Разные. Мужское и женское глазами приматолога

13. Проблема дуализма. Разум, мозг и тело едины

Завести второго ребенка — это прекрасное противоядие от иллюзии, будто мы контролируем, какими вырастут наши дети. Родители могут воспринимать первенца как податливую глину в своих руках, из которой можно вылепить что угодно. Но, воспитывая второго ребенка в том же духе, они неизбежно получат другой результат. Как выразилась Мэри Миджли в посвящении к своей книге «Зверь и человек» (Beast and Man, 2004): «Моим сыновьям, которым я бесконечно благодарна за то, что они так ясно дали мне понять: человеческий ребенок — это не чистый лист»[472].

Это понимание усиливается, если у родителей рождается дочь после сына или сын после дочери. Теперь дело не только в характере личности: гендер тоже играет свою роль. Редко когда родитель после такого опыта продолжает ставить воспитание выше природы.

Тем не менее в научных дискуссиях воспитанию все еще отводится исключительная роль. Я не имею понятия, почему это так, и пытался донести свое видение, описывая поведение самцов и самок наших ближайших сородичей. Выводы из этого нельзя назвать стопроцентно убедительными, но как минимум этот подход намного богаче, чем клише о самце-повелителе у обезьян, которое нам навязывали в эпоху нехватки знаний. Различия между человеческими гендерами имеют много общего с различиями между полами у приматов, благодаря чему становится ясно, что мы не избежали сил эволюции.

И я даже не затрагивал тему гормонов и мозга, которая привнесла бы еще одну — биологическую — грань в это обсуждение. Я стараюсь этого не делать, поскольку не специалист в данной области, хотя и был всю жизнь окружен коллегами, которые знают эту тему. Их работы научили меня тому, что все не так просто. Даже в привычном на первый взгляд утверждении, что тестостерон способствует насилию, есть подвох. Мы воспринимаем этот гормон как сущность мужественности и, когда говорим о самоуверенном парне, подразумеваем, что у него, должно быть, полно тестостерона. Тем не менее нельзя все списывать на бурлящие в нем гормоны. Во-первых, женщины тоже производят тестостерон, хоть и в меньшем количестве. И хотя агрессивное поведение требует тестостерона (поэтому кастрация может понижать агрессию), между ними нет прямой связи. Когда самцов обезьян помещают вместе в неволе, уровень тестостерона у них в крови не позволяет предсказать, кто будет более агрессивен. И наоборот, уровень агрессии, который демонстрирует каждая особь, может предсказать последующий уровень гормона. Гормоны и поведение взаимно влияют друг на друга[473].

Что касается мозга, мы сталкиваемся с той же проблемой. Различаются ли мужской и женский мозг от рождения, или это различие возникает как результат разного социального воздействия? В своей книге «Гендерный мозг» (The Gendered Brain, 2020) британский нейробиолог Джина Риппон защищает вторую позицию, считая различия между полами в мозге следствием жизненного опыта. Она утверждает, что человеческий мозг изначально гендерно-нейтрален, как печень или сердце[474]. Но ни печень, ни сердце не являются гендерно-нейтральными, и многие нейробиологи утверждают, что мозг становится маскулинным или фемининным под влиянием гормонов еще в утробе матери. Книгу Риппон критиковали за преуменьшение различий в мозге. Например, британский психолог Саймон Барон-Коэн считает, что расстройства аутичного спектра (которые встречаются у мальчиков в три или четыре раза чаще, чем у девочек) — это экстремальное выражение типично мужского мозга[475].

