Второй сборник Центрифуги

Блестящая победа при Сарребрюке

одержанная при кликах: Да здравствует Император! (Бельгийская гравюра, блистательно раскрашенная, продается в Шарлеруа по 35 сантимов)

Великолепен в центре Император, –
Верхом, лилово-желтый мчит в огонь,
Багровым пламенем лицо его объято,
Свиреп, как Зевс, и добр, как папа, он.
  Внизу, у золоченых барабанов,
У пушек розовых – войска умилены,
И, стряхивая пыль с своих султанов,
Вождя глазеют, ошеломлены.
  Министр налево, опершись на палку,
Он смотрит и дрожит всем телом жалко; –
«Да здравствует наш Император!» – А сосед
  Его спокоен. Кивер солнцем черным
Горит. Среди – распластан дровосек,
Мычит: «В чем дело?» – красный и покорный.

Спящий в долине

Балка наполнена зеленью; в ней река запевает,
Легко взметывая на травы брызги серебра, –
А в них солнца нагорного сияет игра;
Маленький дол от лучей зацветает.
Солдат молодой, – рот открыт и нагое темя, –
Спит, залившись кресса цветом голубым;
Он простерт и прикрыт травами всеми,
Куда солнце дождит светом своим.
В ногах его – цветет кашка. Улыбаясь, словно
Больной малютка сквозь сон неровный,
Спит. Баюкай, Природа, его – холодно ему и
Благоуханья цветов ноздрей его не тронут,
Спит он на солнце, в траве руки тонут,
Спокойный. – И две красные ранки на правом боку.

Из Новалиса

Не медлить чудный чужестранец будет;
Идет тепло, и Вечность близит шаг,
От долгих снов Владычицу разбудит,
Когда исчезнет мир в любовных пламенах,
И хладну Ночь покинуть весь принудит,
Лишь Сказка в старых воскрылит правах.
На лоне Фрейи мир воспламенится
И в страсти страсть тогда возвеселится.

Майя Кювилье

* * *

Le ciel est couleur des sauges
Sur les peupliers chantants.
Les yeux tournds vers l'horloge
J'attends, j'attends, j'attends.
Chut! un galop rdsonne, –
Un casque d'or ciair a lui!
– Mon coeur bat et l'horloge sonne –
C'est Lui, e'est Lui, e'est Lui!
J'ai reconnu Son visage
Et je crois qu 'll est blessd.
Mais mon coeur est ddja trap sage,
– Passez, passez, passez.

* * *

Ce soir par mon ame inane
Et inerte, a la queue – leu – leu,
Les reves en caravanes
S'en vont aux mirages bleus,
De vos regards cindraires,
О mon douloureux Vainqueur,
Que mes tristesses navrdrent
Et dont j'ai bruld le coeur!
S'en vont a travers les sables
Des jours a jamais dteints
Aux levres inconsolables,
Ou j'ai gravd mon destin.

Priere

Quel pensif et triste Verlaine,
Quel suave Boticelli
Ont revd sa robe de laine
Et ses ongles longs et polis?
Son visage est une aube claire,
Son regard, – une claire fleur –
Il sourit a toute coldre
Et palit a toute douleur.
Et le long du suave ovale
De sa face, ses cheveus longs
Sont couleur des avoines pales
Et des miels parfumes et blonds –
Et ses mains Idgeres sont douces
Et leurs gestes sont triomphants
Il caresse le bie qui pousse
Et le cou des petits enfants –
Je pleure a ses pieds, dans les herbes,
Sous les arbres ddja roussis.
Son oeil bleu est doux et superbe
Sous la fldche du long sourcil –
Mon ame n'est plus que de cendre
Et hier, – elle fut de feu I –
– Tres Calme, trds Simple, trds Tendre,
Laissez moi toucher vos cheveux. –

