О дивный тленный мир

Любовь и ужас. Санитар патологоанатомического отделения

При мумификации древние египтяне вынимали все органы и помещали их в сосуды. Все, кроме сердца. Сердце, считавшееся средоточием человеческого «я», всего существа умершего, его разума, души, оставляли на месте для суда богов. В подземном мире его сравнивали на весах с пушинкой. Если оно не перевешивало, значит, человек жил праведно, и ему дарован вход в жизнь грядущую. В противном случае сердце пожирала богиня Амат — полулев-полубегемот с крокодильей головой и зубами.

В морге в подвальном этаже больницы Святого Фомы на южном берегу Темзы сердце тоже кладут на весы, а потом кричат на всю комнату результат взвешивания, чтобы его записали стирающимся маркером на белой доске. Вес может быть нормальный или ненормальный — в этом месте оценивают исключительно признаки, которые известны и видны невооруженным глазом или под микроскопом. Задача тех, кто здесь работает, — не судить о том, как человек жил, а определить, от чего он, вероятнее всего, умер.

Мертвые тела здесь рассказывают свою историю тем, кто готов выслушать. Это истории убийств, самоубийств, сердечных приступов. Именно в подобные учреждения приходил Мо в свою бытность детективом, чтобы «взять показания» у безмолвной плоти, собрать нужные следствию улики и раскрыть преступление. Для большинства специалистов, с которыми я уже пообщалась, причина смерти остается загадкой, но здесь ее надо разгадать.

Если человек умер где-то над этим помещением, санитар привезет его в холодильную камеру на неприметной, накрытой простыней тележке-каталке. Если смерть наступила в некоторых районах города вокруг больницы, скорая помощь подберет труп с пола, с постели, с дороги и доставит его сюда. Если коронеру нужна аутопсия, или обследование post mortem (это то же самое, просто один термин греческий, а другой — латинский), его проведут в этом помещении и официально определят, как умерший встретил свой конец. Если незадолго до смерти приходил врач и у него не возникает сомнений, свидетельство могут выписать и без вскрытия — некоторые тела ждут здесь, нетронутые скальпелем, пока их заберет похоронное бюро. Другие трупы неопознанные и ждут, когда им вернут имя.

Кто-то громко диктует еще какие-то числа — окончательный итог жизни женщины, которая росла, уменьшалась, существовала. Печень. Почки. Головной мозг. Патолог нарезает под белым светом лампы образцы органов и делает пометки в планшете с зажимом. Я заглядываю в пустую брюшную полость крупного мужчины — судя по всему, он умер от инсульта. Содержимое живота лежит у него между ногами в оранжевом пакете для биологически опасных отходов, чтобы патологоанатом на следующем этапе все взвесил и осмотрел.

Когда сердце перестает биться, кровь уже не течет по организму так быстро, как при жизни, но все равно движется. Гравитация тянет ее вниз к спине, если человек умер лежа, и она скапливается там, постепенно делая кожу темной, как синяк. Когда органы вынимают, кровь из разорванных сосудов рук и ног начинает вытекать и наполнять образовавшееся пустое пространство. В углублениях за позвоночником, где раньше были легкие и почки этого мужчины, крови особенно много. Лара Роуз Айрдейл помогает ей течь, аккуратно «выдаивая» бедренную артерию, чтобы получить образец для токсикологической лаборатории. Массируя бедро покойного, она напоминает физиотерапевта на футбольном матче.