Это — запутанная и острая дискуссия, не в последнюю очередь из-за периодических обвинений в «нейросексизме». Единственное, с чем соглашаются обе стороны, так это то, что между женским и мужским мозгом больше сходства, чем различий. Животные играют ключевую роль в этой дискуссии, так как на формирование их мозга не влияет культурная среда человеческого общества. Если их мозг отличается в зависимости от пола — а это действительно так, — с чего бы нашему мозгу быть гендерно-нейтральным? Например, недавнее изучение обезьян-капуцинов показало, что между мозгом самцов и самок существует заметная разница в областях коры, ответственных за функционирование высокого порядка. Эти области сильнее развиты у самок, чем у самцов. Но и здесь мы не можем отбросить идею об изменениях в мозге, обусловленных личным опытом, учитывая, насколько по-разному живут самцы и самки капуцинов[476].

Эти противоречия породили более 20 000 научных работ о половых различиях в мозге. Я с удовольствием предоставлю специалистам решать, насколько они существенны. Моей же целью в этой книге было сравнить поведение людей с поведением других приматов.

Я сознаю, что многие люди предпочитают держаться от животных подальше. Выражаясь словами Риппон: «Опять эти проклятые обезьяны!» За пределами науки, а иногда и в ее пределах распространено мнение, что, хотя наши тела — продукт эволюции, наш разум полностью принадлежит нам. Люди не подчиняются тем же законам природы, что и животные, и мы чувствуем и думаем так, как чувствуем и думаем, по свободному выбору. Я считаю эту позицию формой неокреационизма: она и не отвергает, и не признает эволюцию. Как будто эволюция резко затормозила, достигнув человеческой (и только человеческой) шеи, оставив наши возвышенные головы в покое!

Это все высокомерие. Наш биологический вид удостоился владения языком и нескольких других интеллектуальных преимуществ, но в социально-эмоциональном плане мы приматы до мозга костей. У нас имеется большой обезьяний мозг и физиология, которую он подразумевает, включая то, как мы ориентируемся в мире (преимущественно) двух полов. Называя их «гендерами», мы ничего не меняем. Какой бы утонченной не стала наша риторика, мы никогда не сможем окончательно отделить культурную категорию «гендер» от биологической категории «пол», а также от тел, гениталий, мозга и гормонов, которые к ней прилагаются. Это немного похоже на то, как в Cредние века знать называла себя «голубой кровью», хотя мы все знаем: если знатного лорда пронзить копьем, кровь, вытекающая из него, будет красной. Исходная человеческая биология все равно выйдет на поверхность.

То, что мы от природы принадлежим к тому или иному гендеру, не умаляет ценности гендерной концепции. В той степени, в которой она привлекает внимание к общим культурным моментам, усвоенным ролям и ожиданиям, возлагаемым обществом на каждый пол, эта концепция только обогащает дискуссию. Сопоставление гендера и пола указывает на то, что все наши поступки совершаются под влиянием двух факторов: биологии и окружающей среды. Мы не можем обсуждать различия между мужчинами и женщинами, не беря в расчет оба этих фактора. И поэтому также поучительно исследовать различия между полами в рамках ключевой для этой книги треугольной схемы — люди, шимпанзе и бонобо, поскольку, сравнивая себя с другими приматами, мы учитываем фактор эволюции.

Но картина, которую мы получим, далеко не однозначна. Проблема, если мы ее так назовем, заключается в различиях между этими тремя гоминидами. Двое наших ближайших родичей имеют совершенно разные качества. Шимпанзе значительно более воинственны, чем бонобо, и оба вида обладают абсолютно отличной друг от друга межполовой динамикой. Одно это уже исключает простой эволюционный сценарий, несмотря на то что некоторые ученые предлагают нам его, в упор не видя бонобо и не воспринимая их всерьез — как белую ворону в нашем семействе. Будучи наблюдательным от природы, я замечаю, как при упоминании бонобо в дискуссии мои коллеги часто ерзают на своих местах, смущенно усмехаются, почесывают головы и в целом демонстрируют неловкость. Бонобо до крайности неудобны тем, кто строит свою концепцию эволюции на основе мужских занятий, таких как охота и война. Шимпанзе подходят для этих идей значительно больше. Однако наши знания о генетике и анатомии не дают нам ни малейшего повода принимать за модель нашего общего предка шимпанзе, а не бонобо.

