О дивный тленный мир

Люди Викторианской эпохи полагали, что чем раньше сделана маска, тем больше она улавливает личность человека. Иногда скульптора приглашали до того, как врач приходил выписать свидетельство о смерти. Ник появляется, когда кожа и хрящи под действием времени и биологических процессов уже успели сморщиться, губы высохли, свод глаз опал, начал изгибаться нос. Вероятно, будет разрез после аутопсии, а поверхность кожи может стать похожей на чернослив, как будто человек пересидел в бассейне. Если судебное расследование затянулось, на трупе в морозильнике могут появиться сосульки. Ник считает, что невелика заслуга вручить заказчику скульптуру отца, пролежавшего пять недель в холодильной камере похоронного бюро, ведь при жизни он выглядел не так, а теперешнее состояние — это лишь следствие медленного воздействия смерти. Поэтому он прищипывает, подтыкает, разглаживает, массирует умершему кожу лица, приводя ее в исходное положение, а потом работает над скульптурой, чтобы благодаря навязчивому вниманию к деталям — как он сам это называет — убрать следы гравитации, из-за которой щеки съезжают к ушам, а под челюстью появляется второй подбородок. «По сути, я пытаюсь сделать все так, как если бы я пришел сразу после смерти, — заканчивает он. — Как будто я ничего с ним не совершал».

Кто-то специально просит сделать глаза открытыми, кто-то не может определиться, но в основном умершие предстают спящими. На старых посмертных масках природу предпочитали не исправлять: у герцога Веллингтона, например, нет зубов, а губы как будто тянет вниз к горлу невидимая рука. Однако Веллингтон скончался в 1852 году, и смерть тогда выглядела такой, какая она есть. Она еще не успела превратиться в далекий от реальности современный образ, который доводит до совершенства бальзамировщик или Ник.

«Прежде всего приводишь в порядок волосы», — начинает он проговаривать для меня процедуру. Он уже довел ее до автоматизма, поэтому постоянно останавливается и добавляет что-то, о чем он забыл упомянуть. Потом надо покрыть лицо лосьоном Nivea и положить труп так, чтобы альгинат — жидкая резина — не стекал по шее на одежду. Хорошо, если тело лежит на поддоне в морге и одето в хлопчатобумажную больничную униформу — ее все равно потом сменят, — но чаще покойный уже лежит в своем гробу в одежде для похорон, и Нику приходится целый час тщательно раскладывать черные пакеты для мусора, чтобы не запачкать ткань, как салфетки Kleenex затыкают за ворот дикторам. Потом лицо поливают синим альгинатом, тем самым, из которого стоматологи делают слепки зубов, и через 2,5 минуты получается похожая на бланманже консистенция. Мягкий, гибкий слепок спадает и рвется, поэтому Ник формирует из пропитанных гипсом бинтов жесткую оболочку, как повязку на сломанной руке. Через 20 минут все это надо снять. «В девяти случаях из десяти голова поднимается вместе с маской, и приходится ее вытряхивать», — замечает он. У одного мужчины кожа прилипла к застывшему альгинату, и маска при снятии сильно повредила черты лица. В таком виде тело нельзя было показывать семье. Требовалась большая восстановительная работа воском, но времени снова приглашать специалиста уже не оставалось, и похоронный агент в панике обратился к Нику. Он никогда этим не занимался, но был скульптором, имел дело с воском и решил попробовать прямо в морге вылепить заново нос, губы и глаза. «Меня буквально трясло, — вспоминает он. — Все сошло с рук, но результат был куда хуже оригинала».

Потом он кладет слепок в свой чемодан на колесиках, убирает рабочее место, моет миски, выбирает из волос покойного оставшиеся кусочки альгината. Иногда сотрудники бюро говорят, что в этом нет необходимости, что с умершим уже попрощались и никто не узнает, что он не остался привести волосы в исходное состояние. Но Нику виднее. Как и Терри, меняющий лица после операции, он задерживается, делает все как следует, а потом бежит домой залить форму, пока резина не начала морщиться.

Если надо провести лишь небольшую реконструкцию, он пройдется гипсом и долотом после того, как все затвердеет. Если лицу нужно уделить больше внимания, он наполнит форму пластичным воском. Если достаточно просто выпрямить изогнувшийся от обезвоживания нос, он мягко подправит его прямо перед тем, как воск застынет, сделает с гипсового или воскового лица еще один слепок из слоев окрашенного силикона и, наконец, зальет уже эту форму полиуретановой смолой, смешанной с металлическим порошком. Тяжелый металл пройдет сквозь воск к поверхности маски и образует снаружи слой толщиной в три сигаретные обертки. Так, перенос за переносом, будет получено постоянное, нетленное лицо в бронзе. От исходного лица из плоти его отделяет всего несколько отпечатков.

На YouTube есть не очень четкий трехминутный ролик о том, как Ник делает посмертную маску[33]. Посмотрите его. Там все не так гладко, как описано выше, но и обстоятельства к этому не располагали. В 2007 году он поехал в Техас, где должны были казнить путем смертельной инъекции тридцатидвухлетнего Джона Джо Амадора — за 30 лет до этого его приговорили к высшей мере наказания по делу об убийстве таксиста. «Я уверен, что парень ни в чем не виноват, — объясняет Ник, которому об истории Амадора рассказала их общая знакомая. — Я был вне себя. Он 12 лет ждал смертной казни и проиграл все апелляции, хотя доказательства против него были смехотворны». Ник предложил той женщине поехать на казнь и сделать посмертную маску, чтобы привлечь внимание общественности к ужасу и несправедливости смертной казни. Еще он решил отлить руку Амадора и добавить к ней три торчащие из вены иглы.