Я знала, что Лара будет показывать мне, чем тут занимаются. Мы встретились много лет назад: сначала это было просто знакомое лицо с безупречными бровями, которое всегда появляется на связанных со смертью мероприятиях по всей Великобритании. Потом она стала для меня человеком, на которого можно положиться, если хочется по какому-нибудь поводу заглянуть в анатомический музей — даже просто ради бесплатного бокала вина. Ее работа заинтересовала меня на церемонии вручения наград сотрудникам похоронной отрасли, о которой я писала как журналист. Лару тогда номинировали на ежегодную премию как лучшего санитара патологоанатомического отделения. Рядом со мной сидела ее подруга, Люси, и от нее я узнала многое из того, о чем Лара не упоминала. Как оказалось, ей пришлось работать с жертвами теракта на Лондонском мосту: в 2017 году трое злоумышленников врезались фургоном в толпу пешеходов, а потом бросились в район вокруг Боро-маркета и начали резать тридцатисантиметровыми кухонными ножами обедающих, зевак и полицейских. Мне она никогда об этом не говорила. Другие могли бы хвастаться своей работой в интернете, постить в соцсетях селфи в халате с инструментами из нержавеющей стали в руках. У Лары был аккаунт в Instagram^◊, но там было полно ночных фотографий и снимков, где она висит вниз головой на воздушном кольце. Иногда мелькала ее огромная, легкая улыбка, с которой она у меня стала ассоциироваться. На бедрах у нее вытатуированы карты Таро — «Смерть» и «Суд», — а ближе к Хэллоуину она рисует у себя на скуле жидкой подводкой для глаз маленькую летучую мышь. Она нечасто говорит о работе, хотя явно влюблена в свое занятие. «Служанка трупов» — так написано в краткой биографии рядом с идеально накрашенным лицом. Я решила узнать, что конкретно под этим подразумевается.

В патологоанатомическом отделении санитары должны ассистировать врачу в его расследовании, физически разбирая труп на составные части. Они потрошат и восстанавливают тело, очищают его и все оборудование, которое используется для этой задачи. Именно их вы встретите, если вам придется идти в морг на опознание, они взаимодействуют с родными и ритуальными агентствами, и они же справляются с горами бумажной работы, сопровождающей смерть и перевозку трупа. Великобритания, не устают повторять все мои собеседники, — крайне бюрократизированная в этом отношении страна. Лара говорит, что в ее кошмарах труп садится на краю стального подноса и пытается уйти из морга, но просыпается она в холодном поту не от зрелища живого мертвеца, а от осознания, сколько документов ей придется заполнить после пропажи подопечного.

Ее подготовка в этом отделении началась в 2014 году. Три года она повторяла за опытным специалистом, училась на рабочем месте, склонялась над трупами и наконец получила квалификацию. Стажеров сюда берут редко, устроиться трудно, и Лара не один год ждала и надеялась. Теперь вдобавок к аутопсиям и административной рутине она сама занимается наставничеством и знакомит новых стажеров с человеческой анатомией: как все соединяется друг с другом, какая картина бывает, если что-то идет не так, что это может значить. Ей через плечо заглядывают не только будущие санитары, но и врачи. Как мне объяснял Терри в Клинике Мейо, демонстрационный труп должен показать студенту «карту» нормально работающего тела. Здесь же появляется возможность увидеть, как выглядит отклонение от нормы, и Лара может продемонстрировать диагноз на практике: что на самом деле означает рак, как выглядит цирроз печени и что делает ожирение с плотно упакованными органами — шокирующее зрелище, ведь грудная клетка остается прежнего размера, каким бы большим человек ни стал. Сегодня она показывает такие вещи мне.

Я пришла некоторое время назад и утром уже успела посмотреть, как Лара, маневрируя гидравлическим подъемником, вынимает из холодильной камеры три трупа и располагает их у раковин, которые выстроились в ряд в центре помещения. Механизм двигает подносы вверх и вниз, однако физический труд от этого не исчезает — их ведь надо сначала потянуть с такой силой, чтобы они выскользнули из холода. По словам Лары, в первую очередь на этой работе можно посадить спину: приходится не только тащить, но еще и нагибаться, а груз здесь не вполне предсказуемой формы, и вес распределен неравномерно. Персонал морга изучает специальный курс по технике безопасности: в больнице никому не приходится двигаться так, как этим женщинам. Да, здесь работают только женщины, по крайней мере санитарами. Все они, если не считать Тины, которая уже 30 лет является временной сотрудницей, покрыты татуировками до самой шеи и пирсингом и имеют короткие разноцветные стрижки. Они молоды. Они любят ходить на концерты Rammstein.