Но мозаика различий между этими тремя гоминидами не может заслонить ряд общих для них качеств. Индивиды мужского пола ориентированы на статус, а женского — на заботу об уязвимом потомстве. Особи мужского пола больше склонны к физическому (хотя и не всегда социальному) доминированию, а также к открытой конфронтации и насилию, в то время как женские особи более заботливы и посвящают себя детенышам. Эти тенденции проявляются уже на ранних жизненных этапах: молодые самцы более энергичны и склонны к игривым потасовкам, молодые самки в основном проявляют интерес к куклам, детенышам и заботе о них. Такое архетипическое различие между полами свойственно большинству млекопитающих, от крыс до собак и от слонов до китов. Оно сформировалось в ходе эволюции благодаря различным способам передачи своих генов следующему поколению у обоих полов.

Но даже эта ярко выраженная разница между полами не абсолютна. Для нее характерно обычное бимодальное распределение, где имеются область взаимного перекрытия и возможность исключений из правил. В пределах каждого биологического вида самцы и самки могут быть очень разными, и различия, которые мы наблюдаем между ними, иллюстративны, а не нормативны. Никто не утверждает, что самцы обязаны вести себя таким-то образом, а самки — другим. Говорится лишь о том, что представители разных полов обычно преследуют разные цели, что приводит к различию в их поведении.

Другие предполагаемые различия между полами оказалось сложно подтвердить. Например, обычно полагают, что самцы больше склонны к созданию и поддержанию иерархий и из них получаются лучшие руководители, тогда как самки предпочитают жить в мире и согласии. Считается также, что самки более общительны и менее распущенны сексуально, чем самцы. Во всех этих вопросах мои исследования показали лишь незначительные различия или полное отсутствие таковых. Соперничество между самками, пусть и не физическое, широко распространено и бывает очень острым. Половая жизнь у самок, по-видимому, ничуть не менее авантюрна, чем у самцов. Оба пола выстраивают социальную иерархию и находят себе друзей на всю жизнь, даже если детали этих процессов могут различаться.

Имеются также исключения из правила, которые дают представление о гибкости нашего поведения, так же как и поведения наших собратьев-гоминид. Например, самцы человекообразных обезьян могут быть невероятно заботливыми, а из самок получаются прекрасные лидеры. Последнее верно не только для видов, у которых самки доминируют над самцами, таких как бонобо, но и для видов, характеризующихся мужским доминированием, таких как шимпанзе. Если не зацикливаться на преимуществе самцов в физической силе и сосредоточиться на том, кто определяет групповые процессы, представители обоих полов демонстрируют власть и лидерство.

Самое уникальное социальное явление у людей — это семейная структура, которая связывает мужчин и женщин. Как следствие, представители обоих гендеров более взаимозависимы у нас, чем у наших ближайших родичей. Интеграция гендеров еще больше усиливается в современном обществе, где от мужчин и женщин требуется взаимодействовать не только в семье, но и на рабочем месте. Это существенное отличие от разделения ролей в маленьких человеческих обществах. Но, чтобы включить женщин в социальную сферу и дать им возможность активно в ней участвовать, необходимо реорганизовать распределение обязанностей на семейном фронте. Мужчинам придется стать более вовлеченными в домашние дела, чтобы сбалансировать рабочую нагрузку у представителей обоих гендеров. Из-за нашего прошлого как приматов мы можем сопротивляться этим изменениям, но, пожалуй, бóльшая трудность заключается в структуре нашей экономики. По традиции мужчины всегда работали за зарплату или гонорар за пределами дома, в то время как женщины, трудясь внутри хозяйства, не получали за это денег. Даже несмотря на то, что некоторые пытались оправдать такое странное положение дел биологией, в реальности ничто в природе мужчин не запрещает им заботиться о детях и уж тем более заниматься работой по дому.