После казни Ник и родственники забрали труп Амадора из тюремного морга. Сделать слепок на месте не позволили сотрудники: «Вы спятили?! Даже не думайте у нас этим заниматься! Забудьте!» Тело перенесли на разложенное заднее сиденье взятой напрокат машины и отвезли его в хижину в лесу — пит-стоп по дороге в похоронное бюро. На самом деле это была уловка, чтобы им отдали тело, и договоренности еще не было. «Мы его, по сути, украли и повезли в маленькую избушку, как в “Пятнице, 13-е”, ругаясь по дороге. У нас была паранойя, мы боялись, что нас поймает ФБР, — вспоминает Ник. — Мы туда добирались примерно 10 часов конвоем из двух машин. Одну даже остановили копы. Хорошо, что не ту, в которой лежал труп, а то было бы сложно это объяснить».

По пути они расстегнули мешок, и жена держала мертвую руку. После двенадцати лет за решеткой к Амадору впервые прикоснулся кто-то из друзей и близких. Рука была еще теплая.

В Техасе было жарко, в хижине — еще жарче. Ник волновался, что альгината мало и он слишком быстро застынет — он может затвердеть даже в миске при смешивании с теплой водой, — поэтому он взял ледяную воду и работал как можно быстрее, одновременно с лицом и рукой, пытаясь опередить воздействие температуры. Когда через полчаса он начал снимать форму, от холодного материала у покойника появилась «гусиная кожа».

Ник выходит из гостиной и возвращается с маской Джона Джо Амадора. Она терракотового цвета и лежит на спине броненосца — символа штата, который его убил. «Он был еще теплый и поэтому, я думаю, казался мне реальнее, — говорит он, вручает мне лицо и садится на диван. — Когда человек две недели как умер, я не чувствую его присутствия, а вот когда он не успел остыть, это почти как если бы душа еще его не покинула, если что-то такое существует». Я провожу пальцами по подбородку Амадора, и ощущение действительно ни с чем не спутаешь. Гусиная кожа умершего — как отброшенный хвост ящерицы, который еще извивается в траве. Как голова мертвой черепахи, стиснувшей челюсти.

«Я разговаривал с ним прямо перед казнью, — добавляет Ник. — Он был на седьмом небе от счастья: “Ух ты! Это вы мне собрались делать посмертную маску? Большая честь, обычно они бывают у королей и все такое. Раньше я считал себя отбросом общества, а теперь вижу, что что-то из себя представляю”».

Когда полицейские в конце концов вломились в переднюю дверь и арестовали отца, Нику было всего шесть лет. Брюс Рейнольдс отправился на 25 лет в одну тюрьму, а Ник попал в другую, школу-интернат. Это был далеко не лучший период его жизни, и больше всего ему запомнилась экскурсия в Уорикский замок, где есть комната, полная портретов Оливера Кромвеля. Его тогда озадачило, что эти изображения совсем не похожи друг на друга. Изобразительное искусство было его любимым предметом, поэтому он задумался о том, с чем это связано. Тогда были хуже художники? Или они, вопреки известной просьбе Кромвеля изображать его с бородавками и прочими особенностями, решили потешить самолюбие заказчика? С этими мыслями он развернулся к выходу и увидел там, на стене, посмертную маску. Она позволила ему самому оценить, где здесь истина.

Десятилетия спустя он листал в родительском доме книгу о скульптуре. Шел 1995 год. Пока отец смотрел по телевизору похороны Ронни Края, Ник углубился в главу про отливку форм — подробную инструкцию о том, как скопировать лицо человека. На фоне мелькали новости. С легендой криминального мира прощались изысканно. Ник знал умершего с детства — для него это просто был папин сосед по камере, которого он видел во время посещений. «Меня буквально потрясло, что на его похороны собралось столько народу, — вспоминает он. — Я подумал, что это занятно: средства массовой информации могут слепить икону из кого угодно, даже из бандита». Преступление, которое совершил его отец, сначала называли просто «налетом на почтовый вагон в Чеддингтоне», пока пресса не раздула из этого сенсацию и не прозвала «Великим ограблением поезда». Они лепили героев из воров. «Это нашло какой-то отклик в моей душе. “С одной стороны, преступников ругают, а с другой — обращаются с ними как со звездами. Почему бы не сделать выставку об этом парадоксе?” — подумал я». Отец, поступки которого не вызывали у Ника ни стыда, ни особенной гордости, составил десятку самых прославленных живущих преступников. Согласно плану, слепки их лиц должны были составить выставку Cons to Icons — «Из пройдох на иконы».

Несмотря на то что исторически посмертные маски связаны с особами королевской крови, их издавна делали и преступникам, пусть и по совсем другим соображениям. В девятнадцатом веке копии голов было неотъемлемым атрибутом френологии — давно опровергнутой дисциплины, занимавшейся определением психологических особенностей и, следовательно, врожденной склонности к насилию и правонарушениям по выпуклостям черепа. В «Черном музее» Скотленд-Ярда — эта коллекция закрыта для посещения и содержит экспонаты, связанные с преступлениями и служившие первоначально для обучения полиции, — хранятся посмертные маски казненных у Ньюгейтской тюрьмы, в том числе женоубийцы Дэниела Гуда и Роберта Марли, забившего дубинкой хозяина ювелирного магазина. Тридцать семь масок — остатки собрания давно умершего френолога — лежат в Университетском колледже Лондона, в одном зале с одетым скелетом Джереми Бентама[34]. Неясно, как с ними поступить дальше. На некоторых есть отметины от первых неточных ударов палаческого топора. На других видны следы петли.