Когда три трупа заняли свои места, к каждому подошел свой санитар, и началась визуальная оценка — неотъемлемый элемент аутопсии. На каждом этапе надо остановиться и поискать признаки каких-то отклонений от нормы. Патологоанатом ходил вокруг мужчины, периодически делая заметки в блокноте, а Лара тем временем искала шрамы, которые могли бы указывать на перенесенные операции и травмы, возможно, как-то связанные со смертью. В этом отношении даже никотиновые пятна на пальцах могут стать подсказкой. Она перевернула труп для стандартной проверки — надо убедиться, что у его в спине не торчит нож («Пока нам такие не попадались, но всегда лучше посмотреть»), потом вставила в оба глаза иглу для забора внутриглазной жидкости, которую вместе с образцами крови и мочи отправят на анализ. Затем последовал Y-образный разрез. Лара начала примерно в пяти сантиметрах под ключицей и прошла вниз мимо пупка, но сам пупок не задела — по ее словам, от этого будут одни проблемы, когда надо будет зашивать. Она сжала кожу в пальцах, отвела ее назад и осторожно разрезала брюшную мышцу, чтобы не повредить важнейшие органы под ней. Реберными ножницами — они похожи на обычные, и я уже видела их в Клинике Мейо — она перекусила хрящи между грудиной и ребрами и подняла грудную клетку как щит, обнажив блестящие розовые легкие.

Тогда я еще об этом не знала, но с того дня я перестану есть ребрышки — в отличие от начальника Лары, который на моих глазах уплетал барбекю прямо в комнате для персонала напротив этого помещения. Меня пробрало не только зрелище, но и звук. Если вы смотрели кино про Рокки, вы его знаете: от удара в грудь ребра с хрустом трескаются, разрывая хрящи. Через неделю показывали «Крид 2», и звук от замедленного удара в ребра Донни Крида там был почти такой же, как в зале для вскрытий. Следующие 20 минут я думала о том, брали ли они микрофон в морг.

Затем Лара привязала нить к двенадцатиперстной кишке — с нее начинается тонкий кишечник, — прорезала ее с нижней стороны узла и, как моряк канат, стала вытягивать все шесть метров внутренностей из брюшной полости, а потом бросила их в оранжевый пакет. «Сердце по ту сторону», — показала она пальцем в перчатке, после чего склонилась над грудью трупа и начала освобождать структуры шеи.

Стандартная аутопсия занимает около часа. Если умерший долго лежал в отделении интенсивной терапии, все осложняется, так как надо проверить расположение многочисленных трубок и капельниц. Худых вскрывать быстрее, чем полных, просто потому, что из-за жира органы труднее найти, однако некоторые части тела вызывают сложности в любом случае, и здесь требуется умение и практика. Лара связала основание пищевода, а потом тупым инструментом начала разводить соединительную ткань вокруг него, двигаясь вверх и отделяя от мышц кожу шеи. Отложив приспособление, она завела руку под кожу и стала нащупывать карман в задней части языка — ее костяшки при этом проступали. «Тут проще вручную, — заверила она меня, засунув руку до половины шеи, как в тряпичную куклу, устремив взгляд куда-то вдаль, в угол комнаты, и продвигаясь на ощупь в склизкой тьме. «Есть!» Она поддевает карман и вытаскивает язык и пищевод с голосовыми связками — все это вместе напоминает длинное свиное филе. Хрящ в горле имеет форму подковы — она мне его показывает. В ходе аутопсии нужно проверить, не сломан ли он, потому что это может указывать на удушение. Руками в перчатках я тянусь к собственному горлу. Мне хочется нащупать, как оно сгибается.