного общества содержит скрытые идеологические мотивации и то, что можно отнести к его достоинству как разнообразие подходов, свободы исследовательской мысли, имеет обратную сторону.

В той или иной степени, глубинным основанием является либеральная традиция, следование принципам и идеям, которые анализировал И. Валлерстайн как исчезающее состояние рациональности[303]. Отмечая, что либерализм имел непреходящие значения для утверждения идеалов свободы и прав, И. Валлерстайн определяет влияние либерализма на формирование социальной эпохи в контексте, во-первых, того, что либерализм исходит из предопределенности рациональности человека и в этом отношении является евроцентристской концепцией с доминантой разумности человека и критической оценки нерациональных оснований как архаичных и регрессивных для общественного развития, и как следствие – проведение демаркации между просвещенностью и «экзотичностью».

Интеллектуальный колониализм являлся и является устойчивым воспроизводящим феноменом западной интеллектуальной мысли, на что указывал американский исследователь Э. Саид в известной работе «Ориентализм. Западные концепции Востока»[304]. Так, Э. Саид отмечал, что для обоснования политики колонизации незападного мира был введен дискурс ориентализма, который выражался в трех принципах: во-первых, принятии оппозиции «прогресс-регресс» Запада и Востока; во-вторых, различий между западным, европейским, и «туземным» человеком; в-третьих, из «вынужденного выбора Европы» прилагать усилия для выведения востока из застойного состояния, так как в глобализируемом мире сохранение архаичности и авторитарности восточного общества и восточного политического режима содержат вызовы западу, его социальному и экономическому процветанию.

В контексте нашего исследования важным моментом является принятие мысли Э. Саида, что ориентализм как традиция колониальной эпохи получает импульсы развития в глобальном мире: интеллектуальный колониализм является результатом произошедших в XX веке перемен – 1960 год вошел в мировую историю как год Африки. В этот судьбоносный для африканских народов момент независимость обрели более двадцати стран африканского континента. Но сохранявшие свое значение конфликты колониальной эпохи (трайбализм, неграмотность, отсталость сельского хозяйства, низкий уровень жизни) сформировали контуры постколониальной эпохи, когда большинство африканцев проживают в условиях постоянной нищеты и угрозы голода и болезней.

В этом контексте бывшие метрополии сформировали дискурс неоколониализма, воспроизводство традиции колониальной зависимости на основе политики неэквивалентного обмена в экономической сфере, сохранения монокультурной модели в сфере мировой экономики (Сенегал – «арахисовая» страна, Замбия – экспортер меди). Социальными и политическими последствиями неоколониальной зависимости являются ограниченная национальная суверенность, поддержка компрадорских и часто коррумпированных режимов, но главный печальный итог заключается в том, что большинство стран черного континента так и не вырвались из порочного цикла нестабильности и конфликтности.

Ныне переживаемый миграционный кризис является прямым следствием эпохи колониализма и постколониализма, ситуации сохранения экономической и политической зависимости, нежелания и лицемерия западных стран способствовать стратегии развития африканского континента по пути движения к экономическому и социальному росту, способному если не кардинально разрешить, то нейтрализовать и блокировать политические и социальные риски глобального мира. В какой-то степени западные политики и ученые осознают актуальность формирования более справедливых отношений с бывшими колониями, но по существу неизменной остается позиция неоколониализма – при использовании дискурса «помощи и содействия» африканские страны не вышли из состояния «третьего» мира. Сфера высшего образования является наиболее аттрактивной для актуализации установок интеллектуального колониализма, стремления «закольцевать» высшее образование на африканском континенте на модель глобального образования, которая, как отмечалось ранее, является следствием и продуктом глобальной монополии на цифровое пространство.

Российские исследователи отмечают особенность актуальной ситуации в сфере высшего образования, когда с одной стороны образованное молодое поколение в развивающихся странах освоило жизненные ценности, соответствующие интересам транснациональных корпораций, с другой – усилия неоколониалистов нацелены на формирование у молодежи чувства «гражданина мира», потери национальной самоидентичности, формирование жизненной стратегии экстерриториальности по принципу «родина там, где хорошо жить»[305].

Отметим, что российская молодежь испытывает влияние глобализма и через информационное пространство, и, как мы убеждаемся, через политику внедрения «глобальных» образовательных стандартов. Глобалистские установки разделяет меньшинство молодых россиян (9–11 %), но необходимо обратить внимание на то, что в последнее десятилетие кратно увеличилось число молодых людей, нацеленных на внешнюю миграцию[306]. Этот показатель в основном отражает интересы студенческой молодежи, выпускников высшей школы, где конечно стимулирующую роль играют факторы трудоустройства, зарплаты, профессиональной карьеры. В условиях узкого диапазона новых профессий в сфере высоких технологий, малоперспективности карьерных устремлений, трудностей с созданием семьи вполне объяснима позиция перемены места жительства вне России.