* * *

En melodieuses teintes
Le ciel blesse s'dteint.
Le soir de verre tinte
En rythmes argentins –
Les fils tdldgraphiques
S'effacent, affinds –
Et pale, et pacifique,
L' heure suave nait.
Mon ame se chagrine,
– He parlez pas si haut! –
Les roses des vitrines,
Agonisantes, – oh I –
Me blessent de tendresse
Trds triste, et de remords
Lui dit, – bouche traltresse! –
Des mots pesants et morts –
Soir hyalin et tendre,
Verrai-je encor demain?
– Je suis un peu de cendre
Au creux de votre main. –

* * *

C'etait si facile de vivre,
C'est si simple, helas! de mourir –
Vous fermdtes trop tot mon livre
Et voudrez trop tard le rouvrir –
Et vous pleurerez sur les lignes
Ou votre destin fut inscrit.
Mais je ne ferai pas un signe,
Je ne jetterai pas un cri.
Vous direz: «C'est moi, le Maitre.
Je suis parti, je reviens.»
Je repondrais: «Peut-etre.
Je ne me souviens de rien.»
Vous direz: «Ouvre moi la porte.»
– Je n'ouvrirai pas, oh non!
Je rdpondrai: «Je suis morte.
Je ne sais pas votre nom.»

Велемир Хлебников

Бой в лубке

И когда земной шар, выгорев,
Станет строже и спросит: кто-же я?
Мы создадим слово полку Игореви
Или что нибудь на него похожее.
Это не люди, не битвы, не жизни,
Ведь в треугольниках, – сумрак души!
Это над людом в сумрачной тризне
Теней и углов Пифагора ковши!
Чугунная дева вязала чулок
Устало, упорно. Широкий чугун.
Сейчас полетит и мертвый стрелок
Завянет, хотя был красивый и юн –
Какие лица, какие масти
В колоде слухов, дань молве!
Врачей зубных у моря снасти
И зубы коренные с башнями Бувэ!
И старец пены, мутный взором,
Из кружки пива выползая,
Грозил судьбою и позором,
Из белой пены вылезая.
Малявина красивицы в венке цветов Коровина
Поймали небоптицу. Хлопочут так и сяк.
Небесная телега набила им оскомину.
Им неприятен немец – упитанный толстяк.
И как земно и как знакомо!
И то, что некоторые живы,
И то, что мышь на грани тома,
Что к ворону По – ворон Калки ленивый!

«Страну Лебедию забуду я…»

Страну Лебедию забуду я
И неги трепетных Моревен,
Про конедарство ведь – оттуда я
Доверю звуки моей цеве.
Где конь благородный и черный
Ударом ноги рассудил,
Что юных убийца упорный,
Жуя, станет жить, медь удил.
Где конь звероокий с волной белоснежной
Стоит, как судья, у помоста
И дышло везут колесницы тележной
Дроби злодеев, и со ста.
И гривонось благородный
Свое доверяет копыто
Ладони покорно холодной,
А чья она – всеми забыто.
Где гривы – воздух, взоры – песни.
Все дальше дальше от Ням-Ням!
Мы стали лучше и небесней
Когда доверились коням.
О люди! так разрешите Вас назвать?
Режьте меня, жгите меня!
Но так приятно целовать
Копыто. у коня:
Они на нас так не похожи,
Они и строже и умней!
И белоснежный холод кожи,
И поступь твердая камней
Мы не рабы, но вы посадники!
Но вы избранники людей!
И ржут прекрасные урядники
В нас испытуя слово: дей!
Над людом конских судей род
Обвил земной шар новой молнией
Война за кровь проходит в брод
Мы крикнем этот дол не ей!
И черные, белые, желтые
Забыли про лай и про наречья!
Иной судья – твой шаг – тяжел ты!
И власть судьи не человечья!
Их, князь и князь, и конь и книга,
Речей жестокое пророчество
Они одной судьбы, их иго
Нам незаметно точно отчество.

Сергей Бобров